Бесполезен как роза - Лаувенг Арнхильд (лучшие книги читать онлайн txt) 📗
И тут исследования Тупора обретают особенно важное значение: в них говорится о том, как важно для человека чувствовать, что его принимают всерьез, обращаются с ним как с человеком, а не с каким-нибудь «пациентом» или «лицом, стоящим на учете по безработице», когда в нем видят личность. В привычном для норвежца, заимствованным из латыни слове «респект», которое означает «почтение, уважение», приставка «ре-» означает «еще раз, повторно», а корень «спектаре» — «видеть, смотреть», то есть попросту «посмотреть еще раз, повторно; внимательно присмотреться». Не судить о человеке по первому впечатлению, под влиянием каких-то предубеждений, не ставить на нем печать той или иной категории. Не рассматривать человека как «безработного», «мать-одиночку» или «шизофреника», а, приглядевшись к нему повнимательнее, увидеть, что на самом деле кроется за ярлыком, разглядеть живого человека и разобраться в том, какой подход лучше всего избрать к данной неповторимой индивидуальности. Речь вдет о том, чтобы лишний раз задуматься и понять, что для нас представляется ценным, и относиться к этой ценности с тем респектом, какого она заслуживает.
Бесполезность такого растения, как роза, совершенно очевидна. Розы сложно выращивать, и уход за ними требует непомерно большого труда; для того чтобы они зацвели, их нужно укрывать от холода и вносить очень много удобрений. В нашем климате они легко погибают, так что с точки зрения экономики средства, вкладываемые в разведение роз, вряд ли можно считать надежными инвестициями. Содержание питательных веществ в них также очень низко, а медицинская ценность тоже ничтожно мала. Даже по сравнению с крапивой, которая содержит уйму железа и других полезных пищевых веществ, не говоря уже о картофеле или брюкве, розы представляют собой крайне малополезное растение. И все же я рада, что на свете есть розы. А то, что они редкие, нежные и хрупкие, делает их еще более ценными. Крапива есть всюду, куда ни глянь, она растет сама по себе, легко распространяется без каких-либо усилий с моей стороны. Если я вообще не буду ничего делать, у меня скоро весь сад зарастет крапивой. А для того чтобы вырастить хотя бы несколько роз, мне придется вложить в это много труда. Подобно доверию и дружбе розы особенно ценны тем, что их не так-то просто было взрастить. Тем, что для этого потребовалось время. И потому что они прекрасны. Розы — это красота. Изящная форма цветка, краски и аромат полезны моему сердцу. На своем языке они говорят мне, какое это чудо, что такая красота может вырасти из грязной земли на колючих кустах. Они заставляют меня вспомнить, что на свете по-настоящему важно. Так же, как это делала женщина, которая, будучи моим лечащим врачом, позволила мне погулять под дождем, а однажды бережно удерживала меня целую долгую ночь. Она мало говорила, но ее поступки говорили за нее так выразительно, что невозможно было ее не понять. Какой бы крик ни поднимали мои голоса, как бы ни орал на меня Капитан, как бы ни швыряло меня об стенки и об пол от невыносимого презрения к самой себе, я все равно слышала то, что говорили мне ее руки: ты достойна того, чтобы с тобой обращались бережно. Ты достойна, чтобы тебя жалели. Ты достойна того, чтобы с тобой возились, стараясь достучаться до твоей души. Я не верила. Я не отзывалась на это. Я продолжала наносить себе травмы. И все же я это слышала. И от этого в каком-то уголке моего сердца рождалась улыбка.
Несущая горящую свечу
Я никогда не забуду эту девчушку. Она была совсем крошечная, гораздо меньше, чем мальчики со звездами по бокам от нее. У нее были блестящие, гладкие черные волосы, а в раскосых глазках читалось целеустремленное и сосредоточенное выражение. Ей надо было зажечь свою свечку, и она ее зажгла вопреки всякому здравому смыслу. Она была еще слишком мала, чтобы понять, что совершила невозможное, и не выказала никакого удивления оттого, что свеча зажглась, видно было только, как она довольна, что это ей удалось. Я сидела в самом заднем ряду, и пришла на представление без всякого желания. Опять я была в очередной больнице, где имелось несколько отделений для престарелых и одно для психиатрических больных с длительным течением болезни. Я чувствовала себя измученной, настроение было безнадежное и унылое. Мысли о приближающемся Рождестве не вызывали у меня никакой радости, и мне совсем не хотелось смотреть на детишек, которые только напомнили бы мне о том, что стало для меня теперь недоступно. Но персонал больницы не нашел в этом достаточного основания для того, чтобы позволить мне, отгородившись от всех, уединиться в своей комнате. Так я и очутилась в зале, где, забившись в самый последний ряд, старалась не думать о школе, о детях и семье, о Рождестве и рождественских приготовлениях. Возможно, поэтому я и обратила внимание на то, что делала девочка: не знаю, заметил ли это кто-нибудь еще. Она вела себя так естественно, так непосредственно, и в том, что произошло, не было ничего из ряда вон выходящего — по крайней мере, в глазах самой девочки. Когда детишки, мелькая не слишком чистыми чулочками, потрусили со сцены, я по-прежнему не испытывала радости при мысли о наступающем Рождестве, но этот случай напомнил мне о том, что чудеса все-таки иногда случаются. Они приходят порой с непреложностью чего-то обыденного, так что ты их едва замечаешь, и так естественно, что, не присмотревшись, их можно вообще не заметить. Если бы не твердая и непоколебимая вера девчушки в то, что лампочку можно зажечь, прикоснувшись ею к другой лампочке, она бы не стала даже пытаться. И у нее бы не загорелся огонь.
Вера иногда значит так много! Вера сходна с надеждой, но то, что для надежды — мечта, для веры — твердое знание. Надеяться — значит мечтать о каких-то переменах, верить же — значит действовать в твердой уверенности, что все желаемое произойдет. Мне никогда не удавалось поверить в то, что я выздоровею. Надеяться я надеялась, но верить не верила. Мне также не удавалось верить в окружающих людей. Их так трудно было понять, было столько неясностей, столько недоразумений. Веры в себя у меня не было почти никогда. Я уже не могла полагаться на свою голову, я не могла положиться на свои действия, я не могла с уверенностью знать, сумею ли я сделать то, что мне хочется, и не сделаю ли чего-нибудь такого, чего я совсем не хочу. Я стала сама своим худшим врагом, а кто же будет верить своим врагам? И все же у меня оставалась вера. У меня сохранилась детская вера, которая сопровождала меня всю жизнь, — я верю в доброго бога, который не бросает нас ни в счастье, ни в несчастье, и который пребудет со мной независимо от того, выздоровею ли я или нет. Выздоровление было не самым главным для моей веры. Об этом я тоже не раз просила у Бога, но гораздо важнее было для меня знать, что Он есть. Несмотря ни на что. В книге пророка Иезекииля 34.16 сказано: «Потерявшуюся (овцу) отыщу и угнанную возвращу и пораненную перевяжу, и больную укреплю, и жирную и сильную буду оберегать; буду пасти их по правде» [4]. Это место в Библии я очень любила. Во-первых, мне было нетрудно идентифицировать себя с овцой. Я, конечно, знала, что я не овца, во всяком случае, не в буквальном смысле, но определенно жила овечьей жизнью. Более важным было приятие всего живого. Забота о слабых, возможности для сильных. Неважно, больна ли я или выздоровею, в том и в другом случае я нужна. Такие слова мне так необходимо было услышать, когда я жила в действительности, в которой Капитан и мое собственное презрение к себе неукоснительно наказывали меня за каждое проявление слабости и каждую неудачу, и где я испытывала панический страх перед тем, как бы мне не лишиться необходимого лечения и поддержки, если другие вдруг решат, что со мной все неплохо и я достаточно хорошо справляюсь со всеми трудностями сама. Я боялась потерпеть неудачу и боялась добиться успеха, и хотя не верила в эти слова целиком и полностью, верила в них не настолько, чтобы жить в согласии с ними, они все же были мне милы и дороги. Они несли в себе милость, а милость давала передышку от злобного и требовательного Капитана. «Что бы ты ни делала, это не так уж важно. Ты все равно любима» — вот что я вычитывала из этого стиха. Как хорошо! К тому же было так приятно знать, что есть кто-то выше меня. Я уже ни в чем не могла разобраться, я знала, что вокруг царит хаос, и в этих условиях так утешительна была мысль о том, что, может быть, Он понимает, что творится вокруг. Обдумав все хорошенько, я вижу, что в состав моей веры входит: много милосердия, широта и приятие существующего. В ней мало требований и запретов, мало долга и страха, неба больше, чем ада и уйма доброты, щедрости и… юмора. Я совершенно убеждена в том, что юмора у Бога должно быть в избытке. Откуда иначе взялось бы то чувство юмора, которым он одарил нас, людей, если бы его не было у Бога? Чем больше я смотрю передачи о природе, вижу морских ежей, великолепных обезьян и удивительных ползучих тварей, тем больше я убеждаюсь, что такого ни за что не выдумаешь без огромного чувства юмора и непритворной жизнерадостности. Но то теперь. А когда я была больна, гораздо важней была милость в сочетании с приятием страдания. Я находила утешение и поддержку в книге Иова и во всех Псалмах, в которых выражено страдание, тоска, надежда и упорство. Я пела: «Когда от дум изнемогаю», и, несмотря на страдания, испытывала утешение при мысли, что кто-то еще переживал те же чувства до меня. Что иногда человек думает и думает, и все равно не находит решения, потому что этого решения не существует. Есть только боль. А когда в продолжении песни доходишь до слов «Открой мне, Боже, мысль твою», тебе, несмотря ни на что, становится легче оттого, что тебе осталась надежда, потому что ты можешь препоручить эту заботу кому-то другому, кто додумает все за тебя, а сама отдохнуть от тяжелых мыслей. Честно признаюсь, я не верила, что увижу, как «из страданий восходит новая заря», но это было не так и важно. Для меня было важно, что боль получала словесное выражение и что мои мысли за меня додумает Бог, а я хотя бы на несколько часов или минут буду от них свободна. Вот и все, что я могла вынести из этих слов, но когда ты очень сильно страдаешь, даже самая малость иногда значит для тебя ужасно много.
