Как боги. Семь пьес о любви - Поляков Юрий Михайлович (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Гаврюшина. Собираются в свадебное путешествие. Обещали заехать — проститься. Леня, приди в себя! После того, что ты отчудил на свадьбе, пусть хоть перед отъездом они увидят тебя в человеческом состоянии!
Гаврюшин. Я действительно наговорил лишнего?
Гаврюшина. Неужели не помнишь?
Гаврюшин. Конечно помню! Пятнами…
Гаврюшина. А как ты утверждал, что моногамия — это подвиг без награды, помнишь?
Гаврюшин. Я? На свадьбе? О Боже! Пойду — прилягу… (Удаляется в спальню.)
Гаврюшина (неуверенно подходит к телефону, колеблется, снимает трубку и не решается набрать номер; наконец набирает; в трубку). Алло, Марк Захарович? Добрый день… Это Гаврюшина. Узнали?.. Нет-нет, с Аленой все в порядке. Вышла замуж. Представьте себе… На этот раз помощь нужна мне… Восемь недель… Да, понимаю, что это большая радость. Особенно в моем возрасте… Я все обдумала… Спасибо, буду ждать вашего звонка! (Кладет трубку, ходит по комнате.)
Раздается звонок в прихожей. Она открывает. Вваливаются Алевтина Мак-Кенди в трауре и понурый Макс.
Мак-Кенди. Зашла попрощаться! Где этот штопаный Цицерон?
Гаврюшина. Болеет.
Мак-Кенди. Еще бы! Все выпили — на то и свадьба. Я тоже утром не могла вспомнить, с кем уехала…
Максим. Со мной.
Мак-Кенди. С тобой? Значит, старею. Но Ленька отчердачил! Во-первых, так долго не говорят. Люди раз пять хряпнули, пока он тост приканчивал. А что городил? (Передразнивая.) «Господь очень смеялся, когда придумывал способ размножения для людей!» Нет, я согласна: чем меньше любишь мужика, тем глупее выглядит то, что вытворяешь с ним в постели. Но зачем на свадьбе-то? Перед первой брачной ночью? Алена еще не беременна?
Гаврюшина (вздрогнув). Нет, кажется…
Мак-Кенди. Странно. Раньше девушки выходили замуж невинными. Иногда. А теперь чаще всего — беременными.
Гаврюшина. Она мне ничего не говорила.
Мак-Кенди. Не важно. Был бы муж — ребенок напихается. А ты, обормот, когда женишься? До пенсии гулять собираешься, пока стручок не отсохнет?
Максим. Мама…
Мак-Кенди. Что-о-о?
Максим. Прости, Тина, но я еще не встретил женщину, удовлетворяющую моим требованиям.
Мак-Кенди. Ты сначала сам удовлетвори хоть одно требование женщины, лузер! Да, Верочка, все забываю спросить: идет мне траур?
Гаврюшина. Стройнит.
Мак-Кенди. И бодрит!
Гаврюшина. Что я такое говорю! Прими еще раз мои соболезнования!
Мак-Кенди. Да ладно! В идеале женщина так и должна жить: замужество — траур — замужество — траур… Белое — черное — белое — черное…
Гаврюшина. Алевтина, извини, на свадьбе не удалось поговорить. Как же это случилось? Так неожиданно…
Мак-Кенди. В восемьдесят два смерть — долгожданная неожиданность. К тому же, идиот Мак-Кенди все свои деньги держал в оффшоре. Открыл утром газету, прочитал заголовок «Финансовый апокалипсис в оффшорах», схватился за сердце, пискнул: «O, my God!» и помер. Был бы русским, гаркнул от души: «Распротак вашу мать-перемать!» Глядишь, выжил бы…
Гаврюшина. Мне очень жаль, Алевтина! Очень…
Мак-Кенди. А уж мне-то как жаль! Замок и все имущество оказались под залогом. Теперь-то я понимаю, почему он жался с дровами. В общем, на Британщине у меня ничего не осталось, кроме дурной репутации.
Гаврюшина. И что ты собираешься делать?
Мак-Кенди. Хотела пожить в Москве на иждивении богатого сыночка. Ну, что молчишь, растяпа? Рассказывай!
Максим. А что говорить?
Мак-Кенди. Правду!
Максим. Я не хотел… То есть, наоборот, я хотел… заработать…
Мак-Кенди. Перевожу с балбесского на русский. Этот недоумок получил договор на кормление делегатов Всероссийского съезда фермеров. Ему даже аванс перечислили…
Гаврюшина. И что в этом плохого?
Мак-Кенди. Ничего, если б делегаты не подхватили «У Хеопса» синегнойную палочку.
Гаврюшина. Что подхватили?
Мак-Кенди. Как тебе объяснить? Зараза такая, от нее в животе клокочет реактивный двигатель и весь организм вылетает через прямую кишку…
Гаврюшина. Кошмар!
Максим. Это конкуренты подсыпали! В соседнем доме ресторан «Привал бедуина», кухня там жуткая, их клиентура перешла ко мне, вот они и…
Мак-Кенди. Может, и так, но санэпидемстанция сказала: из-за верблюда. Его, оказывается, надо регулярно мыть.
Максим. Где его мыть, где? В ванной, что ли?
Гаврюшина. В ванной нельзя мыть даже байкера. А если на автомойке?
Максим. На автомойке? В самом деле… Как же я не догадался!
Мак-Кенди (дает ему подзатыльник). Чучело! С санэпидемстанцией мы договорились. Недорого. А вот с прокуратурой никак. Даже странно, что в государственной организации работают такие жадные люди!
Гаврюшина. А при чем тут прокуратура?
Мак-Кенди. Как при чем? Не мне, подданной Ее Величества, рассказывать тебе, Вера, как мало в России фермеров. Наперечет. Почти все приехали на съезд и вдруг поголовно, точнее, покишечно подхватили синегнойную палочку. Это что? Ясно, диверсия. Как они там в своем протоколе написали?
Максим (тоскуя). «…нанесен злонамеренный урон продовольственной безопасности Российской Федерации…»
Мак-Кенди. Вот, слышала, злонамеренный! Взяли с ребенка подписку о невыезде. Если не расплатимся в течение недели, посадят.
Гаврюшина. А много запросили?
Мак-Кенди. Ужас! Опять приходится рассчитывать только на себя. Снова надо замуж идти. Но теперь я твердо решила — только за русского. Русские добрее и не едят по утрам овсянку.
Гаврюшина. Ну что ж, в Москве много богатых женихов.
Мак-Кенди. Вера, окстись! Кто же это в Москве ищет русского мужа?
Гаврюшина. А где же?
Мак-Кенди. Ну, я не знаю, в Баден-Бадене, в Монте-Карло, в Ницце, в Коста-Брава. Махну в Испанию! Намерзлась я в этой голоногой Шотландии.
Гаврюшина. А почему не в Москве?
Мак-Кенди. По кочану! Я тебе не говорила, как Гаврюшина охомутала?
Гаврюшина. Нет.
Мак-Кенди. И он не рассказывал?
Гаврюшина. Никогда. Леня про тебя вообще редко вспоминал.
Мак-Кенди. Странно! Про мою жизнь эпос надо складывать. Я ведь сама-то из Гладких Выселок…
Максим. Тина, это где?
Мак-Кенди. Корни свои, сынок, знать надо! Как из Гуся Железного выедешь, сразу направо. В общем, после десятого класса я в институт поехала поступать. В Рязань. Провалилась, конечно. Деревня! У нас все предметы директор школы преподавал, кроме физкультуры. Без ноги был. Фронтовик. Ну, вернулась к себе на выселки — коров доить.
Максим (потрясенно). Мама, ты?!
Мак-Кенди. Я, сынок, я… Затемно вставала. Петухов будила. Придешь ни свет ни заря в хлев, сядешь на табурет, подставишь под вымя ведро, смажешь соски вазелином и — цык, цык, цык… (Показывает.) Потом — идешь огород полоть. Вдруг к нам из Москвы студенты приезжают, из Института международных отношений, новый коровник строить. Мы доим. Они раствор таскают, кирпич кладут. Никто никого не замечает. Каждый своим делом занят. Потом объявляют: в воскресенье в клубе танцы! Ну, одолжила я у подруги финские джинсы. А югославский батник — вот с таким вырезом — у меня был: в Рязани, в вокзальном туалете у спекулянтки купила. Накрутила волосы, высушила голову в печи…
Максим. Почему в печи?
Мак-Кенди. Не было у нас, милый, в деревне фенов. Не было. Нарисовала польской косметикой глаза, вылила на себя пузырек духов «Быть может», чтобы коровий дух перешибить, и пошла в клуб. Гаврюшин-то на меня сразу стойку сделал! Я ведь ух, какая была: кровь с молоком, грудью стену пробить можно, а задом… Ты, сынок, вот что, иди уже к папе, начинай рассказывать про синегнойную палочку!
