Сверхъестественное в первобытном мышлении - Леви-Брюль Люсьен (электронные книги без регистрации .txt) 📗
В Южной Австралии «после чьей-нибудь смерти старухи могут отказаться от речи на два или на три месяца, выражая свои желания и мысли жестами рук, т. е. своего рода языком глухонемых, которым мужчины, как и женщины, владеют в совершенстве. Подобно туземцам Куперс-Крика, туземцы округа Порт-Линкольн употребляют множество знаков, не сопровождаемых звуками. Это им очень полезно на охоте. Они умеют, пользуясь руками, давать знать своим товарищам, какие животные ими обнаружены, в каком они находятся положении… У них есть, таким образом, особые знаки для всех разновидностей дичи».
Гоуит собрал некоторое количество знаков, употребляемых туземцами Куперс-Крика в их языке жестов. В. Э. Рот оставил нам довольно подробный словарь, причем составитель убедился, что этот язык в том виде, в каком он его собрал, понятен туземцам всего севера Квинсленда и употребляется ими. Племя диэри «кроме звукового языка имеет еще богатый язык знаков. Для всех животных, для всех туземцев, мужчин и женщин, для неба, земли, ходьбы, верховой езды, прыгания, летания, плавания, еды, питья, для сотен других предметов и действий имеются свои особые знаки, так что туземцы могут разговаривать, не произнося ни одного слова».
В Торресовом проливе язык жестов был обнаружен одновременно на восточных и западных островах. Гэддон жалеет, что он не составил сборника этого языка. Такой же язык существует в немецкой Новой Гвинее. В Африке, ограничимся одним примером, мазаи имеют развитый язык знаков, сообщенный Фишером, совершившим путешествие в страну мазаи.
У абипонов Добрицгоффер видел, как один колдун, чтобы не быть услышанным, разговаривал с другими тайно, при помощи жестов, в которых руки, локти, голова играли свою роль. Другие отвечали так, что собеседники могли таким образом разговаривать. Этот язык, по-видимому, распространен по всей Южной Америке. Индейцы разных племен не понимают друг друга, когда они говорят звуками; для того чтобы беседовать между собой, они нуждаются в языке знаков.
Наконец, по-видимому, доказано, что в Северной Америке язык жестов имел повсеместное распространение: достаточно упомянуть превосходную монографию полковника Маллери «Язык знаков», которая появилась в первом томе «Reports» (отчетов) Этнографического бюро в Вашингтоне. Мы имеем здесь дело с настоящим языком, у которого есть словарь, синтаксис, формы. «Можно было бы, — говорит один исследователь, — написать толстую грамматику языка жестов. О богатстве этого языка можно судить хотя бы по тому факту, что индейцы двух разных племен, из которых каждый не понимает ни одного слова из звукового языка своего собеседника, могут полдня беседовать между собой, рассказывая друг другу всякие истории при помощи движений пальцев, головы, ног». Согласно Боасу 22, язык подобного рода был еще весьма распространен в 1890 г. во внутренних округах британской Колумбии.
Большинство низших обществ, следовательно, употребляют два языка, один — членораздельно-звуковой, а другой — язык жестов. Должно ли предполагать, что эти языки существуют, не оказывая друг на друга взаимного влияния, или, напротив, следует думать, что в обоих языках находит выражение одно и то же мышление, которое в свою очередь испытывает их воздействие? Вторая гипотеза кажется более приемлемой; именно ее действительно и подтверждают факты. В весьма важной работе о «ручных понятиях» Ф. Кэшинг подчеркивает те отношения, которые существуют между звуковыми языками и языком, выражаемым при помощи движений рук. Он показал, что порядок и расположение стран света, образование числительных имеют у зуньи своим источником определенные движения рук. Вместе с тем он на собственном примере продемонстрировал плодотворность метода, которым пользовался и который был им весьма удачно применен благодаря его личному гению (слово это не является слишком сильным в данном случае), а также обстоятельствам его жизни.
Для того чтобы понять мышление первобытных, мы должны попытаться, насколько возможно, восстановить в себе состояния, похожие на состояния первобытных: на этот счет согласны все. Но Кэшинг как раз жил среди зуньи, жил с ними и, подобно им, добившись посвящения в их церемонии, войдя в их тайные общества, сделался в полном смысле слова одним из них. Но он совершил нечто большее, а в этом и заключается оригинальность его метода. Благодаря своему терпению он «вернул свои руки к их первобытным функциям, заставляя проделывать все то, что они делали в доисторические времена, с теми же материалами и в тех же условиях, которые характеризовали эпоху, когда руки были так связаны с интеллектом, что действительно составляли его часть». Прогресс цивилизации имеет своим источником взаимное воздействие руки на ум и ума (esprit) на руку. Следовательно, для того чтобы воспроизвести мышление первобытных, нужно вновь найти те движения рук, в которых язык и мысль были еще нераздельными. Отсюда и берется смелое, но знаменательное выражение «ручные понятия». Первобытный человек, который не говорил без помощи рук, не мыслил также без них. Трудность применения метода, предложенного и употреблявшегося Кэшингом, крайне велика. Быть может, он один или люди, одаренные таким же исключительным предрасположением и терпением, только и способны с пользой применить этот метод. Несомненно, однако, что метод привел к драгоценным результатам. Кэшинг, например, показывает, как крайняя специализация глаголов, констатированная нами повсюду в языках первобытных, оказывается естественным последствием той роли, которую движения рук играют в умственной деятельности первобытных. «Здесь, — говорит он, — существовала грамматическая необходимость. Таким образом, в сознании первобытных людей еще скорее, чем у них, появлялось равнозначное глагольное выражение, или с такой же быстротой должны были возникать мысли-выражения, выражения-понятия, сложные и тем не менее механически систематизированные».
Говорить руками — это в известной мере буквально думать руками. Существенные признаки «ручных понятий» необходимо должны, к следовательно, быть налицо и в звуковом выражении мысли. Главные способы выражения оказываются одинаковыми: оба языка, столь различные по своим знакам (один язык состоит из жестов, а другой — из членораздельных звуков), близки друг другу по строению и способу выражать предметы, действия, состояния. Следовательно, если словесный язык описывает и рисует во всех деталях положения, движения, расстояния, формы и очертания, то как раз потому, что эти же средства выражения употребляются и языком жестов.
Нет ничего поучительнее в этом смысле, чем язык жестов северозападного Квинсленда, подробное описание которого нам дано В. Ротом. Прежде всего в языке жестов, как и в словесном языке, живым и реальным единством является не изолированный жест или знак, равно как и не изолированное слово, а фраза, более или менее длинная сложная совокупность, выражающая нераздельным образом какой-нибудь полный законченный смысл. Смысл жеста определяется контекстом. Так, например, жест «бумеранг» может выражать не только идею этого предмета, но также (судя по контексту) и идею попадания или умерщвления кого-нибудь с его помощью или идею его изготовления, похищения и т. д. Жест «вопросительный» вызывает представление о вопросе, однако сама суть и содержание вопроса зависят от того, что предшествует этому жесту и что за ним следует.
Кроме того, «идеограммы» [17], которые служат для обозначения существ, предметов или действий, являются почти исключительно двигательными описаниями. Они воспроизводят позы и положения, привычные движения существ, четвероногих, птиц, рыб и т. д. либо движения, применяющиеся для их ловли, для использования или изготовления какого-нибудь предмета и т. д. Например, для обозначения дикобраза, его своеобразного способа рыть землю и отбрасывать ее в сторону, его колючек, его манеры поднимать небольшие уши применяются движения рук, точно описывающие эти движения. Для обозначения воды идеограмма показывает, как пьет туземец, лакая воду, набранную в горсть. Для обозначения ожерелья рукам придается такое положение, как будто они обнимают шею и замыкаются сзади. Оружие до мелочей описывается жестами, подобными тем движениям, которые проделываются, когда им пользуются. Короче, человек, который говорит на языке жестов, имеет в своем распоряжении в готовом виде зрительно-двигательные ассоциации в большом количестве: представление о существах и предметах, появляясь в его сознании, тотчас же приводит в действие эти ассоциации. Можно сказать, что он мыслит, описывая предмет. Его членораздельный язык, таким образом, сможет также их только описывать. Отсюда и проистекает то значение, которое придается в языке первобытных людей очертанию, форме, позе, положению, способу движения, вообще, видимым особенностям существ и предметов; отсюда — та классификация предметов сообразно их положению (стоячему, сидячему, лежачему) и т. д. «Слова индейского языка, — говорит полковник Маллери, — будучи синтетическими и недифференцированными частями речи, являются с этой точки зрения строго аналогичными жестам, служащим элементами языка знаков. Изучение последнего оказывается, таким образом, весьма ценным для сопоставления знаков со словами членораздельного языка. Один язык проливает свет на другой, ни один из этих языков не может быть хорошо изучен без знания другого».
