1937 - Роговин Вадим Захарович (мир бесплатных книг .txt) 📗
О порождённой этими установками механике проведения «демократических выборов» выразительно рассказывалось в речи Хрущёва на июньском (1957 года) пленуме ЦК. Хрущёв напомнил, что на партийных конференциях 1937 года даже выборы президиума нередко затягивались на неделю — так охотно делегаты пользовались предоставленным им правом «неограниченного отвода» кандидатур. «Вы же знаете,— говорил Хрущёв,— как биографии рассказывали, как про дедушек и бабушек спрашивали. Некоторые товарищи, присутствующие здесь, помнят об этих делах» [735].
Спустя много лет, в мемуарах Хрущёв более подробно характеризовал атмосферу, в которой проходили эти конференции. «Это был страшный период,— вспоминал он,— страшный потому, что мы считали, что мы окружены врагами, что враги… заняли важное положение в хозяйстве и в армии, захватили большинство командных постов… Партия была деморализована… руководители не чувствовали себя руководителями» [736].
В этой атмосфере «инициатива» наиболее падких на «бдительность» делегатов сочеталась с закулисными махинациями, провоцируемыми «органами». Хрущёв рассказывал, что кандидатуры, выдвигавшиеся в состав Московского областного и городского партийных комитетов, предварительно рассматривались и утверждались НКВД. «Честно говоря, мы тогда считали, что это помогает партийным органам лучше изучать кадры и разоблачать врагов, которые проникли даже в состав руководства. Так нас тогда уже воспитали» [737].
Во время работы московской партийной конференции Хрущёву позвонил Ежов и заявил, что на выборах следует провалить одного из кандидатов, уже внесённого под аплодисменты в список для тайного голосования. Данное требование мотивировалось тем, что этот человек «связан с врагами» и вскоре будет арестован. Спустя тридцать лет Хрущёв вспоминал, каких трудов ему стоило провести закулисную работу по выполнению указания Ежова. При этом «произошла такая ломка психики и так скверно повлияло это на делегатов конференции… Его провалили. Он смутился: в чём дело? На следующую ночь он был арестован, вопрос для всех прояснился» [738].
В ещё большей степени Хрущёв был удивлён, получив указание провалить на выборах Ярославского, на протяжении многих лет выполнявшего роль главного помощника Сталина в борьбе с «троцкистами». Между тем Ежов мотивировал своё требование тем, что Ярославский «недостаточно активно вёл борьбу против оппозиции, сочувствовал Троцкому» [739]. Хрущёв, хорошо искушённый в аппаратной механике, понимал, что такая установка применительно к Ярославскому могла идти только непосредственно от Сталина. «Это было чрезвычайно тяжело для меня лично,— вспоминал Хрущёв,— однако я должен был выполнить задание и стал говорить секретарям партячеек, чтобы они провели по делегациям соответствующую агитацию, но так, чтобы это не стало достоянием самого Ярославского, который был уже внесён в избирательный список». Узнав об этом инструктаже, старая большевичка Землячка посчитала его личной инициативой Хрущёва и направила по этому поводу негодующее письмо в ЦК. «Я-то не мог объяснить ей сразу,— рассказывал Хрущёв,— что выполнял волю ЦК (понятия «Сталин» и «ЦК» к тому времени уже прочно и безоговорочно отождествлялись в сознании аппаратчиков.— В. Р.). Она поняла это позднее. Конечно, её заявление осталось без последствий» [740].
О том, как происходил на московской конференции отбор кандидатов в партийные органы, свидетельствуют несколько эпизодов, сообщённых Хрущёвым. Первый эпизод был связан с заведующим одного из отделов МК Брандтом, который перед конференцией сказал Хрущёву, что ему неоднократно приходилось давать объяснения по поводу того, не является ли он сыном полковника царской армии Брандта, возглавившего в 1918 году антисоветское восстание в Калуге. Хотя Брандт всякий раз сообщал, что его отцом был действительно полковник, но другой, ничем не запятнавший себя перед Советской властью, он был уверен, что на сей раз его станут травить особенно жестоко и поэтому склонялся к мысли о самоубийстве. Отлично представляя себе атмосферу, в которой будет происходить конференция, Хрущёв понял, что она «может оказаться для Брандта роковой», и решился рассказать об этом случае самому Сталину, чтобы спасти своего товарища по работе. Получив от Хрущёва заверение, что Брандт — «человек проверенный», Сталин разрешил «не давать его в обиду», в результате чего Брандт был избран членом МК [741]. В свете этого эпизода можно легко представить, для скольких людей, не имевших возможности воспользоваться личным заступничеством Сталина, подобные «недоразумения» оканчивались в то время трагически.
Второй эпизод был связан с Маленковым, занимавшим в ЦК один из самых ответственных постов — заведующего отделом руководящих партийных органов. Несмотря на это, Маленков в полной мере ощутил «демократическую» пристрастность участников конференции. На июньском пленуме 1957 года, когда шла разборка давних счетов между членами «коллективного руководства», Хрущёв напомнил Маленкову, как он выручал его, «чтобы не терзали. Тебя допрашивали, кто ты такой, откуда появился» [742].
Более подробно Хрущёв рассказал об этом эпизоде в своих мемуарах. Когда Хрущёв, отлучившийся с конференции для беседы со Сталиным, вернулся на неё, то застал обсуждение кандидатуры Маленкова. «Маленков давал объяснения. Мне сказали, что он уже час или более стоит, и каждый его ответ рождает новый вопрос о его партийности и его деятельности во время гражданской войны… Складывалась ситуация, при которой Маленкова могли провалить» [743]. Рассказ Хрущёва подтверждается стенограммой конференции, из которой видно: наибольшие затруднения Маленкову доставил вопрос о том, находился ли он в Оренбурге, когда этот город был в 1918 году захвачен белыми (напомним, что тогда Маленкову было 17 лет). Когда Маленков утвердительно ответил на этот вопрос, в зале раздался возглас: «Значит, был с белыми». Положение спас Хрущёв, занявший своё председательское место и разъяснивший делегатам: «Товарищи, я считаю, что такие вопросы могут ввести в заблуждение конференцию. На территории Оренбурга могли быть в то время белые, но т. Маленков не был на их стороне» [744]. Только после этого «разъяснения» Маленков был оставлен в списке для голосования.
Третий эпизод касался судьбы самого Хрущёва. Зная, что при обсуждении кандидатур будет в очередной раз и с особым пристрастием выясняться малейшая причастность в прошлом каждого кандидата к «троцкизму», Хрущёв ощутил страх по поводу того, не напомнит ли кто-нибудь из делегатов опасную страницу его биографии: выступление во время дискуссии 1923 года с поддержкой позиции Троцкого по вопросу о внутрипартийной демократии. Понимая, что, если этот факт будет обнародован в раскалённой атмосфере конференции, то ему «будет очень трудно давать объяснения», Хрущёв решил исповедаться непосредственно перед Сталиным. Представляя, какими последствиями может быть чревато это признание, он попросил совета у Кагановича, в то время весьма благожелательно относившегося к нему. Каганович, которому «было поручено наблюдать за московской конференцией», стал решительно отговаривать Хрущёва от намерения сообщить Сталину о своих «троцкистских колебаниях». Вопреки этим предостережениям, Хрущёв всё же решил рассказать Сталину «об ошибке, допущенной в 1923 году», чтобы не выглядеть на конференции человеком, «скрывшим компрометирующие его факты».
Сообщив Сталину о своей «ошибке», Хрущёв прибавил, что его «увлек тогда Харечко, довольно известный троцкист». Сталин отреагировал на это словами: «Харечко? А, я его знаю. О, это был интересный человек». (Харечко в то время находился в колымских лагерях). Хрущёв спросил Сталина, нужно ли ему говорить на конференции об этой давней «ошибке». Сталин ответил: «Пожалуй, не следует говорить. Вы рассказали нам, и достаточно». Присутствовавший при разговоре Молотов возразил: «Нет, пусть лучше расскажет». Сталин согласился: «Да, лучше расскажите, потому что если вы не расскажете, то кто-нибудь может привязаться, и потом завалят вас вопросами, а нас заявлениями».
