О природе человека - Уилсон Эдвард Осборн (читать книги регистрация .txt) 📗
У рабочих пчел есть жало, окаймленное загнутыми назад зубцами, подобными рыболовным крючкам. Когда пчела нападает на незваного гостя, вторгшегося в улей, жало протыкает кожу. Пчела улетает, а жало с ядовитой железой и большей частью внутренностей остается в коже захватчика. Пчела вскоре умирает, но такая атака гораздо более эффективна, чем если бы ей удалось сохранить свое жало, ограничившись одним укусом. Ядовитая железа продолжает выделять яд в рану, а основание жала издает запах, напоминающий запах банана. На этот запах слетаются другие члены колонии и совершают такие же самоубийственные атаки в том же самом месте. С точки зрения колонии в целом, самоубийство индивида полезнее, чем его жизнь. В улье живет от 20 до 80 тысяч рабочих пчел. Все они сестры, появившиеся на свет из яиц, отложенных царицей. Каждая пчела живет всего около 50 дней, а потом умирает от старости. Поэтому самоубийство — это мелкая жертва, не наносящая вреда генетическому наследию.
Мой любимый пример из мира социальных насекомых — африканские термиты со сложным научным названием Globitermes sulfureus. Термиты-солдаты этого вида представляют собой ходячие бомбы — в буквальном смысле слова. Большая часть их тела закрыта огромными парными железами, отходящими от головы. Когда эти термиты атакуют муравьев или других врагов, они выделяют изо рта желтый секрет. Он распыляется в воздухе и оказывается смертельным и для самих солдат, и для их противников. Распыление секрета осуществляется путем сокращения мышц стенки живота. Иногда сокращения оказываются настолько сильными, что живот и железы буквально взрываются, а защитная жидкость распыляется во все стороны.
Способность к абсолютному самопожертвованию вовсе не означает, что человеческий разум и «разум» насекомого (если таковой существует) работают одинаково. Но это означает, что импульс управляется вовсе не божественной или иной высшей силой, и ему можно найти более разумное биологическое объяснение. И такое объяснение тут же порождает для нас проблему: у павших героев нет детей. Если самопожертвование приводит к сокращению потомства, то гены, героев породившие, должны постепенно исчезать из популяции. Ограниченное истолкование дарвиновского естественного отбора привело бы нас именно к такому выводу: поскольку в популяции стали бы преобладать люди с эгоистическими генами, а гены альтруизма постепенно исчезали бы, то за время жизни многих поколений популяция вообще перестала бы быть способной к альтруизму.
Как же альтруизму удается сохраняться? В случае общественных насекомых ответ однозначен. Естественный отбор следует расширить с тем, чтобы включить в него родственный отбор. Термиты-солдаты, жертвующие собой, защищают всю колонию, включая царицу и царя — своих родителей. В результате более плодовитые братья и сестры солдат процветают и размножаются, и через них гены альтруизма умножаются в большем числе племянников и племянниц.
Было бы естественно задаться вопросом, а не развивается ли способность к альтруизму у людей через родственный отбор. Другими словами, не проистекают ли испытываемые нами эмоции, в том числе и те, которые у исключительных людей могут привести к абсолютному самопожертвованию, от наследственных качеств, которыми нас наделили предки за сотни или даже тысячи поколений? Такое объяснение подкрепляется тем, что в течение большей части человеческой истории доминирующей социальной единицей была семья и сеть близких родственников. Такая исключительная связь в сочетании с детальной классификацией родства стала возможной благодаря высокому интеллекту. Это может объяснить, почему родственный отбор у людей гораздо сильнее, чем у обезьян и других млекопитающих.
Предвосхищая традиционные возражения многих социологов и других ученых, хочу еще раз сказать, что форма и степень альтруистических действий в значительной степени определяется культурой. Совершенно очевидно, что социальная эволюция человека культурой определяется в большей степени, чем генетикой. Но основополагающая эмоция, которая мощно проявляется практически во всех человеческих обществах, развивается через гены. Социобиологическая гипотеза, таким образом, не объясняет различий между обществами, но позволяет понять, почему люди отличаются от других млекопитающих, а также почему в этом конкретном аспекте они весьма напоминают общественных насекомых.
Эволюционная теория человеческого альтруизма серьезно осложняется абсолютно эгоистичным характером большинства форм такого альтруизма. Нет такой формы человеческого альтруизма, которая была бы абсолютно и полностью самоуничтожительной. Величайшие герои отдали свои жизни в расчете на высокую награду, причем не последнюю роль в этом сыграла вера в собственное бессмертие. Когда поэты говорят о счастливом приятии смерти, то смерть для них — не смерть, но апофеоз, некая нирвана. Они обращаются к тому, что Йейтс назвал «уловкой вечности». В конце «Пути паломника» мы узнаем о приближающейся смерти Доблестного за Истину:
«И он собрал всех своих друзей вокруг себя и сказал: «Я иду к Отцу моему, и хотя с великим трудом дошел сюда, не сожалею, что вынес столько горя, дабы быть там, куда иду. Меч мой отдам тому, кто мне последует в моем звании, а умение владеть им тому, кто этого добьется сам. Шрамы и знаки боевые беру с собой в свидетельство того, что я сражался за Него, который отныне желает быть моей наградой». В день его отхода многие проводили его до берега реки, в которую он вошел со словами: «Смерть, где твое жало?» — и, войдя глубже в воду, он еще воскликнул: «Ад! где твоя победа?» Так перешел он реку, и громкий трубный звук раздался на том берегу реки, когда он вышел из воды, чтобы укатить на небесной колеснице» {163}.
Сострадание избирательно и зачастую оказывается абсолютно эгоистичным. В индуизме вполне допустима полная поглощенность собой и близкими родственниками, но не приветствуется сострадание к чужим людям и, конечно же, к париям. Главная цель нирванического буддизма — сохранение личности через альтруизм {164}. Последователь этого учения «набирает очки» за праведную личную жизнь. Он должен совершать акты щедрости с тем, чтобы добрые поступки перевесили поступки дурные. Хотя и буддисты, и христиане принимают концепцию всеобщего сострадания, но это не мешает им вести агрессивные войны, причем многие такие войны ведутся во имя религии.
Чувство сострадания — вещь гибкая и приспосабливающаяся к политическим реалиям. Другими словами, оно служит интересам самого человека, его семьи и союзников. Палестинские беженцы вызывают всеобщую симпатию, и весь мир стремится оказать им помощь и поддержку. Но никто не говорит об арабах, убитых королем Хуссейном. Никто не говорит о тех, кто живет в арабских странах в гораздо худших материальных условиях, чем беженцы с Западного берега реки Иордан, и не имеет никаких гражданских прав. Когда в 1971 году в Бангладеш началось движение за независимость, президент Пакистана развязал в Пенджабе кампанию террора, которая привела к гибели миллиона бенгальцев и изгнанию 9,8 миллиона человек. В этой войне погибло и было вынуждено покинуть свои дома больше мусульман, чем проживает в Сирии и Иордании. Но ни одно арабское государство, ни консервативное, ни радикальное, не поддержало борьбу Бангладеш за независимость. Большинство арабов отказало в поддержке бенгальцам, хотя объявило о солидарности с Западным Пакистаном.
Чтобы понять эту странную избирательность и решить загадку человеческого альтруизма, мы должны разделить две основные формы поведения, основанного на сотрудничестве. Альтруистический импульс может быть иррациональным и направленным исключительно на других людей. Тот, кто его проявляет, не выражает желания равнозначного ответа и не совершает бессознательных поступков, ведущих к тому же результату. Я называю такую форму поведения «жестким» альтруизмом, то есть реакциями, на которые практически не влияют социальные награды или наказания в зрелом возрасте. Когда подобное поведение возникает, то, скорее всего, оно развивается путем родственного или естественного отбора в целой семье или племенной единице. Можно ожидать, что «жесткий» альтруизм идет на пользу ближайшим родственникам альтруиста. По мере же того, как связи становятся более дальними, частота альтруистических поступков резко падает. «Мягкий» альтруизм, напротив, совершенно эгоистичен. «Альтруист» рассчитывает на то, что его поступок пойдет на пользу ему или его ближайшим родственникам. Его добрые поступки — результат точного расчета, часто совершенно сознательного. Его действия согласуются с исключительно сложной системой общественных требований и санкций. Способность к «мягкому» альтруизму, по-видимому, развивалась путем отбора индивидов и находилась под сильнейшим влиянием превратностей культурной эволюции. Психологическими механизмами ее являются ложь, притворство и обман, в том числе и самообман, поскольку убедительнее всего играет тот актер, который верит в реальность своей игры {165}.
