Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд (книга регистрации .txt) 📗
Мирса не было рядом, чтобы ответить на эти вопросы. Во время зимовки они ссорились, в основном потому, что Скотт пытался учить его править собаками. После этого Мирс сообщил Скотту, что умывает руки и отправляется домой, как только придёт корабль. Такой была их горячая взаимная любовь, и Мирс явно не собирался менять своё мнение. То есть Скотт лишался своего специалиста по собакам как раз в тот момент, когда нуждался в нём больше всего. Дмитрий оставался единственным квалифицированным возницей, но он не мог работать самостоятельно, Скотт давно это понял. Они оказались почти на самом верху Бэрдмора, в четырёхстах милях от базы, когда Скотт увидел безжалостный свет реальности и впервые осознал, что происходит. В последний момент перед уходом Аткинсона Скотт в очередной раз проявил талант к сиюминутной импровизации и неожиданно распорядился, чтобы доктор отправился на юг вместо Мирса и привёл с собой упряжки на последний этап маршрута. «Идите как можно дальше», — сказал он голосом, который оставил Аткинсона в недоумении: это был приказ или просьба? В любом случае его распоряжение было устным, хотя благоразумие требовало письменного приказа. Инструкции относительно собак менялись уже в третий раз.
Ещё одной неприятностью, с которой столкнулся Скотт, стала вспышка снежной слепоты, которой Амундсен избежал из-за солнцезащитных очков лучшего качества. Объяснение этому — заблаговременная подготовка. Скотт заказал для экспедиции обычные солнцезащитные очки с маленькими круглыми стёклами, которые легко запотевали и плохо защищали глаза. Амундсен давно выяснил, что доктор Кук, будучи в Арктике, сконструировал совершенно новую модель очков. Они были основаны на эскимосских образцах, которые имели щели для вентиляции сверху и широкий обзор, почти как у современных лыжных очков. Эти очки сильно опережали своё время. Вместо узких щелей, которые делали эскимосы, чтобы уменьшить световой поток, доктор Кук использовал фотофильтры. Кроме того что его очки хорошо защищали глаза и не так быстро запотевали, их конструкция обеспечивала широкий угол обзора — это очень важно, когда ищешь дорогу. Амундсен заказал такие очки для своей партии и приобрёл ещё одно преимущество по сравнению со Скоттом.
Различные технические неполадки преследовали Скотта во время подъёма по леднику, испытывая его терпение. Он продолжал беспокоиться о своём невезении по сравнению с Шеклтоном. Особенно Скотта огорчал рыхлый снег, с которым его соперник не сталкивался.
Вообще-то при восхождении ему не на что было жаловаться. Пока он шёл по сверкающей белой дороге, ярко светило солнце, погода ни разу не вынудила его остаться в палатке. Глубокий снег, на который он обижался из-за того, что было трудно тащить груз, более надёжно накрывал расщелины, предоставляя британцам значительное преимущество в этом смысле. И снова обратимся к цифрам. Шеклтон из-за расщелин подвергался постоянной опасности в течение двадцати пяти дней, Амундсен шёл по такой местности восемнадцать дней, а Скотт — только три. Но он так и не понял этого. К тому же не в его природе было благодарить судьбу за полученные преимущества. Он был настолько эгоцентричен, что ожидал от богов управления миром в свою пользу, считая это одним из своих неотъемлемых прав.
Такой ход событий не предвещал ничего хорошего. Но партия была расколота конфликтом — и это грозило непоправимыми бедами. Враждебность между Скоттом и «Тедди» Эвансом усиливалась по мере роста напряжения при восхождении и отравляла атмосферу похода.
Всю дорогу вверх по леднику, иногда на лыжах, иногда без них, Скотт соревновался с Эвансом. «Тедди» Эванс — сам агрессивный и азартный соперник — отвечал ему напряжением всех физических и душевных сил, стараясь показать, что он ни в чём не уступает своему капитану. После того как Аткинсон в 300 милях от полюса повернул назад, наступила развязка.
Теперь к полюсу двигались двое саней. Первые тащили Скотт, Уилсон, старшина Эванс и Оутс, вторые — «Тедди» Эванс, Боуэрс, Лэшли и Крин. Соперничество было простым и очевидным.
Скотт форсировал гонку. Он проходил тринадцать миль в день, почти сравнивая счёт с пятнадцатью милями Амундсена. Но достигалось это ценой неимоверных усилий. Скотт двигался по девять-десять часов и тащил большой вес. Вначале Эванс принял условия игры, но 27 декабря начал сдавать. Скотт был раздражён; после нескольких испытаний он обнаружил, что сани Эванса плохо управляются, и обвинил его в том, что он слишком сильно затянул ремни, в результате чего деформировались рама и полозья. Как жестоко резюмировал Скотт, команда Эванса «не справилась, [вымоталась], и я им прямо сказал, что они должны бороться с проблемой и решить её самостоятельно».
Скотт не понимал (или, наоборот, хорошо понимал), что Эванс устал. К тому моменту он протащил сани уже на 400 миль больше, пройдя с ними почти всю длину Барьера, с тех пор как вышли из строя мотосани. У него началась первая стадия цинги. Теперь он постоянно отставал. Когда в канун нового 1912 года они, наконец, дошли до плато, группа Эванса, как заметил Скотт, «была в мрачном настроении, они плохо справлялись». Скотт довёл Эванса до предела, да и его людей тоже, хотя это пока было не столь очевидно. Заставлять людей тащить на себе по 200 фунтов груза вверх, на высоту в 10 тысяч футов, было довольно бесчеловечно даже без каких-либо ссор и ускоренных переходов.
Трения между Скоттом и Эвансом беспокоили Уилсона. После визита в палатку Эванса 30 декабря он очень огорчился — «Тедди» Эванс отчаянно стремился к полюсу. Между тем состав финальной партии ещё не был оглашён.
Это объявление не могло откладываться надолго. Вечером накануне нового года Скотт приказал команде Эванса снять лыжи и дальше идти пешком. Это было довольно странно, но Скотт не объяснил своих мотивов. Однако его собственная группа продолжала двигаться на лыжах, и единственной подсказкой о том, что было у него на уме, может стать запись в его дневнике: «тяжёлый переход для людей без лыж и довольно лёгкий для нас». Он явно решил взять на полюс свою команду и поэтому стремился вывести из строя Эванса для того, чтобы облегчить себе задачу, когда придётся отправить его назад.
После короткого перехода Скотт разбил лагерь для того, чтобы старшина Эванс и Крин смогли разобрать и укоротить сани с двенадцати до десяти футов, сделав их легче и улучшив ход по снегу. Это заняло восемь часов — намного дольше, чем ожидал Скотт. Такая работа не вызвала энтузиазма у его спутников: её приходилось делать в дороге, на обжигающем холоде, обмораживая пальцы. Но Скотт настаивал. В это же время Эванс сильно повредил руку — с ним часто случались такие инциденты. Ещё в ходе экспедиции «Дискавери» Шеклтон заметил, что он «неуклюжий».
Скотт пообещал всем поздний подъём в честь Нового года — в девять тридцать, и всё же выгнал всех на улицу, как обычно, в полвосьмого. Поход к полюсу продолжился с ощущением, что 1912 год начинается не очень счастливо.
На следующий день ледник Бэрдмора остался позади. Было похоже, что они преодолели все препятствия и достигли плато. Впереди лежала лишь прямая дорога к полюсу, до которого оставалось 150 миль. Сделав своё дело, вспомогательная группа могла возвращаться назад. На следующее утро прямо перед выходом Скотт заглянул в палатку Эванса, чтобы сообщить новости. Он боялся этого момента и оттягивал его до последнего, поскольку с самого начала вселил в Эванса уверенность, что тот отправится на полюс.
Когда Скотт появился в палатке, она была наполнена табачным дымом, и так вышло, что Крин закашлялся.
— У вас сильная простуда, Крин, — сказал Скотт.
Но Крин раскусил его:
— Я понимаю, о чём вы, сэр.
Скотт улыбнулся и самым небрежным тоном объявил, что на полюс идёт его команда. Затем он приказал всем, кроме Эванса, выйти из палатки и, когда они остались одни, спросил, не выделит ли он ему Боуэрса. Для Эванса это означало, что в его партии будет на одного человека меньше. Но он поспешно согласился: гордость не позволила ему поступить иначе. Боуэрс нужен был Скотту для полярной партии.
