Философские сказки для обдумывающих житье или веселая книга о свободе и нравственности - Козлов Николай Иванович

Тело считалось изначально чистым и прекрасным, как и душа, и вместо естественной стыдливости расцветала естественная гордость и любование человеческим телом. И если греки что-то одевали, то не потому, что хотели что-то скрыть. Им нравились эротические сцены и сексуальные развлечения.

Естественно, все это свободно отражалось в литературном и художественном творчестве, искусстве больших и малых форм, и, несмотря на поздние старания Церкви весь этот ужасный разврат уничтожить, многие из тех прекрасных произведений, наполненных светом и любовью, дожили до наших дней.

Однако читатели этой книги могут быть уверены, что по крайней мере половина древнегреческого искусства им незнакома – просто потому, что ее показывать вам до сих пор не хотят.

Когда археологи раскопали Помпею и смогли восстановить рисунки на посуде, реставрировали мозаики и фрески, отражающие быт и нравы великолепного римского города, добродетельным христианам сразу стало ясно, за что этот город был погребен под пеплом. На стенах и на блюдах более чем естественно были изображены совершенно неодетые или одетые не там уважаемые граждане, как-то совсем без стыда занимающиеся любовью (а то и просто сексом) в парах и группами, изолированно и в присутствии друзей и слуг, с партнерами разных возрастов и разного (в том числе своего) пола.

Ну разве можно такое показывать нашим людям?! Именно поэтому мозаика и фрески Помпеи держались под секретом и долгое время оставались недоступными для изучения. Свободный доступ к ним был открыт только недавно, но воспроизведение их запрещено цензурой еще во многих странах.

Древняя Греция и Рим – не экзотика, а человеческая норма. В большинстве простых и неевропейских культур секс был и есть такая же открытая тема, как еда, питье и сон. Мы встречаем дорогих гостей накрытым столом, но в некоторых культурах еда и питье закрыты даже как тема для разговоров, в то время как какание и секс – предмет обсуждения и гордости.

Вот и задумаешься: чем встречать гостей? Что устраивать им на праздник?

Да, так вот: колыбель нашей европейской цивилизации когда-то была чиста и красива, и глаза младенца были светлы и радостны.

Но потом пришел Дракон…

Детство Дракона

Самое удивительное, что Дракон прилетел из земли, где с сексом было все в порядке. По крайней мере в раннем иудаизме, пока Иегова хранил своих избранников, они могли себе позволить любые сексуальные развлечения. Позже, правда, настали трудные времена, и после череды невзгод, возвратившись из изгнания и посчитав оставшихся, иудеи поняли, что мастурбация, проституция, зоофилия и другие сексуальные радости им не ко времени. Они посуровели и настроились строго на размножение.

Тому, кто хочет выжить, действительно уже как-то не до пирожных.

Тем не менее Библия не содержит явно выраженных антисексуальных установок, и убедиться в этом может каждый.

Как вам такой сюжет. Немолодому, но бодрому мужчине приглянулась рано созревшая тринадцатилетняя девушка. Он заводит с ней соблазнительные разговоры и очень быстро склоняет ее к половой близости. Насладившись ею, он включает ее в ряды своих многочисленных жен, чередуемых с бесчисленными любовницами. А самое главное, что развернутое и смачное описание их романа приводится не в бульварной литературе, а на страницах всеми почитаемого учебника нравственности.

И не подумайте, что с осуждением.

Конкретно: я имею в виду царя Соломона, его подругу Суламифь и Песнь Песней Библии. И эта история действительно достойна того, чтобы ее читать и перечитывать.

Куприн в свое время любовно переложил эту эротическую новеллу из Библии. Я с такими же настроениями переложил Куприна. Уверен, что Господь нас простит – хотя бы потому, что обвинять нас не в чем.

Суламифь

Царь Соломон не достиг еще среднего возраста – сорока пяти лет, – а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни распространилась далеко за пределами Палестины. Чего бы глаза царя ни пожелали, он не отказывал им и не возбранял сердцу своему никакого веселия. Семьсот жен было у царя и триста наложниц, не считая рабынь и танцовщиц. И всех их очаровывал своей любовью Соломон, потому что Бог дал ему такую неиссякаемую силу страсти, какой не было у людей обыкновенных. Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано прелестно расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса. Он любил смуглых, высоких, пламенных филистимлянок с жесткими курчавыми волосами. Любил царь Соломон и нежных, маленьких, гибких аммореянок, сложенных без упрека, – их верность и покорность в любви вошли в пословицу. Любил царь и женщин из Ассирии, удлинявших свои глаза, и образованных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо петь, танцевать и играть на арфе и флейте. Любил он и желтокожих египтянок, неутомимых в любви и безумных в ревности; любил сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой было гладко, как мрамор. Были у царя и девы Бактрии, носившие шальвары и красившие волосы и ногти в огненно-красный цвет, были у него и молчаливые, застенчивые моавитянки, у которых роскошные груди были прохладны в самые жаркие летние ночи. Знал Соломон беспечных и расточительных аммонитянок с огненными волосами и с телом такой белизны, что оно светилось во тьме; любил он и хрупких голубоглазых женщин с льняными волосами и нежным запахом кожи, которых привозили с севера и язык которых был непонятен для всех живущих в Палестине. Кроме того, любил царь многих дочерей Иудеи и Израиля. Но только одну из всех женщин любил царь всем своим сердцем – бедную девушку из виноградника, по имени Суламифь.

Как-то на заре, когда утренний ветер дул с востока и разносил аромат цветущего винограда, царь Соломон увидел, как девушка в легком голубом платье ходит между рядами лоз, нагибается над чем-то внизу, и опять выпрямляется, и поет. Рыжие волосы ее горят на солнце. Вдруг замолкает она и пригибается так, что Соломону не видно ее. Тогда произносит он голосом, ласкающим ухо:

– Девушка, покажи мне лицо твое, дай еще услышать твой голос.

Она быстро выпрямляется и оборачивается лицом к царю. Сильный ветер срывается в эту секунду и треплет на ней легкое платье, и платье вдруг плотно облегает вокруг ее тела и между ног. И царь на мгновение, пока она не становится спиною к ветру, видит всю ее под одеждой, как нагую, высокую и стройную, в сильном расцвете тринадцати лет. Видит ее маленькие, круглые, крепкие груди и возвышения сосцов, от которых материя лучами расходится врозь, и круглый, как чаша, девический живот, и глубокую линию, которая разделяет ее ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпуклым бедрам.

– Потому что голос твой сладок и лицо твое приятно! – говорит Соломон.

Она подходит ближе и смотрит на царя с трепетом и восхищением. Невыразимо прекрасно ее смуглое и яркое лицо.

– Я не заметила тебя! – говорит она нежно, и голос ее звучит, как пение флейты. – Откуда ты пришел?

– Ты так хорошо пела, девушка! Ты пела о своем милом. Ведь он очень красив, твой милый, девушка, не правда ли?

Она смеется так звонко и музыкально, точно серебряный град падает на золотое блюдо.

– У меня нет милого. Это только песня. У меня еще не было милого…

Они молчат с минуту и глубоко, без улыбки смотрят друг на друга… Птицы громко перекликаются среди деревьев. Грудь девушки часто колеблется под тонким полотном.

– Я не верю тебе, красавица. Ты так прекрасна…