Нейромания. Как мы теряем разум в эпоху расцвета науки о мозге - Сэйтл Салли (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
соразмерно их преступлению, мы отказываемся от важнейшей возможности восстановить собственное достоинство их жертв и поддержать коллективное представление о справедливом обществе. Если мы не будем отражать нравственных ценностей граждан, которые включают в том числе и справедливое наказание, закон потеряет часть — и, возможно, большую часть — своего авторитета.
Точка зрения жесткого детерминизма неизбежно вступает в конфликт с представлением, что мы несем моральную ответственность до тех пор, пока способны мыслить (за исключением людей с поражением мозга и психическими заболеваниями) и способны действовать в соответствии с нашими сознательными устремлениями. Нейронаука не в состоянии разрешить этот спор. На самом деле мы должны задаться вопросом, какой тип свободы — абсолютный или обычный — необходим для моральной ответственности. Ответ придет из нашего интуитивного представления о справедливости, а не из лаборатории. Да и какой тип нейробиологических экспериментов помог бы нам вообще к этому подступиться? (51) Если даже такой хитроумный замысел эксперимента уже и существует в виде наброска в записной книжке какого-нибудь исследователя, то его еще предстоит исполнить. До этого времени дебаты вокруг ценности воздаяния должны соразмерять потенциальный ущерб, наносимый преступникам, обществу и жертвам, с возникающими при его отмене преимуществами.
Исследования мозга продолжают приносить знания о механизмах мышления и принятия решений. Они помогут объяснить, как мы размышляем, взвешиваем возможности, формируем намерения, реагируем на свои желания и изменяем собственное поведение на основе прогнозируемых последствий. Но наука о мозге никогда не сможет показать нам, что нечестно или аморально обвинять или наказывать людей в мире, где все предопределено. Это означает, что спорное будущее вины и обвинения будет продолжать оставаться проблемой, созданной специально для таких сознательных и склонных к размышлениям существ, как мы.
эпилог
РАЗУМ ЗА ПРЕДЕЛАМИ СЕРОГО ВЕЩЕСТВА
Нейровизуализация, важнейший инструмент нейронауки, оказалась в эпицентре урагана соблазнов. С одной стороны, нейровизуализация привлекает гламурностью сложной и воодушевляющей новой технологии. С другой стороны, привлекает сам мозг — орган очень важный и таинственный. В-третьих, сказывается излишне упрощенная схема связи мозга и поведения, порождающая немыслимые биологические портреты людей. Легко себе представить, как непрофессионалам, а случается, что и некоторым специалистам, этот ураган сносит крышу.
Мы написали эту книгу, чтобы она служила своеобразным якорем. Наш проект заключается не в критике нейронауки или ее знакового инструмента — нейровизуализации. Прежде всего мы хотели показать бездумное отношение к нейронауке: слишком упрощенное и преждевременное ее применение в коммерческой, клинической сферах, в области права и философии (1). Вторая, но не менее важная наша цель — критика модного допущения, что главным уровнем анализа человеческого поведения является объяснение на уровне мозга и что якобы личностью и психикой, то есть психическими продуктами активности мозга, можно пренебречь.
Мы являемся безоговорочными сторонниками нейротехнологиче- ского прогресса. Мы уверены, что методы нейровизуализации и другие вдохновляющие разработки в области нейронауки в будущем прольют свет на отношения между мозгом и психикой. Мы глубоко восхищены нейробиологами, чьи изыскания приводят к новым открытиям и, возможно, уже скоро помогут найти столь необходимые методы лечения
недугов. Однако в главах этой книги мы попытались изложить осмотрительный взгляд на прикладное использование нейронауки в реалиях нынешней жизни и поразмыслить о том, куда могут привести наше общество знания, почерпнутые из науки о мозге. Как мы увидели, «светящийся» мозг не может служить надежным источником для рассмотрения психики в целом и личности человека в частности. И нелогично считать поведение индивидуума неподвластным его собственному контролю только потому, что можно продемонстрировать связанные с этим поведением нейронные механизмы.
Сами по себе сканы мозга не могут сказать нам, является ли человек бессовестным лжецом, любителем определенного бренда, имеет ли он пристрастие к наркотикам или что он не в силах сопротивляться побуждению к убийству. Фактически данные, полученные на основании исследований мозга, на сегодняшний день демонстрируют «нейроизбыточность», то есть мало что добавляют к более привычным источникам информации, на которые мы полагались прежде. В худшем случае данные, полученные методами нейронауки, могут повлиять на нашу способность отличать хорошие объяснения психологических явлений от плохих.
Мы не склонны утверждать, что нейронаука готовит революцию в сфере права. Мы согласны со Стивеном Морсом, что нейронаука займет свое место среди других научных дисциплин, которые играют важную роль в судебных процессах: это фрейдовский психоанализ, бихевиоризм, Чикагская социологическая школа и многообещающие генетические исследования. «Единственное, чем отличается нейронаука, — по словам Морса, — это тем, что мы получаем более симпатичные картинки, и они выглядят более научными» (2). Пожалуй, за исключением фрейдизма, все эти дисциплины вносят свой реальный вклад в судебные процессы, способствуя пониманию того, почему люди действуют так, как они действуют. Но они едва ли вытеснят важнейшие правовые инструменты, такие как показания свидетелей и перекрестный допрос.
Нейробиологи пока не могут выявить надежные причинно-следственные связи между данными, описывающими мозг, и поведением. Пока они не смогут пролить свет на то, как измерять свойство, которое закон
считает важным для установления виновности — способность к здравому мышлению, — риторическая ценность изображений мозга будет сильно превосходить их применимость в области права. В рамках права присуждение уголовной и моральной ответственности не зависит от причин, приведших к недопустимому поведению, а зависит от того, есть ли у правонарушителя достаточная способность к рациональному мышлению, чтобы он мог изменить свое поведение на основе прогнозируемых последствий. Именно поэтому было сказано, что в сегодняшних судах «действия говорят больше, чем изображения», как это и должно быть (3).
Основанные на функционировании мозга объяснения социально значимых поступков игнорируют важные уровни анализа — психологические, социальные и культурные — и попадают в ловушку нейро- центризма. Таким образом, они практически гарантированно оказываются неполноценными. Хотя ученые могут описывать человеческое поведение на разных уровнях — нейронном, психологическом, поведенческом и социальном, — они пока не приблизились к преодолению зияющего провала между нейронными механизмами и психическими процессами. Мозг обеспечивает существование психики и, таким образом, личности. Но нейронаука пока не может и, возможно, никогда не сможет полностью объяснить, как это происходит.
Поскольку наука о мозге продолжает проникать в массовую культуру, еще более важным становится нейропросвещение. Нейронаука является одним из наиболее важных интеллектуальных достижений человечества за последние 50 лет, но она молода и пока находится в стадии становления. Если требовать от науки о мозге больше того, что она может предоставить, и преждевременно применять ее технологии, то можно не только подорвать доверие к ней, но и создать риск неправильного распределения важнейших ресурсов, в том числе федерального финансирования бесперспективных проектов.
Опытные научные журналисты и блогеры, равно как и пишущие для широкой публики нейробиологи и философы, а также нейроэтики (специалисты в междисциплинарной области, находящейся на стыке философии и нейронауки) сейчас считают частью своей работы защиту
нейронауки от растущего легиона тех, кто раздает необоснованные обещания (4). Понимающие свою ответственность популяризаторы нейронауки поощряют здоровый скептицизм и предупреждают судей, и в особенности политиков, о том, что активация мозга, зарегистрированная в условиях ограниченного лабораторного эксперимента, не может на сегодняшний день дать достаточно информации для объяснения или прогнозирования человеческого поведения в реальном мире, не говоря уже о том, чтобы служить основой для формирования социальной политики.
