Со всеми и ни с кем. Книга о нас — последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета - Харрис Майкл
* * *
В течение нескольких лет, не имея вначале никаких дипломов и сертификатов, я писал театральные обозрения для общенациональной канадской газеты Globe and Mail. Я посещал обычно три спектакля в неделю, изредка публикуя нелицеприятные отзывы, которые набрасывал в блокноте во время скучных представлений. Я чувствовал себя не последним театральным авторитетом, так как мое мнение, опубликованное в одной из самых популярных в стране газет, самим этим фактом возносилось на экспертный уровень. У меня никогда не было специального образования, и я не относил себя к театралам. Правда, я стремился учиться, был любознателен, и этого оказалось достаточно. Ведь именно специалисты способны убить интерес широкой публики к своему предмету благодаря излишней дотошности и узкопрофессиональному взгляду. Напротив, я был образцовым вдумчивым обывателем, получившим трибуну в Globe and Mail, откуда и озвучивал свое мнение. Это было забавно и подстегивало мое самолюбие.
Но потом по моим стопам пошли все. Когда это началось? Может быть, в 2008 году? Помню, как я читал отзывы о пьесе, которую я оценил, надеясь найти ссылку на мое мнение. Однако вместо этого я с изумлением наткнулся на восторженный отзыв какого-то местного блогера (как это было грубо — напечатать под этим бредом интернет-адрес вместо набранного курсивом названия газеты или радиостанции). Это меня встревожило — и в меньшей степени показалось неприятным, — потому что этот блогер не имел авторитета, на который могло опереться его мнение, и поэтому какова может быть ценность его рецензии? Кому какое дело, что этот пустозвон думает о пьесе? Моя наивность шла рука об руку с ханжеством. Не было никаких разумных причин ценить мой отзыв выше только потому, что он был напечатан в Globe. Это был сигнал о моем пошатнувшемся положении, на которое посягнул какой-то сетевой узурпатор.
Социальные сети подорвали монополию на мнение в мире театральных, выставочных и кинематографических рецензий, а также отзывов о ресторанах. Несмотря на то что Google и Facebook усиленно разыскивают данные, чтобы монополизировать некоторые отрасли знания (прежде всего выгодные для рекламодателей), мы видим отчетливый рост количества опубликованных в сети любительских суждений. Новые технологии «освобождают» голоса множества людей, несмотря на то что эти же технологии требуют стандартизации и контроля других видов информации.
Эта тенденция не нова. Например, в то время как самым знаменитым детищем новоизобретенного печатного станка стала Библия Гутенберга, он (печатный станок) позволил также (как пишет Элизабет Эйзенштейн),
печатать сочинения алхимиков, пророчества Сивиллы, сочинение Гораполлона об иероглифике и многие другие, кажущиеся авторитетными, а на самом деле мошеннические эзотерические писания, мешавшие подлинной науке тем, что они распространяли ложные знания.
Окутанное непроницаемой мглой средневековое мировоззрение стало в каком-то смысле более доступно грамотному обществу XVI века, чем его современникам. (Получила распространение и порнография. Кто-то, видимо, должен написать исследование о буме подобной литературы, произведенном изобретением Гутенберга.) Историки любят рассуждать о том, что печатный пресс открыл путь к чистому рационализму Просвещения (и это правда). Но машине все равно, что печатать, у станка не было предпочтений в отношении Ньютона и Вольтера. Машина с одинаковым равнодушием печатала ретроградные или «аморальные» писания и передовые или «благородные» творения.
* * *
В конце XIX века во многих газетах появился раздел «Письма читателей», позволивший читателям превращаться в писателей. «Разница между писателем и читателем, таким образом, находится в процессе утраты своей фундаментальности, — сокрушался литературный критик Уолтер Бенджамин. — Читатель в любую минуту готов стать писателем». Он также добавлял: «Литературный авторитет стал общей собственностью, и это вызывает содрогание».
После того как я впервые увидел отзыв блогера, напечатанный вместе с откликами «профессиональных» критиков, плотину прорвало. Сегодня пресс-агентства регулярно выдают сайтам, которые люди ведут в одиночку, бесплатные билеты на представления в надежде получить взамен хвалебную рецензию. Театральные менеджеры, которые перед началом спектакля просят зрителей выключить мобильные телефоны, призывают их в антракте включить телефоны, чтобы поделиться впечатлениями в Twitter. Через пять лет после того, как я впервые отметил эту перемену, мы с другом объявили великолепным один фильм, которому пользователи интернета дали хорошие отзывы. Мы выбирали пиццерию в Сиэтле, ориентируясь на страницу Yelp, которую один доброхот показал нам на дисплее своего телефона (мы были поражены тем, что какой-то чудак в отеле попытался лично объяснить нам, где мы можем пообедать). По мере того как мои друзья все больше полагались на любительскую или алгоритмическую критику, они все охотнее становились критиками-любителями, пополняя базы данных Yelp и Amazon. Входя во вкус этого пополнения и подчинения океана информации (или во всяком случае взаимодействия с ним), каждый становится экспертом. Стоит ли волноваться по этому поводу?
* * *
Когда известный поборник элитаризма (и лауреат Пулитцеровской премии) Уильям Генри III написал свою самую знаменитую книгу In Defense of Elitism, стало ясно, что он очень недоволен тем, насколько похоже «главное настроение современной американской культуры на самовосхваление деревенских мужланов». Да, это жесткое и обидное высказывание. Временами текст (написанный в 1994 году, незадолго перед тем, как «деревенские мужланы» ради «самовосхваления» прибрали к рукам гений интернета) кажется невыносимо снобистским в своем стремлении отделить зерна от плевел. Но стоит вернуться к этому элитарному порыву во второй раз, так как текст высвечивает позицию (при отсутствии мнения или его скупом выражении), от которой мы отказываемся, выходя во всемирную сеть. Нам, кстати, нечасто напоминают об отсутствии мнения. Однако если вы верите, что одни мнения могут быть лучше других, то вы сами своего рода элитарист. Я помню, что в девятнадцать лет читал In Defense of Elitism с ощущением того, что совершаю постыдный поступок (так чувствовало себя предыдущее поколение при просмотре Playboy). Это был рубеж нового тысячелетия, мои университетские друзья придерживались левых убеждений и удивленно вскидывали брови, словно заставали меня за чтением бульварного романа. Однажды я сказал очень строгой девушке из нашей группы: «Тиковая мебель лучше сосновой». После этого она не разговаривала со мной неделю.
Интересно, что бы подумал обо мне бедный Уильям Генри III, если бы знал, какие фильмы я смотрю в сети, какую музыку предпочитаю? Вместо того чтобы прислушиваться к советам первоклассных критиков, я выбирал из предложений на Netflix, который ориентировался на меня как на человека, смотревшего «Блондинки в законе» (2001). (Банальность и случайность наших интересов и склонностей порой оказывают на нас весьма болезненное воздействие.) Это алгоритмически подобранные предложения подходящих фильмов для человека, которому понравились «Блондинки в законе». Таким образом, это собственное, хотя и компьютеризированное суждение самого этого человека — цифровая версия восклицания «О, это будет в твоем вкусе!» Часто меня буквально коробило от нарисованных Netflix моих кинематографических склонностей, которые он мне навязывал. (Мой друг по имени Дэвид жаловался, что Google AdSense «из-за моих предпочтений обходится со мной как с женщиной сорока трех лет».)
Можно предположить, что в будущем гораздо больше вещей станет подбираться согласно общественному консенсусу. При этом мы не будем осознавать, что выбор делается не нами, хотя и за нас. Ученый-компьютерщик (и первопроходец виртуальной реальности) Джайрон Ланье очень гневно отзывается об этой «невидимой руке» в книге Who Owns the Future?
