Просвещенное сердце - Беттельгейм (Беттельхейм) Бруно (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
С другой стороны, защита своей жизни могла приблизить смерть. Поэтому до поры до времени такое «перекатывание под ударами» действительно защищало жизнь. Но перед лицом неминуемой смерти инфантильное поведение становилось фатальным и по отношению к собственной жизни, и к жизни других заключенных, чьи шансы выжить повышались, если кто-то рисковал. Однако, чем дольше человек «перекатывался под ударами», тем менее вероятным становилось сопротивление при приближении смерти. Особенно, если уступки врагу сопровождались не внутренним усилением личности (как это должно было быть), а ее распадом.
Те же, кто не отрицал, не отгонял от себя мысль о возможности смерти, кто не верил по-детски в собственную неуязвимость, вовремя подготавливался.
Такой человек был готов рисковать собою ради самостоятельно выбранной цели и пытаться спасти свою собственную жизнь или жизнь других людей.
Когда были введены ограничения на передвижение евреев в Германии, те, кто не поддался инертности, воспринял это как сигнал, что настало время уйти в подполье, присоединиться к движению сопротивления, обзавестись поддельными документами и т. д. (если все это не было уже давно сделано). Большинство таких людей выжило.
Иллюстрацией может служить пример моих дальних родственников. В самом начале войны молодой человек, проживавший в небольшом венгерском городе, объединился с другими евреями, готовясь к вторжению немцев. Как только нацисты установили комендантский час, его группа отправилась в Будапешт, поскольку в большом городе легче скрыться. Там они сошлись с подобными группами из других городов и из самого Будапешта. Из этих групп были выбраны мужчины типично «арийской» внешности, которые, добыв фальшивые документы, вступили в венгерскую СС, чтобы иметь возможность предупреждать своих о готовящихся акциях, районах проведения облав и т. п. Система столь хорошо работала, что большинство членов этих групп остались живы. Кроме того, они обзавелись оружием и были готовы в случае необходимости сопротивляться, чтобы гибель немногих в бою дала бы большинству возможность скрыться.
Некоторые вступившие в СС евреи были все же разоблачены и немедленно расстреляны, но такая смерть, надо полагать, предпочтительней газовых камер.
Тем не менее, большинство членов этих групп, скрывавшихся до последнего момента среди СС, уцелело.
Мой молодой родственник не сумел убедить свою семью последовать за ним.
Три раза, страшно рискуя, он возвращался домой и рассказывал сперва о растущем преследовании евреев, затем о начавшемся их уничтожении и газовых камерах, но не смог убедить родных покинуть свой дом, свое имущество. С каждым приездом он все настойчивее уговаривал их, но с отчаянием видел, что они все менее хотят или способны действовать. С каждым разом они как бы все дальше продвигались по пути в крематорий, где потом все действительно и погибли.
Чем больше была угроза, тем сильнее его семья цеплялась за старый распорядок, за накопленное имущество. В этом истощающем жизненные силы процессе уверенность в завтрашнем дне, державшаяся ранее на планировании жизни, постепенно заменялась иллюзией безопасности, которую давало им имущество. Опять таки как дети, они отчаянно цеплялись за предметы, наделяя их тем смыслом, которого они более не видели в окружающей жизни. Постепенно отказываясь от борьбы за выживание, они все более и более сосредоточивались на этих мертвых предметах, шаг за шагом теряя свою личность.
В Бухенвальде я разговаривал с сотнями немецких евреев, привезенных туда осенью 1938 года. Я спрашивал их, почему они не покинули Германию, ведь жизнь стала уже совершенно невыносимой. Ответ был: «Как мы могли уехать? Это значило бы бросить свои дела, свой бизнес». Земные блага приобрели над ними такую власть, что приковали их к месту. Вместо того, чтобы использовать имеющиеся у них средства для своего спасения, люди попали к ним в подчинение.
Постепенный распад личности, для которой вся жизнь сосредоточена в материальных ценностях, можно увидеть также и через призму изменявшейся политики нацистов по отношению к евреям. Во время первых бойкотов и погромов еврейских магазинов единственной видимой целью нацистов было имущество евреев. Они даже позволяли евреям взять что-то с собой, если те соглашались немедленно уехать. Достаточно долго нацисты с помощью дискриминационных законов старались принудить к эмиграции людей, принадлежавших к нежелательным для них меньшинствам, в том числе и евреев. Политика уничтожения, несмотря на свое соответствие внутренней логике нацизма, была введена только после того, как не оправдался расчет на эмиграцию. Не встречая сопротивления, преследование евреев потихоньку усиливалось.
Возможно, что именно покорность евреев привела нацистов к мысли, что их можно довести до состояния, когда они сами пойдут в газовые камеры.
Большинство польских евреев, не веривших, что все останется по-прежнему, пережило Вторую мировую войну. При приближении немцев они бросали все и бежали в Россию, хотя многие из них не доверяли советской системе. Но в России, где они были гражданами второго сорта, их все же считали людьми. Ну, а те, кто остался и продолжал обычную жизнь, пошли по пути распада и гибели.
Так что, в сущности, путь в газовую камеру был следствием философии бездействия. Это был последний шаг на пути несопротивления инстинкту смерти, который можно назвать иначе — принцип инерции. Первый шаг в лагерь смерти человек делал задолго до того, как туда попадал.
С другой стороны, поведение самоубийц показывает, что принуждение имеет свой предел. Дойдя до определенной черты, человек предпочитает смерть животному существованию. Но путь к этому ужасному выбору начинается с инерции. Те, кто ей поддался, кто перестал черпать жизненную энергию в окружающем мире, не мог больше проявлять инициативу и боялся ее в других.
Такие люди не могли уже адекватно воспринимать реальность. Они как дети старались лишь отрицать неприятное и верить в собственное бессмертие.
Очень показательны с этой точки зрения воспоминания бывшей узницы концлагерей Ленжиель. Она рассказывает, что хотя заключенные жили в нескольких сотнях метров от крематория и газовых камер и не могли не знать, что к чему, большинство из них не признавали очевидного даже спустя месяцы.
Понимание истинной ситуации могло бы помочь им спасти либо свою, практически обреченную жизнь, либо жизнь других. Но они уже не хотели этого понимания.
Когда Ленжиель вместе со многими другими заключенными была отобрана для отправки в газовую камеру, она единственная пыталась вырваться, и ей это удалось. Поразительно, но среди находившихся рядом с ней таких же обреченных, нашлись люди, которые донесли начальству о попытке ее побега.
Ленжиель не знает, почему люди отрицали существование газовых камер, когда они видели целыми днями дым над крематорием и чувствовали запах горящей плоти. Как могли они не верить в смерть только ради того, чтобы не пришлось защищать собственную жизнь? Причем заключенные ненавидели всякого, кто пытался избежать общей участи, тогда как сами они не имели для этого достаточно храбрости. Я думаю, причина — потеря воли к жизни, подчинение инстинкту смерти. И в итоге, такие заключенные были ближе к СС, чем к тем своим товарищам, которые, цепляясь за жизнь, иногда ухитрялись избежать смерти.
Когда заключенные начинали служить своим палачам, по собственной воле помогать им умерщвлять себе подобных, дело было уже не просто в инерции. К ней добавлялся возобладавший в них инстинкт смерти. Если служба становилась продолжением их обычной профессиональной деятельности, попыткой жить своей прежней жизнью, то такой выбор открывал дверь смерти.
Согласно описанию Ленжиель, деятельность доктора Менгеле — врача-эсэсовца в Освенциме — это типичный случай «обычной работы». Он, к примеру, выполнял весьма тщательно все медицинские манипуляции при приеме родов: соблюдал антисептику, очень осторожно перерезал пуповину и т. д., а полчаса спустя отправлял в крематорий и мать, и ребенка.
