Искатели приключений на… - Гурангов Вадим Алексеевич (книги txt) 📗

Вот это скорость материализации! Просто рекорд для неторопливой Азии.

По дороге в Самарканд Вовка с Сергеем насчитали восемь постов ГАИ, но их машину не остановили ни на одном. На обратном же пути тормознули лишь однажды, да и то не взяли ни сума. И это было удивительно: добровольно отвернуться от легкой добычи, от «туго набитых кошельков бледнолицых» – что-то невиданное для узбеков в полицейской форме и с полосатой «волшебной палочкой»! Видимо, весть о мгновенной материализации Саши потрясла весь Среднеазиатский регион, потому и посягнуть на несметные сокровища «великих джиннов» никто не осмелился.

Впрочем, логическое объяснение странному поведению полисменов все-таки нашлось. Оказалось, что поездка московских гостей в Самарканд совпала по времени с визитом президента России в Узбекистан.

– Во как! О нас заботятся на государственном уровне! – констатировал Серега.

Расстояние от Ташкента до Самарканда – примерно триста километров. Сначала, слушая Сашины байки, друзья глазели по сторонам: на бескрайние степи, хлопковые поля, виноградники, бахчи, потом незаметно задремали. Когда Вовка открыл глаза, с левой стороны горизонта, на востоке, красовался могучий горный массив. Неприступные бурые исполины с внушительными снежными шапками вздымались к самым небесам.

Саша нарушил молчание:

– Это вам не Чимган, друзья мои! Это старина Памир! Там за предгорьями, где снежные вершины – Фанские горы. Пятитысячники с отвесными стенами и бастионами скал, можжевеловые леса, разноцветные озера с прозрачнейшей водой. Кстати, до Самарканда уже близко.

Горы излучали суровую притягательную силу. Серега с Таракановым не могли отвести глаз от этого чуда.

Оказавшись в Самарканде, Вовка с Серегой отметили у себя стойкое ощущение, будто попали в шестидесятые-семидесятые годы. Мужчины, все как один, были одеты в невыразительные клетчатые рубашки синего или серого цветов. Ботинки их, похоже, производились на фабрике «Скороход», а брюки пошиты легендарной «Большевичкой». Узбечки предпочитали наряжаться в цветастые халаты. По дорогам в основном колесили автомобили незапамятных годов выпуска: старенькие «Победы», похожие на корабли «Волги ГАЗ-21», юркие «Москвичи-412». Пучеглазые «Запорожцы» тоже не были редкостью. Вызывало удивление и уважение, каким образом эти ископаемые образцы автомобильной промышленности СССР, эти птеродактили и археоптериксы периода социализма, помятые и проржавевшие насквозь, вообще способны передвигаться, да еще посреди такого пекла. Иногда, правда, встречались и иномарки, в основном серебристые «Nexia» местного производства.

Облик зданий, магазинов, заведений общепита и газетных киосков – все это ощутимо напоминало о временах «пятилеток» и колбасы по два рубля двадцать копеек. Автоматы по продаже минеральной воды с сиропом были почти такими же, какими их с детства помнил Тараканов. Похоже, и стеклянные стаканы в этих автоматах стояли здесь едва ли не с тех же времен.

Но в отличие от той эпохи, когда лица людей в любое время года сияли первомайским настроением, современный Самарканд улыбками не приветствовал. Какое-то тяжелое уныние, если не сказать безысходность, угадывалось на лицах местных жителей, особенно старшего поколения. Казалось, время здесь стало неподвижным. Оно, как и сам воздух Самарканда, расплавленный от сорокаградусного зноя, было тягучим, подобно горячей патоке. Люди, автомобили, ишаки, птицы, листья деревьев – все здесь двигалось, как в старом фильме с выцветшей пленкой, прокручиваемой в замедленном режиме.

В Самарканде путешествующих йогов встретила Карина, Сашина жена. Друзья оставили сумки в здании бывшего православного храма, превратившегося ныне в галерею-музей, и дружно вчетвером отправились на экскурсию.

По пути к ним присоединились еще двое – самаркандские художники: поджарый Володя с всклокоченной седой шевелюрой и седой бородкой клинышком и Андрей, высокий парень в клетчатом пиджаке. С первого взгляда Вовка с Серегой поняли, что оба художника – чудики еще те. Серые глаза Володи излучали взгляд из ниоткуда, а сам он производил впечатление сжатой пружины. Говорун и весельчак Андрей ходил, слегка подпрыгивая. Несмотря на пекло, он был одет в пиджак рыжеватой расцветки с тонкой красной ниткой, образующей крупную клетку. Точно такой же пиджачок родители подарили Вовкиному старшему брату на окончание школы – в 1972 году… Судя по здоровенным дырам на подкладке, Андрей носил свой пиджак примерно с тех же времен.

От храма-музея компания двинулась в сторону парка с аттракционами, который располагался неподалеку. Колесо обозрения, утопающее в зелени могучих платанов, замерло без движения и, похоже, давно.

Внимание спутников привлек бродячий цирк-шапито, окруженный галдящей толпой зрителей. Возле старенького «пазика» были установлены высоченные металлические шесты, выкрашенные в бело-зеленую «зебру». Между ними на высоте метров пятнадцати был натянут канат, над которым развевались разноцветные треугольные флажки. Пестро одетые музыканты играли на духовых инструментах и барабанах, а некоторые из них, раздувая щеки, громко дудели в длинные дудки с широким раструбом, похожие на диджериду [22]. Увидев такую картину, московские гости в очередной раз почувствовали, что попали в восточную сказку. Канатоходца видно пока не было. Ждать кульминации спутники не стали. Немного потолкавшись среди зевак, они полакомились мороженым в вафельных стаканчиках и двинулись дальше. Часа через четыре, когда друзья возвращались с прогулки по парку, представление еще продолжалось. Под одобрительные возгласы публики мальчишка лет восьми-десяти ловко прыгал на канате и садился на шпагат.

Компания отправилась к одной из главных достопримечательностей города – к мавзолею Гур-Эмир. По преданию, в этой гробнице покоится Великий Тимур, а также его жены и наследники. Вовка скептически относился к достоверности древней легенды, но, как говорится, история историей, а энергия энергией.

Мавзолей представлял собой маленький городок с аллейками и улочками, парапетами и домиками, увенчанными куполами. Здесь был даже пустой бассейн, в центре которого виднелся потрескавшийся кувшин бирюзового цвета, некогда служивший фонтаном. На площади возвышался типичный для Самарканда портал из желтого камня с арочным входом и двумя высокими колоннами по бокам. А внутри дворика находилась массивная башня с сине-голубым куполом.

При входе в мавзолей стоял узбек в замусоленном халате. Судя по вороватой физиономии и пачке пожелтевших квитанций в руке, он являлся кассиром и билетером в одном лице. Самаркандский «Остап Сулейман Берта Мария Бендер Бей» сразу вычислил, что Серега с Вовкой – москвичи, поэтому им было предложено заплатить пять тысяч сум (пять долларов) за двоих, в то время как для граждан Узбекистана стоимость посещения равнялась всего двести сум с человека. Вовка и Серега сделали вид, что собираются уйти, но в тот же момент цена мгновенно упала до трех тысяч. На эту сумму туристы согласились.

Тогда служитель гробницы, заговорщически прищурив и без того неширокие глазки, перешел на шепот и предложил москвичам за дополнительные деньги провести их в настоящую гробницу Тимура, которая, по словам узбека, располагалась этажом ниже, в подземелье. Художники выразительно замотали головами, и Тараканов с Серегой отказались. При входе в мавзолей Володя пояснил, что это была обычная разводка на деньги, ведь в настоящее место захоронения Тимура посторонних не пускают.

Торговаться на Востоке можно везде и всегда, и эта игра понравилась Вовке еще в Тунисе. Там лучше вообще не интересоваться стоимостью товара, иначе сразу начнется ожесточенная торговля, и вам почти наверняка всучат вещь, которую вы и не собирались покупать.

Однажды на пляже в Суссе к Тараканову подрулил забавный араб, продававший небольшие коврики ручной работы. Наружность у этого коммерсанта была на редкость бандитская (с подбитым глазом и без пары-тройки передних зубов), но при этом весьма добродушная. Он неистово тряс ковриками из скрученных и переплетенных между собой лоскутков плотной белой ткани. Эти произведения восточного текстильного искусства весьма напоминали половики в деревенском доме Вовкиного деда. Только половики были сплетены не из белых, а из разноцветных пестрых тряпочек.