Степень свободы - Юшина Яна "Sterva" (список книг .txt) 📗
Вхожу в твое положение.
По старинной винтовой лестнице.
Она, паскуда, скрипит и к ногам ластится.
Набиваю в мобильный какую-то околесицу.
При этом не знаю: утопиться, застрелиться, повеситься
Или просто тебе отдаться, как старшеклассница.
Вхожу в твое положение.
По самой красной
Из всех ковровых дорожек.
Сверкают вспышки. Мелькают кители.
Улыбаюсь. На миллион. Даже дороже.
Фотографы. Мальчишки. Телохранители.
Прекрасно!
Вхожу в твое положение –
С корабля на бал,
Задрапированная в непредсказуемость и алый парус.
Кокетство бьется лукавым завитком у лба.
Не парюсь.
Вхожу в твое положение.
А может, в раж.
Аккуратно нащупываю пределы.
Вспоминаю числовые ряды, постоянную Эйлера.
Алло, гараж!
Твой новый водитель безумно похож на ротвейлера.
Того и гляди – набросится. Вот что с ним делать?
Вхожу в твое положение.
Знакомлю клатч
С ковром по дороге в гостиную – между прочим.
Целую тебя – для эпиграфа – мне так проще.
Прячу последнее слово за черным скотчем.
Теперь – плачь.
Война
когда курсируют/пульсируют стрижи
в минутной слабости от Страшного Суда
над нами, павшими, над пропастью во лжи,
я протяну тебе ладонь – пиши сюда,
топи в чернилах острова и корабли,
бросай случайные слова, как якоря.
когда полцарства отдается за Chablis,
нам очень можно и творить, и вытворять.
уходят мысли на войну – не окликай,
когда, размешивая ад, чеканят шаг.
пророк не должен отдыхать в тыловиках
за мракобесием надписанных стишат.
да будет кровь [как панацея, как бальзам]
у толерантного бессмертия в долгу.
но детской храбрости не хватит за глаза,
которым кто-то обещал по пятаку.
Очень осень
Коту Басё
Да, это осень. Да, это очень осень. В самой последней, в самой критичной дозе. Это опять копает меня бульдозер, в поисках клада скаля зубатый ковш. Да, это глупо. Да, это очень глупо. Это стрела к лягушке летит из лука, что – хоть убей – навряд ли ее заслуга. Просто Иван-царевич из дураков. Да, это рано. Да, это очень рано. Сколько пустых надежд утекло из крана, чтобы с житейской мудростью стать на равных и, наконец, фиксировать все ходы. Да, это тонко, да, это очень тонко. Может, опять заносит меня и только. Но без надежд на премию по итогам я тишину зачитываю до дыр. Да, это сильно. Да, это очень сильно. Это почти как шею сроднить с осиной. Как перекрасить утро тревожно-синим, диким оттенком готовой настать зимы. Да, это хрупко. Да, это очень хрупко. Как прошептать: "Мой милый…" – и бросить трубку. Как распустить сомнений родную труппу, а голубому клоуну дать взаймы. Да, это правда. Да, это слишком правда. Дьявол играет в шашки и носит Prada. Я открываю небо и буду рада каждому междустрочию потакать. Время свершиться, время наклеить марки. Время растить идеи с приставкой "архи", чтобы чуть-чуть-поэты и ой-ли-гархи шли на три буквы, взятые с потолка.
Квинтэссенция хаоса
для каждой тени, однажды вдавленной в постамент,
мой названный ангел выпрашивает взаймы
ящик водки, колоду крапленых и ростомер.
а я против. я ему постоянно говорю:
– займись
чем-нибудь реально/нереально полезным для
бездонной/бесподобной/бесноватой навзрыд души, –
почему-то верю, что безумие еще продлят
крысы, бегущие с тонущего. укором, блядь,
не надо глаза мои отроческие тушить.
я играю на лютне/против правил/во имя тех,
чьи белесые волосы [пепел] зовут восток.
чьи города, блуждающие/дрейфующие в темноте,
бьют хвостами, добивают чужой восторг.
это они, салаги, срывают меня с петель.
каждый выстрел в спину преподносится как холостой.
ты же видишь, детка, трепещет мишень луны,
понимающая, что совсем не плохо побыть живой.
только пули серебряные – неприкаянные – шалуны –
они, как правило, аккуратно выходят вон.
покурить выходят, как будто не влюблены.
полнолуние. осень. квинтэссенция ремесла
провоцирует случайные тени. им нет числа.
нет им места/времени/вымышленных мастей.
объясни, хороший, зачем я в себе несла
одного из тех?
Умывает метель внахлест
Умывает метель внахлест
Опоясанный ранью город.
Купола не считают звезд.
Колокольни стремятся в рост –
От бессонницы до упора.
Перебежками вглубь – дома.
Переулками прочь, на убыль.
По брусчатке сойти с ума.
Слой за слоем с себя снимать
Своенравие, дерзость, удаль.
Дай мне руку и – снись [не] снись –
Я должна у тебя случиться.
Раз уж падает небо ниц,
Нарушая полет ресниц,
Можно думать о чем-то чистом.
И плюсуя шаги к весне,
Извинять их неровный почерк.
Чтоб запомнить в твоем окне
Как танцует последний снег
Для насупленных к маю почек.
33 ноября
Слушай,
Тебе действительно нравится сублимировать очень_осень,
Запивать ее – предсказуемо – полусухим,
Рисовать на обоях жанровые стихи
В прозе?
Не отвечай.
Иди по бесконечному минорному ноябрю,
Чтобы город, поскуливая, жался к твоим следам.
Переводи через улицу/с албанского/по средам
Паранойю, случайно обнаруженную в кармане брюк.
Черно-белый месяц – осени третий сын –
Ноябрь противоестественно лиричен и так же слеп.
Вот октябрь, тот выпендривался, заставляя тебя взрослеть,
Наслаждаться предденрожденным синдромом, доводить часы.
А ноябрь инфантилен, он принимает чужие понты –
Как должное, как чаевые за беглый страх,
Когда каждый мыльный пузырь обещает страйк,
Вылетая на бешеной скорости из темноты.
Слушай,
Сумасшедшая девочка, ну, зачем тебе очень_осень,
Требующая политического убежища в дневниках?
Ты пожимаешь плечами:
– Просто мне без нее никак.
Вовсе.
После первой
После первой [строки] не закусывают. Дыши глубже.
Чтобы эхо дрожало и жалило под самые жабры.
Со стихами женщине всегда так. Сначала глушишь,
Пытаешься трансформировать в какие-то иные жанры,
Выкручиваешься, сопротивляешься, называешь чушью.
Но ведь все равно просятся. Лезут, лезут, лезут.
И вдруг осознаешь, что они просто спали. Чутко.
Дожидаясь момента, когда будут не/бес/полезны.
Слово за слово – Гек догоняет Чука.
Слово за слово – падают доминошки,
Форсируя свой [откровенно расPRенный] принцип.
Даешь им вольную/индульгенцию/своевременную подножку,
Пьянеешь от нахлынувшей откровенности, начинаешь храбриться.
Видимо, все дело в том, что Она, Та Самая,
Муза, шлюха, единственная, родная, паскуда,
Аккуратно вскрывающая мозг, изменяющая расписание
