Поэтика Ф. М. Достоевского: опыт интерпретации - Тяпугина Наталия Ю. (книги без регистрации .TXT) 📗
– Переезжая на квартиру… Я только что встал.
– Но вы еще очень нездоровы, и вам бы не следовало выходить. Стало быть, вы уже не там, где прежде, живете? Но что побудило вас?
– Моя хозяйка уехала из Петербурга.
– Домна Саввишна? Неужели?.. Добрая, истинно благородная старушка! Знаете ли? Я чувствовал к ней почти сыновнее уважение. Что-то возвышенное прадедовских лет светилось в этой почти отжившей жизни; и, глядя на нее, как будто видишь перед собой воплощение нашей седой, величавой старинушки… то есть из этого… что-то тут, знаете, этак поэтическое!.. заключил Ярослав Ильич, совершенно оробев и покраснев до ушей.
– Да, она была добрая женщина.
– Но позвольте узнать, где вы теперь изволили поселиться?
– Здесь, недалеко, в доме Кошмарова.
– Я с ним знаком. Величавый старик! Я с ним, смею сказать, почти искренний друг. Благородная старость!
Уста Ярослава Ильича почти дрожали от радости умиления. Он спросил еще рюмку водки и трубку.
– Сами по себе нанимаете?
– Нет, у жильца.
– Кто таков? Может быть, я тоже знаком.
– У Мурина, мещанина; старик высокого роста…
– Мурин, Мурин; да, позвольте-с, это на заднем дворе, над гробовщиком?
– Да, да, на самом заднем дворе.
– Гм… вам покойно жить-с?
– Да я только что переехал.
– Гм… я только хотел сказать, гм… впрочем, но вы не заметили ль чего особенного?
– Право…
– То есть я уверен, что вам будет жить у него хорошо, если останетесь довольны помещением… я и не к тому говорю, готов предупредить; но, зная ваш характер… Как вам показался этот старик мещанин?
– Он, кажется, совсем больной человек.
– Да, он очень страждущ… Но вы такого ничего не заметили? Вы говорили с ним?
– Очень мало; он такой нелюдимый ы желчный…
– Гм… – Ярослав Ильич задумался.
– Несчастный человек! – сказал он, помолчав.
– Он?
– Да, несчастный и вместе с тем до невероятности странный ы занимательный человек. Впрочем, если он вас не беспокоит… Извините, что я обратил внимание на такой предмет, но я полюбопытствовал…
– И, право, возбудили и мое любопытство… Я бы очень желал знать, кто он таков. К тому же я с ним живу…
– Видите ли-с: говорят, этот человек был прежде очень богат. Он торговал, как вам, вероятно, удавалось слышать. По разным несчастным обстоятельствам он обеднел; у него в бурю разбило несколько барок с грузом. Завод, вверенный, кажется, управлению близкого и любимого родственника, тоже подвергся несчастной участи и сгорел, причем в пламени пожара погиб и сам его родственник. Согласитесь, потеря ужасная! Тогда Мурин, рассказывают, впал в плачевное уныние; стали опасаться за его рассудок, и действительно, в одной ссоре с другим купцом, тоже владетелем барок, ходивших по Волге, он вдруг выказал себя с такой странной и неожиданной точки зрения, что все происшедшее не иначе отнесли, как к сильному его помешательству, чему и я готов верить. Я подробно слышал о некоторых его странностях; наконец, вдруг случилось одно очень странное, так сказать, роковое обстоятельство, которое уж никак нельзя объяснить иначе, как враждебным влиянием прогневанной судьбы.
– Какое? – спросил Ордынов.
– Говорят, что в болезненном припадке сумасшествия он посягнул на жизнь одного молодого купца, которого прежде чрезвычайно любил. Он был так поражен, когда очнулся после припадка, что готов был лишить себя жизни: так по крайней мере рассказывают. Не знаю наверное, что произошло за этим, но известно то, что он находился несколько лет под покаянием… Но что с вами, Василий Михайлович, не утомляет ли вас мой простой рассказ?
– О нет, ради бога… Вы говорите, что он был под покаянием; но он не один.
– Не знаю-с. Говорят, что был один. По крайней мере никто другой не замешан в том деле. А впрочем, не слыхал о дальнейшем; знаю только…
– Ну-с.
– Знаю только, – то есть я собственно ничего особенного не имел в мыслях прибавить… я хочу только сказать, если вы находите в нем что-то необыкновенное я выходящее из обыкновенного уровня вещей, то все это произошло не иначе, как следствием бед, обрушившихся на него одна за другою…
– Да, он такой богомольный, большой святоша.
– Не думаю, Василий Михайлович; он столько пострадал; мне кажется, он чист своим сердцем.
– Но ведь теперь он не сумасшедший; он здоров.
– О нет, нет; в этом я вам могу поручиться, готов присягнуть; он в полном владении всех своих умственных способностей. Он только, как вы справедливо заметили мельком, чрезвычайно чудной и богомольный. Очень даже разумный человек. Говорит бойко, смело и очень хитро-с. Еще виден след прошлой бурной жизни на лице его-с. Любопытный человек-с и чрезвычайно начитанный.
– Он, кажется, читает все священные книги?
– Да-с, он мистик-с.
– Что?
– Мистик. Но я вам говорю это по секрету. По секрету скажу вам еще, что за ним был некоторое время сильный присмотр. Этот человек имел ужасное влияние на приходивших к нему.
– Какое же?
– Но вы не поверите; видите ли-с: тогда еще он не жил в здешнем квартале; Александр Игнатьич, почетный гражданин, человек сановитый и пользующийся общим уважением, ездили к нему с каким-то поручиком из любопытства. Приезжают они к нему; их принимают, и странный человек начинает им вглядываться в лица. Он обыкновенно вглядывался в лица, если соглашался быть полезным; в противном случае отсылал приходящих назад, и даже, говорят, весьма неучтиво. Спрашивает он их: что вам угодно, господа? Так и так, отвечает Александр Игнатьич: дар ваш может сказать вам это и без нас. Пожалуйте ж, говорит, со мной в другую комнату; тут он назначил именно того из них, который до него имел надобность. Александр Игнатьич не рассказывал, что с ним было потом, но он вышел от него бледный как платок. То же самое случилось и с одной знатной дамой высшего общества: она тоже вышла от него бледна как платок, вся в слезах и в изумлении от его предсказания и красноречия.
– Странно. Но теперь он не занимается этим?
– Строжайше запрещено-с. Были чудные примеры-с. Один молодой корнет, цвет и надежда высшего семейства, глядя на него, усмехнулся. «Чего ты смеешься? – сказал, рассердившись, старик. – Через три дня ты сам будешь вот что!» – и он сложил крест руки, означая таким знаком труп мертвеца.
– Ну?
– Не смею верить, но, говорят, предсказание сбылось. Он имеет дар, Василий Михайлович… Вы изволили улыбнуться на мой простодушный рассказ. Знаю, что вы далеко упредили меня в просвещении; но я верю ему: он не шарлатан. Сам Пушкин упоминает о чем-то подобном в своих сочинениях.
– Гм. Не хочу вам противоречить. Вы, кажется, сказали, что он живет не один.
– Я не знаю… с ним, кажется, дочь его.
– Дочь?
– Да-с, или, кажется, жена его; я знаю, что живет с ним какая-то женщина. Я видел мельком и внимания не обратил.
– Гм. Странно…
Молодой человек впал в задумчивость, Ярослав Ильич – в нежное созерцание. Он был растроган и тем, что видел старого друга, и тем, что удовлетворительно рассказал интереснейшую вещь. Он сидел, не спуская глаз с Василья Михайловича и потягивая из трубки; но вдруг вскочил и засуетился.
– Целый час прошел, а я и забыл. Дорогой Василий Михайлович, еще раз благодарю судьбу за то, что свела нас вместе, но мне пора. Дозволите ли мне посетить вас в вашем ученом жилище?
– Сделайте одолжение, буду вам очень рад. Навещу и сам вас, когда выпадет время.
– Верить ли приятному известию? Обяжете, несказанно обяжете! Не поверите, в какой восторг вы меня привели!
Они вышли из трактира. Сергеев уже летел им навстречу и скороговоркой рапортовал Ярославу Ильичу, что Вильм Емельянович изволят проезжать. Действительно, в перспективе показалась пара лихих саврасок, впряженных в лихие пролетки. Особенно замечательна была необыкновенная пристяжная. Ярослав Ильич сжал, словно в тисках, руку лучшего из друзей своих, приложился к шляпе и пустился встречать налетавшие дрожки. Дорогою он раза два обернулся и прощальным образом кивнул головою Ордынову.
