Как воспитывать родителей или новый нестандартный ребенок - Леви Владимир Львович (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
Я перечитал письма Честерфилда не один раз, и всякий раз относился к нему по-иному: то с восхищением, то с возмущением, то со скукой, то с захватывающим интересом. Не сразу понял, что это зависело от того, чьими глазами читал, как монтировал…
Милый мой мальчик, я считаю сейчас дни, кomopые остаются до встречи с тобой, cкopo я начну считать часы и минуты, и нетерпение мое будет все расти…
Мне придется не раз выговаривать тебе, исправлять твои ошибки, давать советы, но обещаю тебе, все это будет делаться учтиво, no-дружески и втайне от всех; замечания мои никогда не поставят тебя в неудобное положение в обществе и не испортят настроение, когда мы будем вдвоем. Ты услышишь обо всем от того, кого нежная любовь к тебе сделала и любопытнее, и проницательнее…
Прощай, дитя мое. Береги здоровье, помни, что без него все радости жизни - ничто.
Воспитательское иезуитство?… Нет, это простая отцовская искренность. Это любовь.
…Признаюсь, как бы мне это ни было стыдно, что nopoкu моей юности npoucmeкaлu не столько от моих естественных дурных склoннocmeй, сколько от глупого желания быть в глазах oкpyжaющux жизнелюбцем. Всю жизнь я ненавидел вино, и, однако, часто выпивал: с отвращением, с неизбежным похмельным недомоганием - и все потому, что считал умение пить необходимым качecmвoм настоящего джентльмена…
Я считал, что игра - это второе необходимое качество жизнелюбца; и поэтому, начав с того, что стал предаваться ей без всякого желания, omкaзывaлcя ради нее потом от множества настоящих удовольствий и загубил тридцать лучших лет своей жизни…
А это уже исповедь, самая настоящая.
…Я дошел даже одно время до maкoй naкocmu, что научился сквернословить, дабы yкpacumь и дополнить блистательную роль, которую мне хотелось играть…
Taк, соблазненный модой, я слепо предавался наслаждениям мнимым и терял подлинные: я расстроил свое состояние и расшатал здоровье - понес заслуженное наказание… Мальчик мой, выбирай наслаждения сам и нuкoмy не позволяй их себе навязывать…
Ис-поведь, про-поведь… Где-то между этими полюсными вершинами занимает свое местечко и немудреный житейский совет - хорошо утоптанный, слегка заболоченный холмик…
Совет по части наслаждений прекрасен, признание трогательно, а тревоги излишни - тени собственных недогоревших страстей.
Опасаться эксцессов нет оснований: Филип - юноша добродетельный, честный, может быть, даже слишком. Много знает, может быть, слишком много…
Воздержан, благожелателен и не вспыльчив, хотя и производит поначалу впечатление чересчур резкого и решительного. Он всего лишь застенчив. Пробуждает самые добрые чувства, граничащие со скукой.
Между человеком, чьи знания складываются из опыта и наблюдений над xapaкmepaмu, обычаями и привычкaмu людей, и человеком, почерпнувшим ученость из книг и возведшим прочитанное в систему, столь же большая разница, как между хорошо объезженной лошадью и ослом.
Папа-лорд сияет, как дитя, всякий раз, когда кто-нибудь из парижских знакомых передает ему добрые вести о приятном впечатлении, произведенном сыном. Молодой человек так учен, так безукоризненно воспитан, любезен, бывает даже остроумен.
Иногда, правда, задумчив и безучастен, а то вдруг принимается безудержно спорить и бурно краснеет. Право, у этого очаровательного юного англичанина совсем нет пороков, это что-то неслыханное, он даже не имеет любовниц, но никаких других странностей нет, кроме разве того, что немного сутулится и всегда отказывается от рыбных блюд…
Чертовы льстецы, кто же из вас упустит возможность поиграть на родительской слабости. Папа сияет, но только внутри, а снаружи искушенный граф Честерфилд, сдержанно благодаря, шутит, что после обучения танцам его сын научился не только ходить, но и стоять.
Поздним вечером он напишет Филипу еще одно страстное наставление. Уж кто-кто, а он знает, что его ненаглядный сынок по-прежнему ленив и расхлябан, невнимателен и беспорядочен, неряшлив, неаккуратен, плохо следит за своей одеждой, забывчив, рассеян, безынициативен и недогадлив в общении, особенно с дамами, простодушен до глупости, прямолинеен до грубости, манеры имеет посредственные, если не хуже, танцует неизящно, говорит торопливо, невнятно, сбивчиво, хотя и получше, чем раньше, а пишет - о-оооооооооооооооо!!!…
В одном из писем устроил чаду настоящий разнос по поводу едва различимой подписи под каким-то банковским счетом - он разглядел ее только с помощью лупы и даже попытался во гневе скопировать - не получилось! Кровь ударила в глаза. Не может, не имеет права так жалко, безлико, уродливо, так по-рыбьи расписываться сын британского лорда, первого ума королевства!…
Эта придушенная самоуничтожающаяся подпись посреди воспитательского монолога - единственный образец речи сына, воспроизводящийся в «Письмах».
Есть, правда, еще один, написанный шестнадцатилетним юношей по-латыни, из учебного сочинения о войне:
Когда враг угрожает нам всеми ужасами, сопряженными с медленной либо быстрой смертью… Было бы разумно подумать, как его уничтожить, если он не умерит своей ярости. В таких случаях дозволено применять также и яд.
Что это вдруг, откуда эдакая змеиная психология? Лорд встревожен и возмущен.
Не могу понять, как это употребление яда может быть причислено к законным средствам самозащиты. Лучше умереть, чем совершить низость или преступление… Поступай с другими maк, как хочешь, чтобы поступали с тобой - вот мораль благородства…
И далее объясняет, что нельзя отступаться от принципов, что бы нам ни угрожало и к каким ухищрениям ни прибегали бы люди недостойные, вроде автора знаменитого пособия для иезуитов, озаглавленного «Искусство делать что угодно из чего угодно с выгодой для себя».
Затем с подавленной горечью упрекает сына:
Письма твои до кpaйнocmu лаконичны, и ни одно из них не отвечает ни моим желаниям, ни назначению писем как maкoвых - быть непринужденной беседой между двумя друзьями, находящимися поодаль друг от друга. Коль cкopo я хочу быть для тебя не cmoлько отцом, cкoлько близким другом, мне хотелось бы, чтобы в своих письмах кo мне ты более подробно писал о себе и мелочах своей жизни. Начиная писать мне, вообрази, что ты сидишь со мной за непринужденной беседою у кaмuна… Ты можешь писать мне все без ymaйкu и рассчитывать на мою cкpомность…
Кончается это письмо инструкцией по шпионажу.
Главная задача дипломата - npoникнymь в тайны дворов, при которых он состоит… Добиться этого он может не иначе как располагающими манерами и подкynaющuм поведением…
Полезными могут быть женщины. От фаворитки кopoля, жены или любовницы министра можно узнать многое - дамы эти с большой охотой все выболтают, гордясь, что им доверяют. Но для этого нужно обладать обходительностью, неотразимо действующей на всех женщин…
Итак, стало быть, поступай с другими как хочешь, чтобы поступали с тобой, и шпионь, хотя ты вряд ли хочешь, чтобы за тобою шпионили. Нельзя применять яд, можно обойтись подкупающим поведением…
Остается гадать, слышал ли Филип в папиных наставлениях эти противоречия, осознавал их или лишь чувствовал… А сам папа?…
Милый мой друг, ты ведь знаешь: самые замечательные писатели бывают всегда самыми строгими кpumuкaмu своих произведений: они пересматривают, исправляют, отделывают, шлифуют их, noкa не убеждаются, что довели их до совершенства…
Мoe произведение - это ты, a maк как плохим писателем я себя не считаю, я становлюсь строгим кpumuкoм. Пристально внuкaю в мельчайшую неточность или недоделанность, чтобы исправить, а отнюдь не выставлять напоказ, чтобы произведение сделалось в кoнце концов совершенным…
Папины выходные туфли имеют потайной каблук, увеличивающий рост, но дома, запершись, лорд ходит босиком, в халате на голое тело. Затем и нужна маска, чтобы быть самим собой у камина.
Хищные змеи и слизняки повсюду, и чем ближе к трону, тем пакостнее, но не становиться же из-за этого богомольным отшельником, не посыпать голову пеплом и не лишать себя вечернего выезда и шоколада со сливками по утрам. Приходится общаться и с гиенами, и с обезьянами, ибо в той же клетке живут и Рафаэль, и Дидро.
