Гипноз XXI века - Беккио Жан (книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Глаза Димы закрыты. Обратите внимание, какие слова я произношу, особенно когда говорю о глазах. Я говорю об осознавании звуков, о глазах. Я говорю об открытии духа памяти. Я говорю о наших предшествующих воспоминаниях. Чуть позже мы увидим, что это дает.
«И с закрытыми глазами вы отчасти в мире воспоминаний, отчасти здесь, на стуле. Стул стоит на полу. Этот пол сделан из определенного дерева, которое было обработано рабочими. До того, как его обработали, это было просто дерево».
Что я здесь начинаю делать? В данном случае это не просто сопровождение в воспоминании. Это было что-то общее. Так что можно сделать в работе какое-либо общее начало. И завершить ее общим концом, в котором нужно упомянуть отдельные слова, которые использовали в начале наведения. Итак, я быстро сделал первую часть наведения и приступаю ко второй его части. Ввожу метафору изменения:
«Это было дерево, а теперь мы ходим по этому полу. И этот пол был здесь много лет назад. Этот пол напоминает нам о многом. Он хранит следы многих людей, побывавших здесь, приехавших сюда, как и мы, учиться или отдохнуть. И когда нас здесь уже не будет, другие люди будут оставлять следы на этом полу. Но это не важно… Этот пол напоминает мне другие полы… пол школы, в которую я ходил в моей стране. Но я думаю, что во всех школах мира полы такие же, как в моей школе во Франции. И когда маленький мальчик, которым я был, ходил по полу во Франции, другие маленькие мальчики в других местах, других странах оставляли следы на других полах. Но это неважно. Эта мысль пришла мне в голову, и ее заменила другая, совсем как когда я смотрю телевизор. Я смотрю один канал, но могу переключить на другой и снова переключить на первый…»
Жан: Дима, о чем ты здесь думал?
Дима: У меня было достаточно неприятное воспоминание о моей школе. Интересно, что прежде я никогда не вспоминал об этом.
Жан: Я знал, что могу вызвать абреакцию, но я не хотел, чтобы она возникла. Поэтому я остановил пленку именно сейчас, чтобы задать Диме вопрос. Дело в том, что в это время появились некоторые минимальные признаки транса, в частности, у Димы затрепетали ресницы, что указало мне: воспоминания, которые я сознательно искал, чем-то ему неприятны. В связи с этим я быстро вывел его из школы. Но мне нужен был этот небольшой экскурс в детство, чтобы начать возрастную регрессию. Я знал о Диме только то, что он студент, и ничего больше. Поэтому проще всего мне было отослать его в детство, в школу. Но школьные воспоминания, как и те, что были в данном случае, не всегда положительно окрашены. Я бы даже сказал, что в половине случаев они имеют отрицательную аффективную окраску. Но ничего страшного в этом нет. Напротив, легкие негативные переживания — небольшое беспокойство, как у Димы, оказывают активирующее влияние на бессознательные процессы. Так что меня они вполне устраивали. Но нервировать его слишком долго не следовало, поэтому я немедленно начал структурировать амнезию, используя для этого два-три слова, которые, как мне кажется, не имеют смысла. Благодаря им сегодня он не очень хорошо представляет себе, о чем я говорил и чего не говорил в тот момент. Что это за три темы, к которым мы сейчас перейдем?
Дима: Я помню только отдельные слова. Одно только слово «номер». Причем я его помню по-французски — «манифест». Больше я ничего не помню.
«Время — это вещь относительная». И мне пришлось перевести стрелки своих часов, потому разница во времени в Москве и в Париже — два часа. И это поставило передо мной вопрос, переводить ли стрелки часов на два часа вперед или назад. И я не уверен, что смог бы ответить на него сразу, не подумав, если бы задал себе этот вопрос сейчас. Но это не важно. Важно то, что ты находишься здесь, на этом стуле».
Дима: В это время я подумал, что Белоруссия, должно быть, расположена посередине между Москвой и Парижем, если судить по разнице во времени между Москвой и Минском. Она равна часу.
«Поработаешь над тем, что ты называешь своей проблемой».
Жан: «То, что ты называешь своей проблемой». А не то, что мы называем твоей проблемой. И еще хуже было бы сказать: то, что мы называем нашей проблемой. Я знаю, что терапевты нередко так говорят. Между тем вы находитесь на терапевтической сессии не для того, чтобы проблемы перед собой ставить. Ваша задача их решать.
«Ты располагаешь всем необходимым временем, чтобы представить в простой форме… мне даже хочется сказать — в символической форме. И когда ты хорошо увидишь это изображение, ты приподнимешь палец, чтобы дать мне об этом знать. Очень-очень хорошо».
Жан: Это важная часть работы. Она может занять определенное время. И поэтому надо предоставить пациенту столько времени, сколько ему нужно. Чем больше уйдет времени, тем лучше. И пока он ищет, вы его сопровождаете несколькими словами, делая небольшие паузы между ними. Но не длинные. Иначе в тишине — я с этим сталкивался на практике, — если пациент окажется творческим человеком или любит рисовать, то он может придумать очень сложный рисунок. И тогда ему понадобится слишком много времени, чтобы нарисовать. А ваш голос будет ему напоминать, что он на терапевтическом сеансе. И тут, чтобы получить желательную реакцию хотя бы через несколько минут, нужно лавировать между двумя противоположными тенденциями — давать время для творческого поиска и ограничивать его. Вы помните, как я поступил в последний раз, предлагая нарисовать… Я сказал, что когда рисунок будет готов, он может приподнять палец. И он дал нам такой разработанный рисунок.
«И в этом состоянии, в котором ты находишься, ты можешь пробудить мышцы руки, которые позволят тебе взять ручку… Ты можешь также открыть глаза…»
Я заменил его карандаш на ручку, поскольку опасался, что карандаш может легко сломаться и это нарушит транс. Даже если человек привык к карандашам, когда он делает упражнение, автоматическое письмо или автоматический рисунок, он не пользуется той же техникой письма, к которой привык, а нажимает обычно сильнее. Обратите внимание на манеру, в которой он изобразил свой глаз. Согласитесь, трудно сказать, выдержал ли бы карандаш такое давление.
Подчеркивая, что у пациента есть время, вы наблюдаете за тем, как он рисует, а потом вы отворачиваетесь и своим поведением как бы показываете ему вначале, что вы присматриваетесь к тому, способен ли он что-то изобразить, но затем, когда вы видите, что рисунок получается интересный, вы стыдливо отворачиваетесь. И нужно сделать так, чтобы он обязательно заметил это. А потом вы опять можете посматривать на него. Это уже неважно. Важно показать ему, что вы отвернулись от его рисунка.
«Очень хорошо. Это первый рисунок. Это второй. Очень хорошо. Ты погрузишься в такое же состояние, в котором был… Ты приподнимешь палец, чтобы дать мне знать, когда обретешь то, что некоторые называют „комфортом транса“.
Хочу обратить ваше внимание на то, как я сформулировал. Я не сказал «обретешь комфорт транса». Как правило, транс дает чувство комфорта. Однако даже если в целом это так, в отдельные моменты человек может чувствовать себя менее комфортно. Это предоставило ему свободу и позволило чувствовать себя до конца комфортно. Небольшие тонкости гипнотического языка, но именно они определяют мощность нашего психотерапевтического метода.
«…И после того как ты нарисовал свой первый рисунок, мы по-прежнему здесь, на этом полу. И я не знаю, будет ли этот пол еще здесь через год или через 10 лет. И я не знаю, где мы будем через год или через 10 лет. Точно так же, как не знают люди, которые сейчас путешествуют самолетом… который, может быть, пролетает сейчас, в тысячах метров над нами…»
Дима: Это меня очень сильно диссоциировало. Вчера, после гипнотического сеанса, я несколько раз смотрел, как летают самолеты.
Жан: Почему я это сделал? Разве я видел, что Дима за самолетами наблюдает? Нет. Сделав дезориентацию во времени с часами, которые пока еще точно не поставлены (из-за чего я всегда на 2 минуты опаздываю на семинар), я приступаю к созданию дезориентации в пространстве, говоря:
