Иисус. Надежда постмодернистского мира - Райт Том (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Что же, по мнению Иисуса, должно было произойти? Что должно было стать решающим и поворотным моментом в провозвестии Царства?
Бедствия и избавление
Итак, я уверен, что, возвещая приближение Царства Божьего, Иисус рассказывал и воплощал для своих современников в действительность историю, которую они жаждали услышать, придавая ей при этом совершенно новое звучание. Царство на самом деле приблизилась, достигло людей через его собственное служение. Но оно было не таким, каким они его себе представляли. В заключительной части этой главы я хотел бы уделить особое внимание на то, как Иисус закончил свой рассказ.
Вся жизнь Иисуса и его современников проходила под сенью великого библейского Повествования, в свете которого должны были разрешаться их собственные спорные вопросы (правда, по поводу того, как это следовало делать и каковы могли быть результаты, мнения существовали самые противоречивые). Великое Повествование часто звучало как история нового Исхода. «Египтяне» того времени, особенно их «фараоны», вознеслись над народом Божьим, но Бог могучей рукой избавит Израиль и через все испытания приведет его к окончательной победе. Иногда история приобретала апокалиптический оттенок. Война с Сирией в начале второго века до нашей эры подсказала один из вариантов такого прочтения, в котором страдающий манией величия диктатор Антиох Епифан сыграл роль Фараона, а (по крайней мере, в некоторых версиях) возглавляемые Маккавеями повстанцы — роль доблестных израильтян, открывших рабам путь к свободе. Сирийцы олицетворяли чудовищ, а они сами – людей, живущих в окружении врагов, под угрозой смерти, но, в конечном итоге, ожидающих избавления. Современники Иисуса легко переносили подобные истории и образы на свою собственную жизнь. Место Египта, Вавилона и Сирии теперь занял Рим.
Иисус же решительно возражал против привычного в то время прочтения великой истории. В конце концов, намерение Бога заключалось не в том, чтобы защитить израильский народ от языческих орд, подменяя религиозную поведу военной. Напротив, Иисус все более отчетливо утверждал, что суд Божий постигнет не соседние народы, а Израиль, который перестал быть светом мира. Кто же одержит победу в грядущей великой битве? Ответ звучит все яснее и выразительнее: сам Иисус и его последователи. Им предстоит пережить ужасные страдания, но Бог избавит их.
Значительное место в Евангелиях от Матфея, Марка и Луки занимают предсказания о грядущем великом суде. Христиане с самых ранних дней относили их к вопросу о том, что происходит с человеком после смерти и что ожидает мир в целом в конце времен, в Судный день. Однако, когда мы читаем эти отрывки в их первоначальном историческом контексте, перед нашим мысленным взором возникает совсем иная картина. Иисус, как и великие пророки до него, возвещал грядущий суд, который Яхве будет вершить в pамках истории Подобно Иеремии, он предсказывал падение самого Иерусалима. Иеремия видел в Вавилоне орудие, которое Бог использовал для наказания своего неверного народа . В пророчествах Иисуса эта роль отдана Риму. Бог не наказывал Израиль за нарушеие неких нравственных законов. Его осуждение стало неизбежным результатом (неизбежность суда, однако, не означала, что Бог не имел к этому отношения) того, что Израиль избрал путь насилия и сопротивления вместо пути, который Иисус ясно и уверенно воплотил в своей жизни и проповеди. Израилю предстояло расплачиваться за свое нежелание следовать по пути мира.
Приведу несколько очевидных примеров. В 13–й главе Евангелия от Луки ученики рассказывают Иисусу о галилеянах, которые по приказу Пилата были убиты прямо в святилище. Интересна реакция Ииcvca: «Думаете ли вы, что эти галилеяне были грешнее всех прочих? Нет, но, если не покаетесь, все так же погибнете. И что сказать о тех восемнадцати, на которых упала башня Силоамская и побила их? Разве они были виновнее всех, живущих в Иерусалиме? Нет, но, если не покаетесь, все так же погибнете» Это не предостережение грешникам о грозящем им адском пламени. Если Израиль не оставит своих попыток свергнуть власть Рима, ему не избежать осуждения. Очень скоро в Храме засверкают римские мечи, и Иерусалим будет разрушен.
Предостережения достигает особого накала в тот момент, когда Иисус, только что въехавший в столицу на осле, оплакивает судьбу Иерусалима (Лк. 19, 41–44): «О, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих! Ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего». Эти слова также нельзя расценивать как пророчество о том, что ожидает каждого человека после смерти, или о суде, перед которым, в конце концов, предстанет весь мир. В словах Иисуса прозвучало торжественно–трагическое предсказание участи, которую уготовили себе жители Иерусалима, отказавшись от предложенного им мирного пути. Предостережения становятся более конкретными. Иисус считает себя последним в ряду великих пророков. Смысл сказанного им заключается еще и в том, что у Израиля уже нет обратного пути, Гнев Божий обрушится на поколение, отказавшееся прислушаться к eгo словам.
Все эти предсказания вместе составляют так называемый Малый Апокалипсис в Мк. 13 и параллельных ему отрывках Мф. 24 и Лк. 21. Мне кажется, всю главу следует читать как пророчество не о конце света, но о падении Иерусалима. Здесь и в других местах главное – это понять особенности апокалиптической терминологии. Как я уже указывал в начале данной главы, образы померкших светил и им подобные используются в Писании для описания политических и общественных потрясений — выражаясь современным языком, расцвета и упадка империй, — а также для передачи такими средствами вселенского или религиозного значения, приписываемого этим событиям.
Потому упоминание в Мк. 13 «Сына Человеческого, грядущего на облаках» не следует воспринимать с непримиримым буквализмом, как это делали многие поколения как богословов, так и некритически настроенных верующих. Этот образ заимствован из Дан. 7, где говорится о поражении и падении великих империй, враждовавших с Израилем, и о спасении истинного народа Божия, святых Бога Всевышнего. Всякого иудея, размышлявшего над книгой Даниила в первом веке нашей эры, выражение «сын человеческий, грядущий на облаках» наводило на мысль о нечеловеческом существе, «спускающемся» с небес на землю на настоящем облаке. Он рассматривал его скорее как предсказание великих событий, в ходе которых Бог спасет свой истинный народ после перенесенных ими страданий. Народ Божий «грядет» — но не на землю, а к Богу.
Таким образом, Иисус использовал темы, обычные в контексте ожиданий иудеев, живших в период второго Храма, заставляя их звучать совершенно по–новому. Все сказанное о разрушении Вавилона, Сирии и других врагов Израиля он обратил на Иерусалим. К себе же и своим последователям он относил пророчества о спасении.
Некоторые считают подобные взгляды отчасти антисемитскими. Вместе с тем рассуждать так, значит упустить самое главное. Одна из самых благородных и глубоко укоренившихся иудейских традиций — это традиция внутриобщественной критики. Фарисеи были критически настроены в отношении практически всех своих временников. Ессеи считали, что все иудеи, кроме них самих, заслуживали осуждения. Они объявили себя наследниками обещания божественного спасения, одновременно призывая проклятия на головы всех остальных, и прежде всего фарисеев. Но все это еще не делалало фарисеев или ессеев антисемитами. Другой стороной того, что Иисус принимал всех без исключения, было предостережение тем, кто не желал следовать за ним. Своим отказом они заявляли приверженности такому пути иудейского самоопределения, который предполагал противостояние языческому Риму, тем самым обрекая себя на неминуемую гибель. Падение Иерусалима должно было окончательно подтвердить правильность пути, предложенного Иисусом. Оно стало не единственным свидетельством в пользу Иисуса и его проповеди Царства, но именно в этом заключалась суть его обращения к людям. Такая позиция была весьма характерной, хотя и достаточно радикальной для иудея в первого веке нашей эры.
