Личная жизнь духов и привидений. Путешествие в занятный мир шарлатанов - Литл Уильям
Обдумав все это, я вновь возвращаюсь к книге Вайза. «Суеверия отнимают время, силы и деньги, а взамен предлагают лишь неэффективный способ борьбы с неопределенностью». Оказывается, именно в те моменты, когда людям надо собраться, они теряют голову. Пытаясь при помощи суеверия справиться с волнением, они лишь усиливают его. Вайз рассказывает, что людям следовало бы делать вместо этого. «Им стоило бы справляться с неопределенностью путем пополнения собственного багажа знаний, поиска способов сократить долги и избежать увольнения. В общем и целом, те, кому кажется, что они перестали контролировать собственную жизнь, должны активно приступить к решению проблем, двигаясь в сторону уверенности».
Но, уже собираясь признать, что Вайз нашел решение, я сталкиваюсь еще с одной проблемой. Работы таких людей, как Ричард Докинз, Ричард Вайзмен и Стюарт Вайз, могут остаться бесполезными, поскольку Брюс Худ, психолог из Бристольского университета, считает, что суеверность присуща человеческой душе. И как бы мы ни пытались, нам от нее не избавиться. Она притаилась внутри нас, как сироп в центре мятной конфеты. Без нее мы лишимся самой вкусной и интересной части и попросту провалимся в опустевшую сердцевину.
Худ показывает, что человек, развиваясь на протяжении тысячелетий, стал восприимчивым к магии. Он говорит, что человеческий мозг развил в себе защитную систему, включающуюся, когда мы сталкиваемся с непонятными событиями. Например, с силой тяжести или движением солнца по небу. Психолог называет это интуитивным мышлением, противоположностью логическому. Именно поэтому древние греки верили, что Солнце — это Аполлон, скачущий по небу в свой колеснице. Они просто пытались придать этому явлению хоть какой-то смысл.
«Я не думаю, что мы когда-либо разовьем здравый рассудок, потому что в неразумности есть свои плюсы, — цитирует газета „Таймс“ слова профессора Худа, сказанные на Научном фестивале Британской ассоциации в Норвиче. — „Суеверное“ поведение — мысль, что некий предпринятый ритуал поможет защитить вас от зла, — адаптивно. Если уничтожить напускную уверенность, что они владеют ситуацией, и люди, и животные подвергнутся стрессу».
Профессор Худ даже оспаривает идеи Ричарда Докинза, что суеверия формируются тогда, когда религия начинает вбивать их в юные умы: «Скорее, религия выигрывает лишь оттого, что мы естественным образом предполагаем: паранормальное существует». В итоге суеверия и вера в сверхъестественное никогда не умрут, несмотря на развитие науки, заключает он.
Что ж, Ричарду Докинзу такое бы точно не понравилось, думаю я. А потом кое-что привлекает мое внимание.
Ох, черт!
Я замечаю кувшинчик с заклинанием, который мы сделали с ведьмами. Я совершенно забыл, что надо добавлять туда монетки.
Черт, черт, черт!
Я уже достал пятипенсовую монетку, но тут заметил пятьдесят пенсов, лежащих у меня на столе. Неожиданно у меня появилось два варианта. Я не следовал указаниям ведьм и не добавлял по монетке каждый день, так что, повинуясь собственной логике, я решаю опустить в кувшинчик пятьдесят пенсов в надежде, что это исправит мою забывчивость.
Облегченно вздохнув, я отправляюсь в кухню, ставлю чайник и подумываю провести остаток дня вдали от работы. Я наливаю себе чая, сажусь на кушетку и думаю, чем бы заняться. Наверное, я могу позволить себе немного отдохнуть, ведь я работал с самого утра без передышек. Расслабившись и закинув ноги на стол, я разглядываю кувшинчик с заклинанием.
И почти засыпаю. Но пять минут спустя мой мозг начинает анализировать сам себя, и я встряхиваюсь от неожиданного выброса адреналина. Я в панике подбегаю к столу и хватаю ведовской кувшинчик. Подхожу к раковине и выливаю все его одержимое в слив, предварительно вытащив серебряные монетки. А потом разбиваю кувшинчик вдребезги.
Вернувшись за рабочий стол, я вновь открываю книгу Вайза и перечитываю его пророческие слова: «Суеверия отнимают время, силы и деньги, а взамен предлагают лишь неэффективный способ борьбы с неопределенностью».
Осознав наконец их значение, я включаю компьютер и завершаю статью, которую откладывал всю неделю. Она уж точно принесет мне деньги, думаю я, разглядывая горку монет, извлеченных из кувшинчика. А если профессор Худ думает, что суеверия прочно засели у меня в голове, то я определенно собираюсь с ними покончить.
21. Машина времени
Я нашел способ заглянуть в будущее. Действительно нашел. Я встретил человека, который способен переправить меня туда. Это невероятно просто и одновременно до ужаса сложно.
А я всего лишь хотел проверить утверждение Дина Радина и Брайана Джозефсона, что ученые не любят рисковать своей репутацией. Они могут верить в самые удивительные вещи, но, если они хотя бы заикнутся об этом в присутствии коллег, те тут же поднимут их на смех. Пытаясь подтвердить это заявление, я нашел тайный путь в глубь научного сообщества и узнал такое, о чем раньше и помыслить не мог. Ученые, оказывается, верят в совершенно сумасшедшие вещи. Чем безумнее идея, тем лучше. Главное — суметь ее доказать. А у других мечты и фантазии еще удивительнее, чем у авторов детективов. Наука, как я выяснил, вовсе не скучна, а очень даже интересна.
Профессор Рональд Мэллет, физик-теоретик из Коннектикутского университета в США, как раз один из обладателей бурного воображения. Но и он волновался о своей репутации, когда несколько лет назад выступал с речью на конференции перед ведущими физиками мира.
— Я был готов в подробностях рассказать, как я намерен совершить свое главное открытие. Но мало было бы сообщить, что я верю: нынешний век станет веком путешествий во времени, как двадцатый был веком воздушных и космических путешествий. Нет, им нужны были бы доказательства, — говорит он, описывая день, когда он рассказал миру о разработке машины времени.
Людей, собравшихся в Говардском университете в Вашингтоне, не устроили бы научно не подтвержденные данные. Вот что пишет профессор Мэллет в книге «Путешественник во времени»: «Им нужны были уравнения и вычисления, которые доказали бы, что я совершил теоретический прорыв в науке, способный привести к созданию первой в мире машины времени».
Даже ему, профессору, было страшно браться за такой проект.
— Если бы я допустил ошибку в вычислениях, меня бы попросту прервали посреди выступления и сказали: «Профессор, ваши вычисления неверны». Никто бы мне не помог. Таков уж мир физиков. Мы ученые, а не психотерапевты.
В отличие от Дина Радина, превратившего теорию запутанности в метафору парапсихических способностей, профессор Мэллет занялся серьезными математическими вычислениями, берущими начало в теории относительности Эйнштейна. Они были настолько сложны, что складывалось впечатление, будто бы профессор Мэллет на грани великого открытия… или нервного срыва.
Много недель он провел за вычислениями, работая по двенадцать — пятнадцать часов в день, чтобы полностью подготовиться. В его жизни не было ничего, кроме работы. Он ел и спал тогда, когда вспоминал, что это необходимо, и зачастую ночи напролет просиживал за рабочим столом. Собственное здоровье отошло для него на второй план. Его волновало только одно: решить самую сложную научную задачу всех времен и народов — найти способ путешествовать во времени.
Ради осуществления своей мечты профессор Мэллет поставил на карту академический статус, добытый тяжким трудом. Все могло бы закончиться трагично. Однако причина, по которой ученый зашел так далеко, была в том, что его мечта родилась после трагедии.
«Для меня время застыло в ночь на 22 мая 1955 года», — пишет Мэллет.
Его отец, трудяга-ремонтник, умер во сне от сердечного приступа в возрасте тридцати трех лет. Будущий ученый боготворил его.
— Мой отец был красивым здоровым мужчиной, говорил мягким, приятным баритоном. Он хорошо ладил с людьми благодаря хорошим манерам и сдержанному любопытству. Папа работал с утра до ночи, но у него всегда находилась минутка, чтобы ответить на мои вопросы, — говорит профессор.
