Большая интрига - Гайяр (Гайар) Робер (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Затем, немного помолчав, она добавила:
— Может, вы поменяетесь с ним комнатами? — подала она мысль с ироничной улыбкой.
— Вы напрасно шутите, моя дорогая Жюли, по такому серьезному вопросу. Откуда взялся этот Демарец?
— Генерал привез его из Франции вместе с мадмуазель де Франсийон.
— И чем он занимается?
— Выполняет разные работы. Он не отказывается ни от какой работы, ни от тяжелой, ни от работы, требующей ума. Он от нее никогда не отлынивает, он неутомим. Верно вам говорю!
— Достаточно! Достаточно, Жюли!
Он прошелся по комнате и снова заговорил:
— Впрочем, я пришел к вам не за этим. Я хотел пригласить вас прогуляться в окрестностях замка.
Мгновение она стояла с открытым ртом, затем сделала ему глазки, как могла их делать только эта веселая бестия, и лукаво спросила:
— А как же моя работа, шевалье? Ведь у меня много дел! Вы не подумали о том, что после похорон сюда вернется куча народу из церкви Святого Петра? Людей надо будет покормить и напоить? Вы же понимаете, что их надо встретить достойно.
Реджинальд ответил, откашлявшись:
— Самое лучшее — это принять их так, чтобы у них раз и навсегда отпало желание возвращаться сюда. Я вижу, вас это очень удивляет? Я считал вас более понятливой. Ведь теперь, когда в этом доме не будет больше генерала, обладающего такой властью и силой воли, могу поспорить, сюда будут приходить только за тем, чтобы поухаживать за мадам дю Парке. И если мадам кому-нибудь уступит, есть возможность, что однажды она заметит, что пригрела в своем доме одних лишь змей.
— Как бы то ни было, — возразила Жюли с апломбом, — но сейчас хоронят нашего бедного генерала, и я не могу оставить дом. Однако я догадываюсь о ваших намерениях. Не могли бы вы потерпеть до вечера?
Он улыбнулся, вспомнив о свидании в ее комнате. Значит, она не забыла его? Несмотря на то, что сердита на него, она все-таки ухитрится прийти к нему на свидание.
— Если бы вы оставались, как и прежде, моей милой подружкой, вы бы не отказались прогуляться со мной на природе. Мне ведь столько нужно вам сказать. Но с того момента, как этот олух-слуга стал подсматривать в мою замочную скважину, я стал подозрителен и остерегаюсь говорить здесь.
— У нас с вами еще будет много времени для этого, шевалье, поверьте мне. Но вы должны понять, что сегодня у меня слишком много дел в доме, чтобы терять время на пустяки.
Реджинальд почувствовал легкий укол, однако он понимал всю серьезность ситуации. Он понял, что Жюли была крепким орешком, и отступился. Он глубоко вздохнул и сказал:
— Мне кажется, я начинаю ненавидеть этого Демареца. Как этот негодяй смеет следить за мной?! Кстати, мне бы хотелось узнать одну вещь. Я заметил что он плохо говорит на своем родном французском языке.
— Ну конечно. Ему приходится говорить на другом языке, на котором здесь все говорят.
— Ах вот как? И что же это за язык? — спросил заинтересованно Реджинальд.
Она потянула время, посмеиваясь, а потом ответила:
— Креольский!
Креольский язык был настоящей тарабарщиной, содержащей французские или, скорее всего, нормандские слова, затем пикардийские, гасконские, иногда бретонские, деформированные вдобавок ужасным произношением черных рабов. Они изобрели с виду облегченный синтаксис, который был на самом деле очень сложным, как, впрочем, и их перевернутые мозги.
— Вы разве совсем не понимаете его, шевалье? — игриво спросила Жюли, довольная тем, что уличила его в беспомощности.
В ответ Реджинальд улыбнулся:
— Ошибаетесь, моя красавица. Отлично понимаю. Не забывайте, что я давно живу на этих островах.
И преднамеренно выгнув свою мощную грудь, обтянутую цветастым жилетом, он внезапно произнес на чистом креольском наречии, посмеиваясь про себя:
— Когда женщина бежит на небольшое расстояние, она поддерживает сиси руками, а когда на большое, она отпускает их.
— О, шевалье! — рассмеялась Жюли, притворившись, что возмущена, потому что на самом деле она все отлично поняла и подумала, что это касается ее лично. — О, шевалье, значит, вы для этого приглашаете меня на прогулку?
Смеясь, он отрицательно покачал головой. Он был доволен, что во всем разобрался. Значит, Демарец не был ни у кого на службе и не являлся шпионом. Да и кому бы могло прийти в голову в чем-то подозревать Реджинальда, заставив следить за ним такую дубину, как этот слуга?
Мобрей пытался убедить себя в том, что его опасения были напрасны. Демарец был слишком туп и ограничен, чтобы работать шпионом.
— Вы не знаете, Жюли, — спросил он как бы невзначай, — чем занимался Демарец до своего приезда на Мартинику?
— Знаю. Он был слугой в семье дю Парке. Кажется, у мадам Миромениль.
Он с облегчением почувствовал, как улетучиваются его последние опасения и сомнения. Но как бы то ни было, шпион Демарец или нет, он при первом же случае свое получит. Реджинальд подождет того момента, когда Демарец снова задержится у дверей его комнаты, и тогда слуге не сдобровать.
— Милая Жюли, — принялся за свое Реджинальд, — раз уж вы не хотите прогуляться со мной в окрестностях, то хотя бы поцелуйте меня, как целуются влюбленные после ссоры.
Она лукаво улыбнулась и внезапно спросила:
— Шевалье, а что, ваша лошадь по-прежнему хромает?
— К чему этот вопрос?
— Да так. Просто я вспомнила одну поездку с вами и лошадь, которая хромала. Вы даже часто останавливались, чтобы дать ей время передохнуть.
Он сразу вспомнил свой первый приезд на Мартинику. Особенно тот момент, когда после бурно проведенной ночи в объятиях Мари, он встретил служанку Жюли и сразу же почувствовал к ней вожделение.
Он хитро улыбнулся. Она даже не догадывалась о его намерениях, когда он схватил ее за оба запястья и попытался поцеловать.
Эта игра понравилась Жюли, потому что она всегда была готова уступить. К тому же эта схватка с шевалье ее даже несколько возбудила. Однако она тогда так ловко отвернула голову, что было видно, что она не в первый раз сопротивляется мужчине, при этом так, что не сразу поймешь, сопротивляется она его настойчивости или завлекает его.
Однако сегодня она была неумолима. Мобрей смирился с неудачей и сказал:
— Вы мне напомнили поведение Анны Австрийской несколько лет тому назад в епископском саду в Амьене. Сначала она кинулась в объятия герцога Букингемского, в которого была безумно влюблена, а когда дело приняло серьезный оборот, она вдруг принялась кричать и звать на помощь.
— Лично я считаю, — с уверенностью сказала Жюли, — что этот крик королевы является доказательством того, что она вовсе не любила герцога.
— Скорее всего, — ответил он, — королева закричала от того, что герцог слишком медлил!
В это время он выпустил ее, но, спохватившись, снова пошел в наступление. Вполне возможно, что на этот раз он получил бы свое, если бы в этот момент не раздался орудийный салют из сотен пушек, от которого затряслась земля и Горный замок.
Несмотря на свою невозмутимость, Реджинальд вздрогнул и забыл о Жюли. Служанка тоже вздрогнула, но первая пришла в себя.
— Шевалье, — воскликнула она со смехом, — вы испугались! Но это же просто форт отдает нашему несчастному генералу последние почести.
Он не дослушал ее фразы до конца, так как и сам догадался. На его лице вновь появилась игривая улыбка:
— Я схожу в свою комнату, Жюли, за морской подзорной трубой, и с террасы замка мы увидим, что там происходит.
Глядя на лафеты пушек, из которых не стреляли со времен Карибской войны и которые стали зарастать травой, они совершенно забыли о ссоре.
Мобрей осматривал рейд в подзорную трубу. В разных местах он видел различные инциденты и по этому поводу издавал возгласы. Жюли с нетерпением требовала, чтобы он дал ей посмотреть. Передав ей подзорную трубу, он встал у нее за спиной и, крепко прижимаясь, советовал, в какую сторону лучше смотреть. Жюли говорила, что видела обитателей форта, которые плакали, уткнувшись носом в платки, что голубые и зеленые галуны различных родов войск вспомогательной части на фоне синего моря ей очень понравились. Мобрей в этот момент занимался другим делом. Он снял руки с плеч служанки и начал водить ими по груди и бедрам, словно лепил статую. Жюли не сопротивлялась, потому что эти ласки уже не волновали ее, она будто не замечала их. Мобрей мог подумать, что, привыкнув к такому обращению, она просто стала бесчувственной.
