Партия расстрелянных - Роговин Вадим Захарович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Троцкий отмечал, что, по существу, в вердикте речь идёт не только о нём и его сыне и не только о чести и добром имени расстрелянных по приговорам московских судов. «Дело идёт о чём-то ещё несравненно большем, именно об основных принципах рабочего движения и освободительной борьбы человечества. В первую голову, дело идёт об искоренении той деморализации и заразы, которую всюду вносит аппарат Коминтерна в сочетании с аппаратом ГПУ» [844].
Отвечая на вопросы журналистов о том, как могли Сталин и его помощники допустить столько противоречий и несообразностей при проведении московских процессов, Троцкий говорил: «Все эти люди, начиная со Сталина, развращены бесконтрольностью и безнаказанностью. В статьях и речах самого Сталина встречаются на каждом шагу не только политические противоречия, но и грубейшие фактические искажения, не говоря об ошибках против грамматики. Так как никто не смеет критиковать его, то Сталин постепенно отвык контролировать себя. То же самое относится и к остальным бюрократам. Они не учатся, не думают, а только приказывают. Тоталитарный режим обеспечивает внешний успех признаний. Председатель суда, прокурор, обвиняемые, защитники, свидетели — все выполняют заданный урок. Газеты подчиняются телефонному звонку. Обсуждения нет, критики нет. Народ имеет право только благодарить. При таких условиях пропадает стимул к хорошей работе даже в области подлога».
Если бы сталинская бюрократия и попыталась лучше построить свою работу, продолжал Троцкий, то её всё равно постигла бы неудача. Задача создать в политической канцелярии схему мнимого заговора, лишённую грубых противоречий, в принципе неразрешима — тем более, когда речь идёт о «заговоре» людей, известных всему миру, со сложными политическими и личными связями и отношениями. «Разумеется, если бы за эту задачу посадить десяток людей типа Шекспира, Сервантеса, Гете, Фрейда, то они справились бы с ней лучше, чем Сталин, Вышинский и Ежов. Но гениальные люди, по общему правилу, не занимаются подлогами».
При ответе на вопрос, как сложится после оглашения вердикта судьба советского посла в США Трояновского, которому было поручено помешать работе комиссии Дьюи, Троцкий сослался на слова Диего Риверы: «Карьера Трояновского погибла, а вместе с карьерой, пожалуй, и голова». Однако, замечал Троцкий, если журналисты опубликуют этот его ответ, они окажут большую услугу Трояновскому, поскольку в таком случае «Сталину нелегко будет действовать в строгом соответствии с предсказанием Диего Риверы». Думается, что эти слова, обошедшие весь мир, способствовали тому, что Трояновского не постигла судьба большинства советских дипломатов.
По поводу политических последствий, которые может вызвать оглашение вердикта, Троцкий говорил: «Я не жду, разумеется, что звук трубы, хотя бы это была труба правды, повалит немедленно стены Иерихона». Вместе с тем он выражал уверенность в том, что «оклеветанные и убитые Сталиным противники будут реабилитированы мировым общественным мнением. Для Сталина же реабилитации нет… Сталин сойдет со сцены, покрытый бесславием».
На вопрос о том, не вытекают ли из московских процессов пессимистические выводы в отношении перспектив социализма, Троцкий отвечал: «Нет, я не вижу никаких оснований для пессимизма. Нужно брать историю, как она есть. Человечество движется как некоторые пилигримы: два шага вперед, шаг назад. Во время движения назад скептикам и пессимистам кажется, что всё потеряно. Но это ошибка исторического зрения. Ничто не потеряно. Человечество поднялось от обезьяны до Коминтерна. Оно поднимется от Коминтерна до действительного социализма. Приговор комиссии ещё раз показывает, что правильная идея сильнее самой могущественной полиции. В этом убеждении несокрушимая основа революционного оптимизма» [845].
Идеи, выдвинутые Троцким во время работы комиссии Дьюи, получили развитие в ряде его теоретических и исторических работ, написанных в 1937—1938 годах. Эти работы приобретают особую актуальность в свете современных дискуссий о соотношении большевизма и сталинизма.
XLII
Большевизм, сталинизм, троцкизм
Читая сегодняшние филиппики против большевизма, невольно поражаешься лености и несамостоятельности мысли их авторов. В самом деле: за последние 50 лет не придумано ни одного нового аргумента, ни выдвинуто ни одного нового доказательства! Одни и те же мифы переходят из одной работы в другую. Разыгрываются одни и те же «козырные карты». Конечно, тысячекратное повторение лжи не делает её истиной. Однако транслируемая современными средствами массовой информации ложь обладает свойством активно воздействовать на массовое сознание. Это воздействие усиливается, когда однонаправленный поток информации возникает после долгих лет запрета на обсуждение определённых исторических тем. Так и случилось в годы «перестройки» и «реформы», когда затасканные на Западе аргументы, выражающие закоснелость и эпигонство реакционной мысли, были перенесены на советскую почву.
Сложность опровержения антикоммунистических фальсификаций связана с тем, что, несмотря на обилие трудов, напичканных марксистской фразеологией, развитие марксистской традиции было прервано в СССР с начала 30-х годов. Прервалась и подлинно марксистская критика антикоммунизма. В условиях существования «железного занавеса» аргументация Троцкого оказалась попросту неизвестной нескольким поколениям советских людей.
И после смерти Сталина атаки на «троцкизм» продолжали идти с двух флангов. С одной стороны, от официозной советской исторической литературы, трактовавшей «троцкизм» как антиленинское и антипартийное учение. С другой,— от всё шире проникавшего в СССР «тамиздата» — продуктов реакционного крыла западной советологии (т. н. «тоталитарной школы»), исходившего из идеи «непрерывности» исторического развития СССР, из того, что Троцкий вместе с Лениным проложили дорогу сталинизму. Мысль советских интеллектуалов безнадёжно запуталась в этих ложных постулатах, тем более, что в Советском Союзе по-прежнему действовали жесточайшие запреты на знакомство с трудами Троцкого и «троцкистов».
Правящая клика в СССР, движимая лишь консервативно-охранительными побуждениями и невежественная в области марксизма (что не исключало подыскивания «подходящих» цитат «классиков» для «обоснования» каждого нового зигзага своей политики), сохраняла, хотя и в несколько более пристойном виде, сталинистские версии внутрипартийной борьбы, проявляя трусость в отношении обнародования даже чисто фактологической стороны этих страниц истории.
Предвидя, какими сложными путями пойдёт процесс очищения марксистской мысли от напластований сталинской школы фальсификаций, Троцкий писал в 1937 году: «Реакционные эпохи снижают общий идеологический уровень движения, отбрасывая политическую мысль назад, к давно уже пройденным этапам. Задача авангарда в этих условиях состоит прежде всего в том, чтобы не дать увлечь себя общим попятным потоком — надо плыть против течения. Если неблагоприятное соотношение сил не позволяет удержать захваченные ранее политические позиции, надо удержаться, по крайней мере, на идеологических позициях, ибо в них выражен дорого оплаченный опыт прошлого» [846].
В полемике против многочисленных критиков большевизма Троцкий указывал, что их излюбленным приёмом является метод исторических аналогий и сопоставлений. Подобно тому, как сталинисты называли близнецами фашизм и социал-демократию, либералы объявляли близнецами фашизм и большевизм. На противоположном политическом фланге аналогичными приёмами пользовались Гитлер и Муссолини, утверждавшие, что либерализм, социал-демократия и большевизм представляют лишь разные проявления одного и того же зла.
Свою опору «метод близнецов» находил в отождествлении образа действий реакции и революции, что всегда было характерно для морализирующих филистёров. Этот приём паразитировал на некоторых действительных исторических фактах. «Известные общие черты у сгруппированных выше течений несомненны,— писал Троцкий,— …Борющиеся армии всегда более или менее симметричны, и если б в их методах борьбы не было ничего общего, они не могли бы наносить друг другу ударов» [847].
