Кошка на раскаленной крыше - Уильямс Теннесси "Tennessee Williams" (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
БРИК (хромая, идет к галерее): Нет, не волнует… А не пойти ли нам поглядеть фейерверк, ведь это в честь твоего дня рождения, а заодно глотнем свежего воздуха.
Он останавливается в дверях галереи. В небе вспыхивает зеленые и золотистые огни фейерверка, освещая все вокруг.
БОЛЬШОЙ ПА: Погоди!.. Брик… (Его голос прерывается, внезапно он становится застенчивым, почти нежным. Жесты сдержаны.) Давай не останавливаться на полпути. Доведем разговор до конца. Хоть сегодня. У нас всегда что – то оставалось недосказанным. Наверное, потому, что каждый не был достаточно честен друг с другом…
БРИК: Я никогда не лгал тебе, папа.
БОЛЬШОЙ ПА: А я? Когда – нибудь лгал тебе?
БРИК: Нет.
БОЛЬШОЙ ПА: Значит, есть по крайней мере два человека, которые никогда не лгали друг другу.
БРИК: Но мы не говорили откровенно.
БОЛЬШОЙ ПА: Попробуем теперь. Ты говоришь, что пьешь, надеясь убить в себе отвращение ко лжи.
БРИК: Ты просил сказать, почему я пью.
БОЛЬШОЙ ПА: Но разве виски – единственное средство убить это отвращение?
БРИК: Теперь да.
БОЛЬШОЙ ПА: Но так ведь не было?
БРИК: Тогда я был еще молод и верил. Человек пьет в надежде забыть, что он уже не молод и ни во что больше не верит…
БОЛЬШОЙ ПА: Во что ты верил?
БРИК: Верил…
БОЛЬШОЙ ПА: Но во что?
БРИК (упрямо): Верил.
БОЛЬШОЙ ПА: Не знаю, какого черта ты имеешь в виду под дурацким словом «верил». Похоже, ты и сам понятия не имеешь, что это значит. Но если у тебя еще сохранилась страсть к спорту, вернись в будку комментатора…
БРИК: Сидеть в стеклянной кабине и наблюдать за игрой, в которой сам не принимаешь участия? Описывать то, что сам уже не можешь сделать, в отличие от игроков? Потеть от напряжения, переживать все острые моменты игры, для которой сам не годишься? Пить кока – колу, разбавленной виски? Думаешь, я могу это вынести? Это все не то, отец. Время обогнало меня… Пришло первым…
БОЛЬШОЙ ПА: Просто сваливаешь с себя ответственность за свои неудачи: виновато время, «отвращение» ко лжи. Чушь собачья! Пустые слова. На этом ты меня не проведешь.
БРИК: Я был вынужден тебе кое – что объяснить, чтобы ты дал мне выпить.
БОЛЬШОЙ ПА: Ты начал пить после того, как умер твой друг Скиппер.
Молчание несколько секунд. Брик тянется рукой к костылю.
БРИК: Что ты хочешь этим сказать?
БОЛЬШОЙ ПА: Ничего. (Брик, хромая, идет на галерею, избегая внимательного и пристального взгляда отца.) Вот Гупер и Мэй считают, что было что – то не совсем обычное в ваших…
БРИК (останавливается, прислонившись к стене): Необычное?
БОЛЬШОЙ ПА: Ну, что – то не совсем нормальное было в вашей дружбе…
БРИК: Они тоже так считают? А я думал, это только намеки Мэгги… (Отрешенность Брика мгновенно исчезла. Сердце забилось, лоб покрылся потом, дыхание стало убыстренным, голос хриплым. Большой Папа ведет разговор робко – для него это пытка. Брик, наоборот, яростно налетает на отца; он резок и несдержан. Мысль о том, что Скиппер умер, не выяснив отношений с ним, для Брика мучительна. Ему приходиться все время «делать вид», ибо мир, в котором живет Брик, пропитан ложью, и он пьет, чтобы убить свое отвращение к нему. В этом корень его неудач. Птица, которую я хотел поймать в гнезде этой пьесы, лежит отнюдь не в разрешении психологических проблем человека. Мне хотелось поведать об истинном опыте тех людей, что познали мрачные мгновения, иногда мимолетно объединяющие тех, кто попал под грозовую тучу кризисной ситуации. Но какая – то тайна человеческой жизни всегда остается нераскрытой и в пьесе… Последующую сцену следует играть с невероятной сосредоточенной силой, сдерживающей то, что остается недосказанным.)
БРИК: Кто еще так думает? Ты тоже? Кто еще?
БОЛЬШОЙ ПА (нежно): Погоди, погоди, сынок… Я многое видел в своей жизни.
БРИК: Какое это имеет отношение к…
БОЛЬШОЙ ПА: Я сказал, погоди…
БРИК: Значит, и ты так думаешь?!
БОЛЬШОЙ ПА: Постой, не торопись…
БРИК: Ты тоже так думаешь, ты называешь меня своим сыном и педерастом. Ага! Так поэтому ты поселил меня и Мэгги в эту комнату, комнату Джека Стро и Питера Очелло, в которой эти старички – сестрички спали в одной постели и в которой они оба умерли!
БОЛЬШОЙ ПА: Только не надо бросать камни в…
В дверях на галерею появляется Священник Тукер, его голова игриво слегка задрана, на устах отработанная улыбка священнослужителя, столь же искренняя, как манок охотника – живое воплощение благочестивой привычной лжи.
БОЛЬШОЙ ПА (вдыхает при этом точно рассчитанном, но неуместном явлении): Что ищете, ваше преподобие?
СВЯЩЕННИК ТУКЕР: Мужскую уборную, ха – ха, хе – хе…
БОЛЬШОЙ ПА (с напряженной учтивостью): Вернитесь, и ступайте в другой конец галереи, ваше преподобие, воспользуйтесь туалетом у моей спальни, а если не сможете его найти, спросите кого-нибудь!
СВЯЩЕННИК ТУКЕР: Благодарю Вас. (Выходит с неодобрительным хихиканьем.)
БОЛЬШОЙ ПА: Трудно тут разговаривать…
БРИК: Сукин…
БОЛЬШОЙ ПА (не давая ему закончить): Чего я только не навидался до того благословенного года, когда, сносив все башмаки, был взят Джеком Стро и Питером Очелло к себе. Они наняли меня, а я превратил это место в огромную плантацию… А когда Джек умер… старик Питер перестал есть, как собака после смерти своего хозяина, и вскоре умер сам.
БРИК: Скиппер умер, а я не перестал есть.
БОЛЬШОЙ ПА: Но ты начал пить!
БРИК (поворачивается кругом на своих костылях и с силой швыряет стакан на пол, крича): И ты так думаешь?!
БОЛЬШОЙ ПА: Ш –ш –ш –ш! (На галерее раздаются шаги, женские голоса. Большой Папа направляется к двери.) Уходите. Просто стакан разбился.
БРИК (он сразу изменился, как будто превратился в вулкан, начавший извергать огненную лаву): И ты так думаешь?! Ты думаешь, что Скиппер и я… занимались грязным грехом?
БОЛЬШОЙ ПА: Погоди.
БРИК: Думаешь, что было что – то ненормальное в нашей дружбе…
БОЛЬШОЙ ПА: Что ты так кричишь?
БРИК: Хорошо ты… думаешь о Скиппере… И обо мне…
БОЛЬШОЙ ПА: Ничего я не думаю. Ничего я не знаю. Просто я говорю тебе, что…
БРИК: Думаешь! (Теряет равновесие и падает на колени и, не ощущая боли, цепляется за кровать и пытается встать.)
БОЛЬШОЙ ПА: О, Господи!.. Держись за мою руку!
БРИК: Не нужна мне твоя рука!
БОЛЬШОЙ ПА: Зато мне нужна твоя. Встань. (Помогает ему подняться, гладит его руку с любовью и заботой.) Стал мокрый весь! И дышишь тяжело, как будто пробежал дистанцию…
БРИК (освободившись от отцовских объятий): Папа, ты потряс меня! Ты, ты… потряс меня. (Отворачивается.) Говоришь… как будто речь идет о пустяке. Когда в колледже узнали о клятве и дружбе, которую мы со Скиппером дали друг другу, то один подонок подумал что – то… Да мы не только отвернулись от него. Мы сказали ему, чтобы он убирался из кампуса. И он убрался!.. Как миленький!.. (Останавливается, переводя дух.)
БОЛЬШОЙ ПА: Куда?
БРИК: В Северную Африку, это последнее, что я о нем слышал.
БОЛЬШОЙ ПА: Ну, а я вернулся из более дальних странствий. Из самой страны смерти, и меня теперь не так легко чем-нибудь потрясти. (Направляется в глубину сцены.) Видишь ли, мои плантации слишком велики, чтобы заразиться чужими идеями. Одно только можно вырастить на плантации, более важным, чем хлопок, – это терпимость. И я взрастил ее в себе. (Поворачивается к Брику.)
БРИК: Почему не может быть настоящей, глубокой дружбы между двумя мужчинами? Почему… надо обязательно думать…
БОЛЬШОЙ ПА: Может. Успокойся! Ради бога.
БРИК: Довольно. (В том, как он произносит это слово, мы оцениваем его широкое и глубокое традиционное воспитание, что он получил от мира, увенчавшего его когда – то ранними лаврами.)
БОЛЬШОЙ ПА: Я говорил Мэй и Гуперу…
БРИК: Эти двое могут оболгать кого угодно! Суки! У нас со Скиппером была настоящая дружба с мальчишеских лет, почти всю жизнь, пока Мэгги не вбила себе в голову то, о чем ты говоришь. Нормальна такая дружба? Нет!.. В наше время это слишком большая редкость, чтобы считаться нормальной.
