О природе человека - Уилсон Эдвард Осборн (читать книги регистрация .txt) 📗
Интересно также поразмышлять о том, что если бы люди с рождения воспитывались в среде, лишенной культурного влияния, они создали бы базовые элементы человеческой социальной жизни ab initio (интуитивно). За короткое время были бы изобретены новые элементы языка, их культура бы обогатилась. Антрополог и пионер человеческой социобиологии Робин Фокс сформулировал эту гипотезу в наиболее сильной форме. Предположим, писал он, что мы решили провести жестокий эксперимент, связанный с легендами о фараоне Псамметихе и короле Шотландии Якове IV, которые, по утверждениям, воспитывали детей в полной социальной изоляции от старших. Смогли бы дети разговаривать друг с другом?
«Я не сомневаюсь, что они смогли бы разговаривать и, теоретически, через какое-то время сами или их потомки изобрели бы и развили язык, несмотря на то, что их никогда этому не учили. Более того, этот язык, хотя и был бы совершенно отличен от всех нам известных, поддавался бы лингвистическому анализу точно так же, как другие языки, и поддавался бы переводу на любой из известных языков. Но я пошел бы дальше. Если бы нашим новым Адаму и Еве удалось выжить и размножиться — по-прежнему в полной изоляции от каких бы то ни было культурных влияний, — то со временем они создали бы общество, в котором появились бы законы собственности, правила брака, запрет инцеста, обычаи табу и избегания, методы разрешения споров с минимальным кровопролитием, представления о сверхъестественном и связанные с этим ритуалы, система социального статуса и способы его демонстрации, церемонии инициации для мужчин, ритуалы ухаживания, в том числе женские украшения, более общие системы символического украшения тела, определенные мужские занятия и общества, недоступные для женщин, азартные игры какого-то рода, производство орудий труда и оружия, мифы и легенды, танцы, супружеская измена, а также в определенной степени убийства, самоубийства, гомосексуальность, шизофрения, психозы и неврозы. Появились бы и люди, занимающиеся лечением или исправлением этих состояний (в зависимости от отношения к ним)» {24}.
Базовые особенности социального поведения человека не столь уникальны. В определенной степени их можно сравнить с поведением тех животных, которых люди напоминают больше всего, и особенно других приматов. Некоторые сигналы, которые используются для организации поведения, логически проистекают из поведения, которое до сих пор демонстрируют обезьяны Старого Света. Гримаса страха, улыбка и даже смех соответствуют определенным выражениям лица шимпанзе. Такое сходство совершенно ожидаемо, если человечество действительно произошло от приматов Старого Света, — и это факт, который можно продемонстрировать. Если развитие человеческого социального поведения хотя бы в малой степени зависит от генетической предрасположенности, то возникает более широкая гипотеза.
Особо пристального внимания заслуживает статус шимпанзе. Мы все больше узнаем об этих наиболее разумных человекообразных обезьянах, но знания эти плохо используются, поскольку мы пребываем в благородном заблуждении относительно уникальности человека. Шимпанзе поразительно похожи на людей анатомически и физиологически. Выяснилось, что они очень близки к нам и на молекулярном уровне. Биохимики Мари-Клер Кинг и Аллан С. Уилсон сравнили белки, закодированные генами в сорока четырех локусах {25}. Они обнаружили, что различия между двумя видами эквивалентны генетическому расстоянию, разделяющему практически неразличимые виды мух дрозофил, и всего в 25—60 раз больше, чем разница между белыми, черными африканцами и японцами. Линии людей и шимпанзе могли разойтись примерно 20 миллионов лет назад — относительно недавно в масштабах эволюции {26}.
По строго человеческим критериям шимпанзе являются умственно отсталыми в средней степени. Их мозг втрое меньше мозга человека, а их гортань устроена так же, как у примитивных обезьян, что не позволяет им пользоваться человеческой речью {27}. Однако некоторых шимпанзе можно научить общаться с людьми посредством американского языка жестов или с помощью расположения пластиковых символов на специальных досках. Лексикон самых умных шимпанзе составляет 200 английских слов. Они умеют пользоваться элементарными правилами синтаксиса и могут составлять такие предложения, как «Мэри дает мне яблоко» или «Люси щекочет Роджера». Самка шимпанзе по имени Лана из центра приматов Йеркса в Атланте, разозлившись, выгоняла своих тренеров из комнаты, заявляя им: «Вы — зеленое дерьмо!» Шимпанзе Сара, с которой занимался Дэвид Премак, запомнила две с половиной тысячи предложений и многими пользовалась. Эти образованные шимпанзе понимали очень сложные команды, например: «Если красное на зеленом (а не наоборот), то ты берешь красное (а не зеленое)» или «Банан кладешь в ведро, яблоко — на тарелку». Они изобретали новые выражения: утку называли «водной птицей», а арбуз — «питьевым фруктом», то есть проходили тот же путь, что и изобретатели английского языка.
Шимпанзе по изобретательности и использованию языка даже отдаленно не напоминают обычных детей. Более того, у них отсутствуют доказательства истинной лингвистической новизны. Ни одна шимпанзе не сможет соединить предложения «Мэри дает мне яблоко» и «Мне нравится Мэри» в более сложное «Мэри дает мне яблоко, поэтому она мне нравится». Человеческий интеллект намного мощнее интеллекта шимпанзе. Но способность общаться с помощью символов и синтаксиса у обезьян вполне можно развить. Многие зоологи сегодня сомневаются в существовании непреодолимой лингвистической пропасти между животными и человеком. Сегодня мы уже не можем сказать, как сказал в 1949 году ведущий антрополог Лесли Уайт, что человеческое поведение — это символическое поведение, а символическое поведение — это поведение человеческое {28}.
Еще одна преодоленная пропасть — самосознание. Когда психолог Гордон Г. Гэллап позволил шимпанзе два-три дня смотреться в зеркала, они перестали относиться к отражению как к незнакомой обезьяне и начали узнавать в нем себя {29}. После этого они стали использовать зеркала, чтобы изучать ранее недоступные части собственного тела. Они корчили рожи, выковыривали остатки пищи из зубов и надували пузыри губами. Ни мартышки, ни гиббоны не делали с зеркалами ничего подобного, хотя Гэллап и другие ученые пытались поставить аналогичные опыты. Когда ученые под наркозом покрасили шимпанзе участки лиц, обезьяны лишний раз убедительно доказали, что обладают самосознанием. Они еще больше времени стали проводить у зеркал, внимательно изучая изменения внешности и обнюхивая пальцы, которыми касались изменившихся участков.
Если существует самосознание и способность обмениваться идеями с другими мыслящими существами, то не могут ли проявиться и другие качества человеческого мозга? Премак говорил о том, чтобы познакомить шимпанзе с концепцией личной смерти, но не спешил с этим. «Что, если обезьяны, как и люди, боятся смерти? — спрашивал он. — Что если они относятся к этой мысли так же необычно, как и мы?.. Наша цель заключалась бы не только в передаче информации о смерти, но, что более важно, в том, чтобы найти способ убедиться, что реакция обезьян была бы не просто страхом. В свое время подобная реакция заставила людей изобрести ритуалы, мифы и религию. Пока я не смогу понять, как передать концепцию смерти без страха, я не стану знакомить обезьян с понятием смертности» {30}.
А что можно сказать о социальном существовании шимпанзе? Они организованы в значительно меньшей степени, чем даже охотники-собиратели, имеющие наиболее простую экономическую систему среди всех людей. И все же поразительные базовые сходства существуют. Обезьяны живут группами до пятидесяти особей. Внутри этих групп выделяются более мелкие группы — они создаются, разрушаются и воссоединяются с течением времени (каждые несколько дней). Самцы немного крупнее самок — в той же степени, что и у людей. Самцы занимают высшие ступеньки в четко определенной иерархии. Детеныши в течение нескольких лет (порой даже до зрелости) очень привязаны к матерям. Молодые шимпанзе долгое время живут группами. Они иногда даже «усыновляют» младших братьев или сестер, если их мать умирает.
