Кавказская война - Фадеев Ростислав Андреевич (книги онлайн без регистрации TXT) 📗

В сухопутной европейской войне обладание Царством Польским дает нам, при равных силах, огромный перевес над противниками. Этот передовой мыс Русской Империи, выдающийся в Европу клином, как бастион, между Австрией и Пруссией, составляет в наших руках, как всем известно, несравненный операционный базис. В случае войны с Австрией или с Пруссией [105] наша армия, обладающая течением Вислы и расположенными по ней крепостями, не может быть обойдена ни с какой стороны. Враги могут атаковать нас только с лица, с самого дальнего рубежа империи, между тем как наша армия очутится несколькими переходами в сердце враждебной земли, парализуя разом половину ее владений: в прусской войне — все, что лежит на восток от Одера; в австрийской — всю Галицию и большую часть Венгрии. При хорошем начальствовании и решительности с нашей стороны своевременное соединение таких союзников, как французы или итальянцы, с австрийцами совершенно невозможно; союзным армиям пришлось бы принять бой порознь, одной за другой: разве соседи наши стали бы отступать к противоположному пределу своей территории для сближения с друзьями, отдавая без выстрела важнейшие области. Даже в случае союза против нас двух смежных держав — Австрии и Пруссии, мы могли бы быстрым наступлением из Царства Польского стать между вражескими армиями и не допустить их до соединения.

Без сомнения, железные дороги дают теперь средство передвигать войска в союзной стране гораздо скорее, чем может наступать неприятель; но все же не так скоро, чтоб армия, собирающаяся в Савойе, или даже в Венецианской области, могла оказать своевременно помощь армии, расположенной на Карпатах, против врага, выступающего из Радомской губернии.

Сила России заключается исключительно в сухопутной армии. Наш флот может иметь оборонительное значение, избавить нас в военное время от расходов на содержание одной или двух лишних дивизий в балтийском и черноморском бассейнах, что при существовании ополчения не составляет слишком большой разницы; но такой роли, которая могла бы положить что-нибудь на чашку весов в большой европейской войне, он никогда не имел, и впредь не будет иметь, пока мы не добьемся исключительного обладания одним из смежных морей, не запрем его. Тогда другое дело, тогда наш флот будет в состоянии спокойно развиться в своем недоступном убежище и в случае надобности вылететь оттуда, нанести удар и опять скрыться. Но и тогда мы не будем морской державой в том смысле, как Англия, Америка или даже Франция; наши морские силы, как бы они велики ни были, разделенные на две половины между Черным и Балтийским морем, никогда не могут равняться силам державы, которая владеет берегами океана и потому может сосредоточивать свои флоты. Без сомнения, великий народ не может обойтись без некоторой морской силы для поддержания своих интересов на чуждых берегах для того, чтобы быть в состоянии, в случае морской войны, вредить неприятелю своими крейсерами; но все это вещи второстепенные, не влияющие ни на волос на участь великих международных споров. Для таких назначений у нас есть достаточно военных судов. Нам желательно иметь еще небольшую эскадру на Тихом океане, на берегах которого развивается понемногу русское могущество, желательно содержать полицию на Черном море, но и только покуда. По нашему крайнему понятию, воображать, что развитие нашего флота в нынешних обстоятельствах, может иметь какое-либо влияние на русское международное могущество, значит совершенно не понимать военного дела. Содержать большой флот, который все-таки никогда не будет равен союзному, даже отдельно французскому или английскому, и который поэтому должен будет при первом выстреле скрыться в порты; отнимать для содержания его нужные суммы у сухопутной армии, в которой заключается действительная сила, значило бы перелагать расход с производительной почвы на непроизводительную. Если б я обладал магической силой создать одним словом, с началом войны, или наш бывший, действительно превосходный и геройский Черноморский флот, одаренный всеми новейшими усовершенствованиями, или лишний корпус хороших войск, то я не поколебался бы ни на минуту и создал бы корпус. Черноморский флот мог бы иметь великое влияние на второстепенные события востока, особенно в мирное время; он часто мог бы доставлять торжество нашему народному самолюбию; но в военное время не мог бы оказать решительного влияния на события. Слишком ясно, что судьба востока зависит не от побед на востоке, морских или сухопутных, между тем как присутствие одного лишнего корпуса на поле европейской битвы может решить восточные и западные дела, вопрос о Черном море и всякий другой.

В наше время вопрос о командовании приобретает, если возможно, еще более значения, чем прежде. Государства выставляют все свои силы разом к началу войны; остающиеся за армией резервы не довольно сильны в сравнении с действующей армией, чтобы значительно повлиять на ход войны. При громадности армий и удобстве сообщений события развиваются так быстро, что поправить первые неудачи становится иногда невозможным; некогда даже переменить главнокомандующего. Правильный расчет первоначальных действий всегда составлял весьма важный залог успеха; теперь же в нем залог исключительно важный, по большей части решительный. В главнокомандующем нельзя уже ошибаться.

Очевидно также, что громадность выставляемых сил настолько же упрощает чисто военные соображения, насколько усложняет соображения хозяйственные. Нынешние массы слишком велики и требуют слишком много попечений о своем довольствии, чтобы быть поворотливыми. Случайные стратегические маневры, вследствие ежечасных неожиданных событий составлявшие суть военного искусства, становятся затруднительными; значение их сосредоточивается на общем плане кампании, выборе предметного пункта и первоначальном направлении массы [106]. Капитальная ошибка, погубившая австрийцев в последнюю войну, очевидно, состояла в том, что к первому выстрелу главные силы их стояли в верхней Силезии, а не в северовосточной Богемии, где им следовало быть; шансы войны были бы уравновешены, если бы Бенедек вначале расположился правильно; чтобы поправить ошибку, когда война уже началась, нужен был не Бенедек, а Наполеон I. Конечно, легче обдумать план действий на досуге, чем всегда вдохновляться правильно. Чем меньше можно ошибаться в выборе главнокомандующего, тем меньше предстоит ошибаться самому главнокомандующему. Если бы вещи не складывались всегда именно к такой пропорции, то самое развитие стало бы невозможным.

Наконец, при нынешних силах на войне дело не только в начальнике, но в начальниках. Никакой человек не может распорядиться действительно такими массами, раскиданными на таком пространстве. Тут, конечно, идет дело не о Цезаре или Наполеоне, а об обыкновенных талантливых людях. Последняя богемская война представляет замечательный пример. В голове прусской армии не стояло не только гениального человека, но даже человека с выдающимся из ряда талантом; в голове ее просто не стояло никого. Но прусскими корпусами командовали энергические люди и, главное, немудрившие, — они без хитрых маневров шли прямо на выстрел, когда его слышали, — этого оказалось достаточным. Главный штаб стал сочинять настоящие планы уже после победы, во втором периоде кампании. Великое качество прусской армии, которого в ней вовсе не подозревали, безмерно великое качество состоит в том, что она воспитывает решительных генералов, способных действовать стойко и просто, первый залог успеха на войне. Маршал Мармон утверждал, очевидно справедливо, что первое достоинство военного начальника состоит в совершенном соответствии ума с характером, чтобы сила ума тождественно равнялась в нем силе воли. Если человек видит дальше, чем насколько у него хватает решительности, он уже по природе теоретик и не выстоит в своих планах; если он и умен, но более решителен, чем умен, он отважится на предприятия, окончательная цель которых недостаточно вызрела в его соображении, на предприятия, подверженные поэтому слишком большой случайности. Военная способность — это внутренняя пропорциональность человека. Она может выражаться бесконечным числом степеней, однородных, но не одинаково крупных, от Наполеона до толкового ротного командира. Вот почему столько знаменитых полководцев были людьми, не превышавшими умственной силой довольно обыкновенной высоты человеческих способностей; но из того же следует, что удовлетворительно хорошие, если не гениальные полководцы вовсе не составляют исключительного явления, находятся во всякое время и во всяком народе. Действительно, нет в истории правительства, оставившего по себе память способности и энергии, которое не нашло бы подходящих людей для командования своими армиями, от правительства Перикла до правительства Линкольна. Такие люди найдутся и у нас.