Авдотья Рязаночка - Габбе Тамара Григорьевна (книги онлайн .txt) 📗
Над одним из кустов папоротника возникает слабый желто-розовый свет.
Ольховый. Светится!..
Сосновый. Огнем наливается!..
Мусаил-Лес. Расцветает жар-цвет, трава нецветущая!
И вдруг небо словно раскалывается. Слышен оглушительный раскат грома. Золотая стрела молнии ударяет в светящуюся точку, и сразу на кусте раскрывается огненный цветок.
Авдотья. Ох, батюшки!..
Мусаил-Лес. Ну что ж, коли себя не пожалеешь, грома небесного не побоишься, сорви, попытай свое счастье!
Авдотья (тихо). Попытаю. (Идет прямо к огненному цветку.)
В это время справа от нее, слева, спереди, сзади — повсюду расцветают такие же огненные цветы. Алый, как зарево, свет заливает всю поляну.
Авдотья, ослепленная, останавливается.
Ох, да что ж это? Где он? Который? Этот? Аль этот?..
Мусаил-Лес. Сумей отыскать.
Ольховый. Вон, вон, гляди! Тот всех поболе — тот рви!
Сосновый. Врешь, этот жарче — этот хватай!
Авдотья (растерянно оглядываясь). Постойте!.. Погодите! Я сама… (Наклоняется к одному цветку.) Ишь ты, так и тянется к тебе, ажио к рукам липнет… Нет, не этот!
Цветок сразу меркнет.
И не этот. И не этот!.. (Раздвигая меркнущие у нее под руками, цветы, доходит до края поляны.) Вот он, жар-цвет!
Ольховый и Сосновый (вместе). Нашла!..
Мусаил-Лес. Ну, коли сыскала — попробуй сорвать.
Авдотья. Сорву. (Протягивает руку.)
В тот же миг каждый лепесток цветка превращается в язык пламени. Пламя разрастается. Это уже не огненный цветок, а целый бушующий костер. Авдотья в ужасе отстраняется.
Ольховый (гогоча и кувыркаясь). Го-го-го! Что, сорвала?
Сосновый (так же). Отойди! Отступись! Сгоришь!.. Го-го-го!..
Авдотья (поглядев сперва на одного, потом на другого). Хоть и сгорю, а не отступлюсь. (Смело протягивает руку в самый огонь.)
И сейчас же языки пламени опять превращаются в лепестки. В руках у Авдотьи — огненный цветок.
Ольховый и Сосновый (вместе). Сорвала!..
Мусаил-Лес. Ну, коли так, сумей унести.
Авдотья. Унесу!
Вдруг стебель цветка превращается в змею. Грозя раздвоенным жалом, узкая змеиная головка тянется к Авдотье.
Ольховый. Брось! Брось! Сосновый. Ужалит!..
Авдотья. Не брошу!
Змея исчезает.
Ольховый. Вот дура-баба! Да ты оглянись. Земля под тобой качается…
Авдотья. Ох!.. (Хватается за деревце — оно сгибается.)
Сосновый. Лес на тебя валится!..
Ольховый. Трава под тобой горит!.. Пропадешь вместе с цветком.
Сосновый. Лучше нам отдай!
Авдотья невольно взглядывает себе под ноги. Трава у ее ног рдеет, точно раскаленные угли.
Авдотья. Ох, страсти какие! Не брошу!.. Не отдам! (Кидается к тому дереву, под которым лежала, и прислоняется к его стволу.)
Оглушительный удар грома. Молния ударяет прямо в дерево, будто метит в цветок.
Не отдам! (Падает на землю, закрыв цветок собой. Несколько мгновений лежит неподвижно.)
В это время вдалеке раздается петушиный крик. Ольховый и Сосновый исчезают. Авдотья приподнимается и в бледном свете утренней зари видит только старика, который сидит на пригорке, среди кустов папоротника. Это уж не леший, не Мусаил-Лес, а прежний старичок, который показал ей место для ночевки.
Дедушка! А, дедушка!
Старик. Что, милая?
Авдотья. Притаились они али вправду пропали?
Старик. Кто, голубонька?
Авдотья. Да эти — мохнатые, с деревянными ладошами?
Старик. Каки-таки лохматые? Во сне они тебе померещились, что ли?
Авдотья. Во сне? А может, и впрямь во сне… (Оглядываясь.) Где легла, там и встала… Да нет! Наяву было! Вот и цветок у меня в руке, как был — в три цветика. Только погас, не светится боле… И какой маленький стал!
Старик. Покажь-ка! Ты здесь его сорвала?
Авдотья. Здесь. Нешто ты не видел?
Старик. Нет, не здесь. Не наш это цветик, не лесной. Эдакие на открытом месте живут, в степи дикой.
Авдотья. Что ты, дедушка! Вот тут он и рос — на этой самой поляне. Там вон, под рябиной!..
Старик. Ну, коли говоришь, стало быть, так. Да оно и не диво. Бывает, что и наш лесной цветик в степь, на солнышко, выйдет, а бывает, что и степная травка в нашу лесную глухомань заберется. Птица ли семечко занесет, ветром ли забросит… Дело простое. Да кинь ты его, голубушка! На что он тебе? Глянь-кось! Уж и вянуть стал.
Авдотья. Не брошу!
Старик (посмеиваясь). Вот разумница! И впрямь не бросай, что нашла. Авось и пригодится. Я только тебя спытать хотел.
Авдотья. Довольно пытали… А ты, дедушка, прости меня, глупую, скажи по правде: ты, часом, не лешой?
Старик молчит.
Лешой? Мусаил-Лес?
Старик. Ого-го! Поживешь с мое в лесах, так и лешим, чего доброго, прослывешь и мохом обрастешь.
Вдалеке опять поет петух.
Авдотья. Петухи поют!
Старик. Третьи петухи.
Авдотья. А я уж было думала, что и это во сне примерещилось. Да неужто тут люди живут?
Старик. Где человек не живет! А только люди-то всякие-перевсякие бывают — и добрые и недобрые. Ты уж лучше в ту сторону не ходи. Я тебе другую дорогу покажу — в обход. Видишь там горелый лес? Гарью пройдешь, под гору спустишься, высохшее морцо обойдешь, а там охотный стан и тропочка… Запомнила?
Авдотья. Запомнила. А короткий путь где, дедушка?
Старик. Короткий? Через бурелом да по этому ручью до реки. Вода — она самую короткую дорогу знает. Только не ходи ты здесь, голубушка. Воде ближний путь надобен, а человеку — надежный.
Авдотья. Недосуг мне надежные пути выбирать — мне кажный часок дорог. Прощай, дедушка!
Старик. Прощай, внучка! По сердцу ты мне пришлась… Легкого тебе пути! Солнышко тебя не жги, ветер не студи, дорога сама под ноги катись!
Авдотья. Спасибо на добром слове, дедушка! (Кланяется низко и уходит.)
Старик (проводив ее взглядом). Пойти силки посмотреть.
Картина четвертая
Разбойничий стан. Темный, как нора, вход не то в землянку, не то в пещеру. На треноге висит черный чугунок, под ним колеблется еле видное на солнце пламя. Чьи-то огромные корявые сапоги, надетые на колья, сушатся на ветру и на солнышке, и кажется, что это какой-то великан стоит меж кустов вверх ногами. На пеньке перед огнем сидит поджарый, сухой человечек, больше похожий на писца, чем на разбойника. Возле него в плетушке большой черный петух. Человек огромной толстой иглой пришивает к рубахе заплату и жалостно поет тонким, бабьим голосом.
Ботин.
