История и память - ле Гофф Жак (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT, FB2) 📗

В годы, непосредственно предшествовавшие наступлению нацизма, сочинения Трёльча и Майнеке воспринимались как овеянные славой могилы историцизма.

Вернемся теперь назад, чтобы окинуть взглядом идеи Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770-1831), который был первым мыслителем, поместившим историю в центр собственной философской рефлексии. Под влиянием Французской революции он первым увидел «сущность действительности в историческом изменении и развитии самосознания, которым обладает человек» [Сагг. Р. 131]. Утверждая, что «все разумное - действительно, а все действительное - разумно», он полагал, что историей правит разум: «Единственная идея, которую дает нам философия, - это простая идея разума, идея о том, что разум правит миром и что, следовательно, всеобщая история развивается разумно» [Hegel, 1822-1830. Р. 47]. Сама история включена в систему, которая является системой Разума. История не тождественна логике. Элен Ведрин привлекла внимание к тексту из «Краткого изложения энциклопедии философских наук» (1817, transi. M. de Gardillac, 1970. P. 470): «Но дух, мыслящий о мировой истории, освобождаясь от ограниченности духа, присущего отдельному народу, и от собственной укорененности в мире, постигает свою конкретную всеобщность и возвышается до знания об абсолютном духе как о вечно действенной истине, внутри которой познающий разум свободен в самом себе, а необходимость, природа и история лишь служат выявлению этого духа и являются составляющими его величия». Э. Ведрин справедливо замечает, что данный текст отчетливо доказывает идеализм Гегеля и в особой степени - тот факт, что здесь обнаруживается «парадокс, присущий любой философии истории: чтобы постичь смысл развития, нужно найти такую точку зрения, которая позволила бы устранить из событий свойственную им единичность, благодаря чему их значение соответствовало бы той схеме, которая позволяет их интерпретировать. В своем устремлении к предельной обобщенности эта система порождает особое понятие своего объекта, в результате чего объект становится рациональным и не оставляет таким образом места непредвиденному и временному, когда важную роль мог бы играть случай» [Védrine. Р. 21]. Говоря об историческом процессе, Гегель полагает, что «известны нам могут быть лишь те народы, которые образовали государство» («Лекции по философии истории», 1837), а в «Философии права» (1821) он представляет современное постреволюционное государство, состоящее из трех классов: субстанциального, или крестьянства, промышленного и универсального (= бюрократического), - как образец совершенства в истории. Или, скорее, Гегель, безусловно, не считал, что история на этом остановилась; он полагал, что закончилась предыстория и начинается История, которая уже будет не диалектическим изменением, а рациональным функционированием Духа.

Ранке, безусловно, резко критиковал Гегеля352 и его модель единственного процесса линейного развития, и можно согласиться с тем, что, «как с точки зрения познания, так и с точки зрения ценности, гегелевская концепция представляет собой пример законченного и последовательно проведенного принципа историцизма» [Mandelbaum. Р. 60].

Исторический материализм можно отнести к историцизму только в том случае, если рассматривать этот термин в самом широком смысле353.

Для Маркса (1818-1883)354 «материалистическое понимание истории» (выражение, которое он никогда не употреблял) имело двоякий смысл 1) общего принципа исторического исследования в виде только намеченной в общих чертах концептуализации и 2) теории реального исторического процесса, примененной к изучению буржуазного общества, что имело своим результатом создание исторического очерка развития капитализма в Западной Европе. Главными текстами Маркса, где он пишет об истории, являются «Немецкая идеология» (1845-1846), позволяющая «понять исторический материализм в его генезисе и со всеми его особенностями» [Vilar], «Предисловие» 1859 г. «К критике политической экономии» - при осторожном использовании цитат вне контекста и комментариев, искажающих и обедняющих содержание работы, и наконец «Капитал» (1867-1899).

Основополагающий тезис Маркса состоит в том, что способ про изводства материальной жизни в целом обусловливает социальные политические и духовные процессы. Не сознание людей определяет их существование, а наоборот, их социальное бытие определяет сознание.

В противоположность Гегелю Маркс отвергает любую философию истории, имеющую сходство с теологией. В «Коммунистическом манифесте», созданном им совместно с Энгельсом в 1848 г., он выдвину положение о том, что история любого ныне существующего общества есть история борьбы классов.

По некоторым особо спорным и чреватым последствиями положениям исторического материализма Маркс, не неся ответственности за те ошибочные интерпретации и неправомерные выводы, которые, как при его жизни, так и после его смерти, делались из его произведений, постоянно допускал либо крайние и упрощенные формулировки, либо оставлял важные понятия неясными и двусмысленными. Концептуализировав исторический процесс в понятиях, он, однако, не сформулировал общих законов истории, при этом сам иной раз употреблял столь опасный термин «закон» или допускал, чтобы его мысль была выражена в подобных терминах. Маркс, например, счел допустимым использовать слово «закон» в связи с положениями, изложенными в первом томе «Капитала», в рецензии профессора Киевского университета А. Зибера [Mandelbaum. Р. 172-173]. Он позволил Энгельсу дать в «Анти-Дюринге» топорное изложение концепции способа производства и классовой борьбы. Как уже отмечалось, его работам (и работам Энгельса) недоставало исторической документированности, и он писал не подлинно исторические труды, а памфлеты. Он оставил непроясненным наиболее опасное из своих положений, касающееся различия между базисом и надстройкой, хотя сам никогда не употреблял столь грубое в экономическом смысле понятие - «базис», а в качестве сверхструктуры не называл ничего, кроме политической конструкции (государства - в полном противоречии с большинством немецких историков своего времени и несколькими наиболее активными сторонниками того, что в дальнейшем получит название историцизма) и идеологии, термина, имевшего для него уничижительный смысл. Не больше ясности внес он и в вопрос о том, как именно критическая теория и революционная практика должны сочетаться у историка - как в жизни, так и в творчестве. Маркс разработал теоретические, но не практические основания проблемы взаимосвязи истории и политики. Хотя он и говорил об истории Азии, практически же он обсуждал лишь европейскую историю и пренебрегал понятием «цивилизация». В связи с его отказом от применения механических законов в истории можно процитировать одно письмо (1877), в котором он заявляет: «События, поразительно похожие друг на друга, но происходящие в различной исторической среде, приводят к совершенно разным результатам. Изучая каждую из этих эволюции в отдельности и сравнивая их, легко отыскать ключ к пониманию данного феномена; но никогда нельзя достичь такого понимания, если использовать в качестве некоей отмычки какую-нибудь историко-философскую теорию, главное достоинство которой состоит в том, что она в своем рассмотрении истории якобы поднимается над ней » [цит. по: Сагг. Р. 59].

Маркс критиковал «событийную» концепцию истории: «Совершенно очевидно, насколько бессмысленным было старое представление об истории, пренебрегавшее реальными связями и ограничивавшееся крупными и имеющими большой резонанс политическими и историческими событиями» [цит. по: Vilar. Р. 372]. Как говорит Пьер Вилар, «он написал немного "книг по истории", а всегда писал "книги историка", при этом "понятие истории" постоянно присутствовало в его практике» [Ibid. Р. 374]. Известно, что Бенедетто Кроче (1856-1952) в молодости увлекался марксизмом, и Антонио Грамши (1891-1937) считал, что впоследствии Кроче был одержим историческим материализмом355. Для Кроче, как и для исторического материализма вообще, было присуще «тождество истории и философии» [Ibid. Р. 217]. Но Кроче вроде бы отказывался идти в признании этого тождества до конца, иными словами, понимать его «как историческое предвидение наступления некоей фазы» [Ibid. Р. 217]. Он отказывался отождествлять историю и политику, т. е. идеологию и философ [Ibid. Р. 217-218]. Кроче, вероятно, забывал, что «если находящаяся в движении реальность и понятие реальности и могут быть различны в логическом отношении, то исторически они должны быть поняты как нерасторжимое единство» [Ibid. Р. 216]. Таким образом, он впадал в «идеалистический» социологизм, и его историцизм бы лишь разновидностью реформизма; это был не «подлинный» исто рицизм, а идеология в уничижительном смысле этого слова. Грамши как мне кажется, был прав, противопоставляя философию истории Кроче философии истории исторического материализма. И если он находит у них общие корни, то это, как мне кажется, потому, что сам Грамши (подобно Кроче) вновь обратился к Гегелю после Маркса, интерпретировал исторический материализм как историцизм, что как минимум не было мыслью самого Маркса, и, вероятно, именно Грамши не удалось полностью освободиться от влияния Кроче, которого он назвал в 1917 г. «наиболее выдающимся мыслителем современной Европы».