Лирика - Рубальская Лариса Алексеевна (бесплатные полные книги .txt) 📗
Аля с детства была чудно́й и чу́дной одновременно. А когда из подростка стала в девушку превращаться, эти качества никуда не делись, и все сразу их замечали. Конечно, одни замечали, что чудна́я, и вслед крутили пальцем у виска, другие – что чу́дная, прижимали благоговейно руки к груди.
Алька сама этого ничего за собой не замечала – человек как человек. Лицом ничего, но бывают и краше, характером добрая, но бывают и добрее, умом – вот это как раз просто так не объяснишь. Умными какие-то другие люди называются. А Алька – то ли книжек начиталась, то ли наслушалась где – любого умного переговорит, и все ее слушают, оторваться не могут. А память, как энциклопедия, про людей – всех по именам помнит, у кого как собаку или кошку зовут, кто, где и что сказал. А люди, между прочим, любят, когда про них помнят, – значит, они интересны, тем более всякие подробности эта Александра им напоминает.
Александра – это Алька и есть. Других Александр Сашеньками и Шурочками зовут. А она как родилась, так только Алькой, Алечкой ее называют.
– Кем ты, Алечка, стать-то хочешь, когда вырастешь?
Кем, кем – диктором Центрального телевидения, конечно. Говорит-то как – все хвалят. Жалко, зубы в серединке со щелочкой – ни у кого из дикторов Алька таких не видела. Но это, наверно, можно исправить, – размышляла Аля, выдавливая перед зеркалом откуда-то взявшийся прыщ. Эх, если бы дело было только в этой щелочке! У нее все гораздо хуже – в аттестате одни тройки. Куда ж учиться с такими отметками! Хорошо, что печатает быстро и без ошибок – какая-никакая работа найдется.
И нашлась, да еще какая хорошая – корректором в толстом литературном журнале. Ура! Исправлять грамматические ошибки в романах, повестях, стихах – радость-то какая!
Правда, коллектив староват – в редакции всем за тридцать, но одна девчонка-ровесница все-таки есть. Курьером работает, целый день бумажки всякие развозит, но ничего, ей полезно – толстушка эта Танька, а глаза какие-то гордые. Еще бы – на журналистику поступила, а бумажки носит, чтоб в редакции к ней привыкли и через пять лет на работу уже журналисткой взяли. Она ничего, умная, у нее отец – художник, норвежская кровь в венах, четыре бабушки. И на курсе уже парень, Митя какой-то, во Франции два года с родителями жил, все студентки сохнут, а он ее из всех выбрал, встречаются.
Танюше Алька понравилась – забавная, разговаривает как-то по-своему, слова употребляет неожиданные, рассуждает обо всем интересно. С Митей, конечно, пока знакомить не стоит, но так – дружить-водиться.
Посреди первого курса Митя предложил Тане выйти за него замуж, а то родители опять в Париж, а ему одному в пятикомнатной квартире что делать? А Таню он, чуть не забыл сказать, любит, и родителям про нее рассказал, и они совсем не против, чтоб Митя женился, тем более что невеста норвежских кровей, тоже будущая журналистка.
На свадьбу Альку не позвали, вернее, Таня сказала, что свадьба – пережиток, тем более белая фата и пупсик с шариками на машине – одно сплошное мещанство. Потом она как-то проговорилась, что свадьба все-таки была, но с ее, Таниной стороны, был только папа-художник, тезка русского князя.
В редакции была большая библиотека, и Аля буквально глотала книги одну за другой, переживая вместе с героинями и героями перипетии их жизни. По ее лицу всегда было видно, что она читает – о веселом или о грустном. Она читать всегда любила, а сейчас тем более – чтоб от будущей журналистки не отстать, да и вообще, когда-никогда в институт поступать все-таки надо.
Однажды Таня пришла на работу очень радостная, нарядная – во всем новом. Даже сумка и часы на руке новые. Она рассказала, что Митины родители приехали ненадолго, ей целую гору подарков привезли – они ее обожают. И вдруг – Аль, а ты приходи к нам в воскресенье, я тебя с ними познакомлю. И Митя будет рад, ведь он еще ни с одной Таниной подружкой не знаком.
В разгаре были семидесятые годы прошлого века, кто в то время жил, хорошо помнит, что поездка в Париж считалась ошеломляющим фактом биографии. Немногим доставалось такое счастье. И даже посидеть рядом с этими счастливчиками тоже было большой удачей. И вот эта удача появилась на горизонте такой простой Алькиной жизни. Она даже пока никому об этом не скажет, чтоб не сглазили.
Весна в тот год не торопилась, но все-таки веточку мимозы раздобыть удалось. Не идти же с пустыми руками в такой дом.
Аля нажала на кнопку звонка и замерла, ожидая. Таня открыла дверь, Алька протянула мимозу и сделала шаг вперед, улыбаясь и не скрывая своей радости.
– Бонжур, Таня́! – с ударением на последнем слоге, как полагается у французов, чтоб подружка поняла, что она ее не подведет и любой разговор – вуаля – в смысле – пожалуйста – поддержать сможет.
Таня стояла перед дверью на пушистом коврике и второй шаг делать было некуда.
– Ой, Алька, хорошо, что пришла, но… понимаешь, извини, у нас в гостях француз, и посторонние, в общем…
Алька все поняла, повернулась и быстро захлопнула дверь лифта.
– Спасибо за цветы, – услышала, уже вылетая из парадного.
– Се ля ви, пардон, мерси, мадмуазель, – ерунда какая-то в голове. Расстроилась, дурочка, из-за чего? В дом не пустили? Нехорошо, конечно, но причина-то уважительная. Ничего, вон в библиотеке сколько книг французских писателей на полках стоит! – завтра возьму, буду читать, и сама как будто во Франции побываю. У них там сыров очень много разных, а я, кстати, сыр вообще не люблю. Я же не ворона какая-то из басни Крылова!
В редакции праздники любили, складывались понемножку – вино, салатики, колбаски купить – и в кабинете главного редактора все вместе выпивают, умные разговоры ведут. И равенство полное – известный писатель или модный поэт, а рядом буфетчица редакционная, корректоры – никакого различия. И сам Главный всех по именам знает, по рюмочкам разливает и бутерброды передаёт.
В День Советской армии, как всегда, скинулись, собрались. Хорошо так на душе. Главный войну застал, потом в пограничных войсках служил, даже роман об этом написал. Правда, ни его имя и фамилия, ни название романа особенной известностью не отличались, но в редакции Главного все любили, уважали и роман его пограничный читали. Евгений Павлович встал, поздравил всех с праздником, поднял свою стопочку – за армию!
Алька и Таня сидели почти напротив, и Главный подвинул к ним тарелку с бутербродами:
– Закусывайте, Александра!
Надо же! По имени знает! А Таньку не назвал.
– Спасибо, – Аля подняла глаза, – Евгений Павлович!
Господи, вот что это было? Так, как будто за оголенный провод схватилась. Сильнейшее напряжение и шевельнуться невозможно.
Таня все время в общем разговоре участвовала и постоянно старалась перевести его на парижскую тему. Но не очень-то успешно это у нее получалось – как раз в журнале печатался новый роман с продолжением, и все говорили только о нем.
Алька – дура-дурой – молчала, не пила, не ела, глазами с Главным встретиться боялась. А секретарша Валентина не боялась – так и лезла к нему со своими заботами – пейте, ешьте, про границу расскажите…
Сколько, интересно, Главному лет? Он на вид высокий, стройный, симпатичный. Можно подумать, лет сорок. А как же он, тогда, войну застал? Значит, ему уже лет под пятьдесят. Кольцо на левой руке носит – разведенный, что ли? А может, на войне его в правую руку ранило, и пальцы не гнутся? А жена у него, наверно, тоже старуха, как и он. Может, даже внуки у них есть, – Алька размышляла про себя, не поднимая глаз и все еще чувствуя как будто ожог, после того как старик этот бутерброды подвинул и ее по имени назвал.
Алькин папа тоже войну застал, в летном отряде в Литве где-то самолеты к вылетам готовил. А когда война кончилась, узнал он, что всех его родных немцы убили и в общую могилу зарыли. А на месте дома, где он рос, только пепел остался. Выходит, что песня про то, как враги сожгли родную хату, как раз про папкину судьбу.
