Искусство быть другим - Леви Владимир Львович (библиотека книг .txt) 📗
- Дурак!
- Я в ванне и не смею верить своему сча...
- Болван!
- Не нахожу слов для выражения горячей призна...
- Кретин!
- Я вне себя от восторга, чем отблагодарить вас за столь радостное изве...
- Идиот!
- Поистине, вы неистощимо великодушны в своих комплиментах, вы просто ге... Гений.
И вот, наконец, фигура высшего пилотажа.
- Дурак!
- Вам изумительно идет ваше платье, прическа, ботинки, колготки, и поверьте, я не шучу, у вас...
- Болван!
- ..удивительно выразительные глаза...
- Кретин!
- ..благородный голос, что-то артистическое, аристократическое... какое-то неповторимое обаяние, что-то знакомое...
- Идиот!
- А-А-А! Признайтесь, вы снимались в кинофильме таком-то! Не может быть! Ну значит, в таком-то! Ах, да!
Вы выступали вчера по телевидению-с концертом, я вас видел! Значит, ошибся, позавчера!
Вы ученый, вы чемпион, вы поэт, вы ведете репортаж о футбо...
Никакой защиты, только атака, свирепая благожелательность! И что бы ни говорилось и ни делалось далее, гражданин Сам-Такой-От-Такого-Слышу уже в вашей власти.
Человек заказал себе могильную плиту с надписью:
ОН ПОБЕДИЛ САМОГО СЕБЯ,
но уполномочен сообщить, что еще не совсем, борьба продолжается, Добро лупит Зло хуками слева и справа, прямыми в челюсть и боковыми по почкам.
Сидя с Доктором на приеме, я не раз удивлялся его мученическому долготерпению: некоторые специально приходят, чтобы выливать на него ушаты душевных помоев, но это ладно, это приходится выносить и мне, - зачем, однако, терпеть хамство, зачем поощрять и даже провоцировать издевательства? Ведь не какие-нибудь буйные...
Он же всякий раз уверяет, что никакого долготерпения нет, просто есть такой метод лечения и называется он опять же канализацией или отреагированием, а психический мордохлест (термин Доктора) может принимать самые разнообразные облики: от исступленных бредовых обвинений до тончайших сарказмов, той ажурной небесной иронии, которая порой проскальзывает и в самых страстных любовных признаниях. Бить в литавры святости, стало быть, преждевременно: ад организация дисциплинированная, держит план.
Помню я и другого доктора, симпатичного молодого мужчину, работавшего в беспокойном отделении (для подростков). Он жаловался мне на необыкновенную легкость общения после рабочего дня в клинике, чрезмерную легкость, от которой ему делалось не по себе. "Крылышки прорезаются. Вот-вот вознесусь..." Только к концу очередного отпуска он снова начинал нормально обижаться, спорить, требовать уважения, возмущаться несправедливостями и т. п., чтобы опять стать ангелом, ему требовалась ровно неделя обычной работы. И, глядя на его метаморфозы, я думал, как ценен подход к здоровым взрослым как к больным детям, и как полезно иногда, ради упражнения, воображать, будто жизнь-это психоклиника без стен и дверей или зоопарк без клеток.
Дана Р.
Есть ли вопросы!
...Сколько времени прошло?.. По часам двадцать две минуты, по ощущению - и мгновение, и целая вечность. Мы сидим, Д. С. ходит и говорит, внимание и невесомо, и страшно напряжено, кажется, этот человек умеет сжимать и разжимать время.
- ..Что же касается типа "ненаказующего", то в суровом мире нападения и защиты он, пожалуй, наиболее удивителен. Но если есть и такой - значит, на чем-то держится... Тоже весьма условно, можно разделить этих людей на три типа:
добродушные, или природно (физиологически) добрые,
равнодушные,
неравнодушные, или духовно (сознательно) добрые...
(Большой пропуск текста по техническим причинам. - В. Л.).
- Дмитрий Сергеевич, а можно спросить?.. (Опять гривастенький.)
- Да, пожалуйста.
- Скажите, Дмитрий Сергеич, а вы сами какой? Наказучий или ненаказучий? Добродушный или неравнодушный? Если можете ответить, конечно.
(Ой. Вот наглец.)
- Могу ответить. Добродушие исключено. Наказующий и самонаказующий. Примерно в равной пропорции.
Нужны ли подробности?..
- Нет. Спасибо.
- Тогда, пожалуй, на этом я и прервусь. Есть ли еще вопросы?
Д. С. бросил взгляд в сторону гривастенького, но тот молчал, опустив голову, и до самого конца не сказал больше ни слова. С минуту молчали все, так что стало слегка даже не по себе-что же, неужели все так уж ясно? Или наоборот, так неясно... А вдруг и вопрос-обнаружит твою скрытую активность...
Д. С. тихо присел на край дивана, рядом с Нарциссовым. Съежился, стал как бы невидимым. В это мгновение мне стало его вдруг ужасно жалко. Вот и спрошу сейчас: жалость-это что, тоже форма проявления...
Пускай глупо...
- Можно мне? - поднялся Нарциссов.
- Можно. Не обязательно вставать. Можно...
- Дмитрий Сергеич... Вот я тут не совсем понял.
Насчет изнанки трусости... Я могу говорить откровенно?
- Тут все свои.
- Хорошо... Допустим, человек по природе своей трус... Вот видите, не могу...
- Можете.
- Ну... значит, так: я из категории равнодушных. Но главное, трус. Объявляю всем присутствующим, что я трус. И вот сию минуту от страха признаться в трусости...
- Да ясно, ясно, - сердито буркнул Л. И. - Сами такие.
- ..Ну так вот... Я хочу спросить: почему моя трусость... Мой подлый страх никак не выворачивается в эту самую агрессивность... Я боюсь не боли, нет, боли не боюсь. Однажды на спор с самим собой изжарил вот этот палец на спиртовой горелке, видите - рубцы?
Могу повторить... Я боюсь именно самого факта драки, участия в драке. Боюсь и поражения, и победы, психически боюсь, понимаете?.. Один раз я, так сказать, преодолел этот барьер, и что из этого вышло, страшно вспомнить теперь... Все-таки расскажу... Четырнадцать лет мне было, отчим был еще жив. Он воспитывал меня. Воспитывал более всего криком, а иногда и оплеухами...
И вот после одной такой безответной воспитательной оплеухи я поклялся себе, что в следующий раз дам сдачи, дам изо всех сил, чего бы это ни стоило. Ждал, готовился, даже провоцировал... Я уже был довольно крепкий парень, на физическую слабость вообще никогда не мог пожаловаться. И вот она пришла, эта долгожданная оплеуха, пришла, как всегда, неожиданно, как раз в тот момент, когда я был апатичен и чисто автоматически сказал ему что-то непочтительное - что именно и в ответ на что, забыл совершенно, причем сразу же... И вот она, оплеуха, свежевыпеченная, горячая - а я стою перед ним, как всегда, обалдело, щека звенит... И вдругвспомнил. И... Дальнейшие кадры памяти походят на смутный и многократно сам себя перевравший сон.
Моя судорога, упирающаяся в его переносье, в упругий и хрупкий хрящ, обтянутый живой желтоватой кожей, - и этот тихий тканевой вскрик, беззвучный треск под костяшками... Тут же хлынула кровь, в два ручья... Будто отворились шлюзы, будто ждала и не выдержала... И он заплакал - вы понимаете? - он заплакал, слезы полились в такие же два ручья, перемешались с кровью, и все это на пол, на пол, на стены... А он стоит и фыркает, и пыхтит на месте, как паровоз, и вдруг забегал, забегал вокруг меня и себя...
Вот как теперь, бледно-приблизительно... Постигшее меня самоощущение...
Дмитрий Сергеевич... Простите за натурализм... Он меня больше не трогал. И не вспоминал... А через два месяца умер. Инфаркт...
Болевой шок
Все молчали. Д. С. медленно поднялся и
Болевой шок (продолжение)
все молчали. Д. С. медленно поднялся и
Болевой шок (окончание)
все молчали. Д. С. медленно поднялся и объявил семиминутный перерыв. Курящим разрешил курить у окна, а Нарциссова увел с собой в кабинет. О чем они там беседовали, никому не известно.
В. Л.
Мне известно,
о чем говорили Доктор и Антуан. Речь шла о том, что Д. С. называет ложным равнодушием и что в психиатрии именуется "болезненным душевным бесчувствием" (нередкий спутник депрессий). Говорили также о ложной трусости.
Привожу часть диалога (с разрывами).
