Потерянный и возвращенный мир (История одного ранения) - Лурия Александр Романович (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗
3. Я вижу буквы и левым, и правым глазом слева от центра зрения глаз, а в центре зрения обоих глаз я вижу все только до трех-четырех печатных букв газетного шрифта. Когда я начинаю читать с первой страницы, то сначала вижу одну букву, стараясь смотреть не прямо на эту букву (я тогда увижу только часть буквы), а немного правее и выше ее только тогда и только так я увижу всю букву...
Печатный шрифт я читаю по буквам. В первое время мне приходилось читать и опираться на алфавит: а, б, в, г, д, е..., но позднее уже стал все реже и реже обращаться к алфавиту, а просто старался вспоминать букву без алфавита, ожидая ее некоторое время, когда буква вспомнится сама. И часто я даже забывал, пока прочту все буквы, само слово, и приходилось снова перечитывать буквы в слове, чтобы понять слово. И часто я читал и читаю текст без всякого смысла слова, лишь бы прочитать. А когда я хочу понять смысл слова, то тоже приходится выжидать, пока поймешь смысл слова, т. е. его значение. Но когда я прочту слово и пойму его значение, я иду дальше, прочитываю второе слово и пойму его смысл, прочту третье слово, пойму его значение, а про первое слово, иногда и второе слово и их значение я уже не помню, т. е. уже забыл и не в состоянии вспомнить, сколько бы я ни хотел и ни пытался...
Я прочитываю вторую букву, третью, четвертую — также я делаю и со значением слова — прочитываю слово, другое, пойму значение, прочту четвертое слово, опять пойму значение. Я останавливаюсь на четвертой букве, вижу и помню ее произношение, а вот первую, вторую, третью буквы я уже забыл, как произносятся они, хотя и вижу еще вторую и третью буквы, а первую букву вовсе не вижу".
Так он и стал читать, буква за буквой, слово за словом, боясь, что буква, которую он только что узнал, исчезнет, а слово, которое он только что прочел, будет забыто.
"Я взялся читать главу по указанной книге, собирая глазами букву за буквой, слог за слогом, слово за словом. Страшная медленность при чтении резко раздражает меня, а тут еще оба глаза мешают друг другу, особенно правый глаз, и глаза словно расходятся куда-то в сторону, унося букву, на которую я только что хотел посмотреть. Я снова спешу найти ту же букву или слово в тексте книги... время бежит.., а я уже забыл, на чем остановился, на каком слове, на какой букве.
А за последние эти месяцы труднее стало читать текст из газеты или книги, отчего у меня стали возникать задержки с чтением еще больше. Вот я читаю, читаю одну главу... и не смогу осилить — прочесть эту главу и до половины. Все слова, которые я прочитываю, быстро "улетают" из памяти. Мне было бы легче и проще на некоторое время помнить такие слова, как затмение солнца, затмение луны...".
И так шли годы. Он читал, судорожно пытаясь узнать буквы, сложить их, не забыть слова. И с годами это не становилось легче.
А потом появились новые задержки, новые трудности.
"В последнее время (в эти годы) при чтении у меня стали появляться значительные остановки, то есть еще большая замедленность чтения, и вдобавок еще стали чаще возникать исчезновения буквы из поля зрения. В этот раз (второго мая 1967 г.) во время чтения я заметил вдруг, глядя на букву, которую я только что прочел сначала левым глазом, а потом правым глазом, что правым глазом я не могу прочесть букву, так как она была настолько мала (раза в два или в три меньше, чем буква, на которую я мог смотреть левым глазом, почти нормально видя ее), что я не мог узнать, что это была за буква, а если ее и вижу, то она кажется слишком маленькой до неприятности".
Какой фантастический труд пришлось проделать ему, чтобы овладеть чтением. А как же с письмом?
Письмо. День решающего открытия
Сначала с ним было так же трудно, как и с чтением. Быть может еще труднее.
Он разучился держать карандаш, он не знал, каким концом его брать, как им пользоваться. Он забыл, какие движения надо сделать, чтобы написать букву. Он стал совсем беспомощным.
"Я разучился владеть карандашом: верчу его туда и сюда и никак не могу начать писать. Мне показывают, как надо держать в руке карандаш, и просят меня, чтобы я написал что-либо. Тогда я взял карандаш и провел им по бумаге какую-то кривую линию и ничего больше...
Я долго думаю, гляжу то на бумагу, то на карандаш, и, наконец, решительно двинул карандаш по бумаге, и на бумаге остался след от карандаша совершенно неопределенного происхождения, а впрочем, он напоминал, примерно, вот такую линию, т. е. обычное чирканье ребенка, который еще не знает азбуки. От этой прочеркнутой мною линии мне стало смешно и страшно; удивительно, ну как же, ведь я же умел прекрасно писать и быстро читать, и вдруг... и мне опять стало казаться, что это я вижу сон, не иначе... и я начинаю без конца улыбаться своей учительнице какой-то бессмысленной улыбкой".
А потом наступил день, который перевернул все. Это был день великого открытия, которое он сделал.
Все было очень просто.
Сначала он пытался писать, вспоминал образ каждой буквы, пытался найти каждое движение, нужное, чтобы его написать.
Но ведь так пишут только маленькие дети, которые только учатся письму. А ведь он писал всю жизнь, за спиной почти два десятка лет письма... Разве взрослый человек пишет так же, как ребенок? Разве ему нужно задумываться над каждым образом буквы, искать каждого движения, нужного, чтобы ее написать?!
Мы давно уже пишем автоматически, у нас давно сложились серии привычных движений письма, целые "кинетические мелодии". Ну разве мы думаем над тем, какие движения мы должны сделать, чтобы расписаться? Разве мы пытаемся при этом вспомнить, как расположены линии, составляющие каждую букву?!
Почему же не обратиться к этому пути, к пути, который должен оставаться доступен ему? Ведь ранение, разрушившее зрительно-пространственные аппараты мозга, не затронуло его кинетических, двигательных аппаратов. Ведь слуховые отделы мозга и все двигательные навыки сохранились у него. Почему не использовать, их и не попытаться восстановить письмо на этой новой основе?
Он хорошо помнит этот день и много раз возвращается к нему на страницах своего дневника; ведь этот день дал такую простую находку, которая перевернула его жизнь!
"С письмом же дело вначале пошло точно так же, как и с чтением, т. е. я долго не мог вспомнить буквы, когда уже кажется знал их, проделывая ту же процедуру в порядке алфавитном. Но тут вдруг ко мне во время занятий подходит профессор, уже знакомый мне своей простотой обращения ко мне и к другим больным, и просит меня, чтобы я написал не по буквам, а сразу, не отрывая руки с карандашом от бумаги. И я несколько раз (переспросил, конечно, раза два) повторяю слово "кровь" и, наконец, беру карандаш и быстро пишу слово, и написал слово "кровь", хотя сам не помнил, что написал, потому что прочесть свое написанное я не мог".
И он стал писать! Теперь ему не нужно было мучительно вспоминать зрительный образ буквы, мучительно искать то движение, которое нужно сделать, чтобы провести линию. Он просто писал, писал сразу, не думая. Он писал!!
"Оказывается, что можно написать автоматически только некоторые слова, только короткие слова, а длинные, как, например, слово "распорка" или слово "крокодил" и другие подобные я уже не могу автоматически написать. Но все равно с тех пор, как профессор показал писать слова не по буквам, а быстро, автоматически, не задумываясь над буквами всего слова, я начал писать слова не по буквам, а пословно, автоматически, если слово не очень длинное, и по слогам, если слово очень длинное, вроде слова "распорка", и еще более длинные. Но и это уже было для меня громадным достижением в развитии моей памяти, и этим я был обязан в первую очередь профессору и моей учительнице О. П.
Итак, месяца через три, как я приехал в К., я уже умел писать вот таким образом; правда, прочитать свое написанное я еще никак не могу".
