Ходи невредимым! - Антоновская Анна Арнольдовна (книги .txt) 📗
Одиноко чернело бревно на берегу Ностури. Не собирались здесь деды потолковать о земле, поговорить о свойствах зверей. И яркие костры по вечерам не освещали знакомые изломы берега, где тихо шелестел листвой серебристый пшат и причудливо свисали плети пряной ежевики.
Ностевцы торопливо возводили новые укрепления. И стар и мал укрепляли защитную линию башен на подступах к Гори, еще не занятому персами. И в самом Носте не было сна: из войлока выделывались подпанцирные накладки, шились бурки, походные цаги, подвозилось оружие, которое старательно раскладывал на десятки и сотни дед Димитрия – уже совсем седой, но по-прежнему быстрый в движениях, с неугасаемым огоньком в живых глазах.
Вооруженные копьями, шашками и самострелами ностевцы толпились у заставы, то и дело отодвигая в сторону огромный брус и пропуская конных азнауров.
Еще не слышались здесь раскаты исфаханских пушек, не вылетали на гребень холма, горяча скакунов, краснобородые кизилбаши, с тем чтобы взмахом кривой сабли или ядовитой стрелой вызвать богатырей гурджи на смертельный поединок; не проходили бесконечные тысячи, предавая огню и мечу многострадальную землю, не рушились стены, и склоны гор окрашивала не кровь, а беспредельные ковры маков.
Но в самом воздухе уже ощущалось тревожное дыхание войны.
У поворота дороги на пригорке раскинул тенистые ветви столетний дуб. Наконец Носте!
Сосредоточенные, угрюмые, суровые, въезжали азнауры в замок. Кое-где мелькнет нарядная куладжа или лихо сдвинутая набекрень папаха, но больше мрачной синевой отливают кольчуги и шлемы, топорщатся бурки, еще отдающие запахом овечьего руна.
Собрались ближние азнауры выслушать возвратившихся Даутбека и Димитрия. Какой ответ с гор принесли «барсы»? Даутбек немногословно рассказал о вероломстве Зураба. Скованы горы, близок Хосро-мирза.
Недоумевали азнауры, почему Зураб, зять царя, оказывает помощь персам, с которыми воюет царь? Саакадзе саркастически улыбнулся, – для него не было загадкой происшедшее: честолюбец не рискнет своим владением даже ради бога. Мысль о спасении Картли тоже не тревожит арагвинца: царь Симон ему ни к чему! И Моурави лишний для него, ибо, пока он жив, не стать Зурабу царем горцев. Значит, прямая выгода избавиться и от беспокойного Моурави.
Хевсуры не придут! В развернувшихся военных событиях был дорог каждый час. Азнауры немедля рассыпались по Средней Картли, не занятой кизилбашами, снова и снова призывая всех от мала до велика под копье. Дороги и тропы заполнили кони, раздавался звон оружия. Знамя, на котором колышется неустрашимый барс, стало знаменем Картли. Как голубой факел, взлетало оно на гребни гор, проносилось вниз, пересекало бурлящие реки, увлекая за собой соединенную азнаурскую конницу.
«Скорей! Скорей! Прикрыть левый край! Отдать жизнь, но не Картли! Скорей! Скорей!»
Гул от топота коней нарастал. Из окрестных поселений появлялись новые всадники – один, два, десять, пятьдесят, сто – и устремлялись за Георгием Саакадзе. Беспрерывно трубил тревогу ностевский рог: «Скорей! Скорей!»
Вклиниваясь в предрассветные туманы, Моурави вошел в Ксанское ущелье, соединил свои дружины с азнаурскими и ксанскими, ровными рядами выстроил ополченцев, поставив над каждым рядом выборных от деревень и опытных дружинников, и боевым порядком расположил войско возле Карчохи.
Шумит у своего истока Ксани, смывая силуэты двух всадников. Вскинув руку, приветствовал Саакадзе владетеля Эристави Ксанского. У князя Иесея на правом рукаве поблескивала золотая подковка.
В сопровождении легкоконного отряда ксанцев и сотни Автандила, Моурави и владетель отправились на осмотр местности. Они остановили свой выбор на до-пинке, одной стороной упирающейся в гряду лесистых холмов, а другой примыкающей к незаметной лощине. Такой оборонительный рубеж Саакадзе счел наилучшим, памятуя урон, нанесенный картлийцам огнем персидских пушек на Марткобской равнине, а также учитывая возможность скрыть часть конницы в засаде для использования в нужный час.
В то время как Моурави лично руководил расстановкой войск на отведенных участках боевой линии, Хосро-мирза, обеспечив себе преимущество в районе пшав-хевсурской Арагви, приближался к замку Арша.
Хаотическое нагромождение скал, множество балок и ущелий и цепи гор, нередко уходящих за черту вечного снега, вызвали у Хосро не чувство восхищения, а раздражение. Он спешил вызволить из замка Арша злосчастного Андукапара и злонравную Гульшари: так повелел шах Аббас, особенно ценивший старшего Амилахвари за ненависть к собственному народу. Новый жезл начальника Метехского замка, который Андукапар должен был торжественно получить от царя Симона, увенчивался не крылатым картлийским конем, а львом, разверзшим алмазную пасть. Шах Аббас не сомневался, что Андукапар будет неуклонно блюсти персидские интересы, а Гульшари, напоминающая миниатюру Реза-Аббаси, объединит в своем дарбази влиятельных владетелей, приверженцев Ирана.
Таким приверженцем давно помогли стать самому Хосро его практический ум и дальновидность. Спасение Восточной Грузии он видел в переустройстве картли-кахетинского двора на персидский лад, а свое воцарение тесно связывал с предельной покорностью шах-ин-шаху, граничившей с присущим придворным ханам раболепием. Вместе с тем он не собирался посягать на картвелоба – грузинские законы и обычаи – и фанатично внедрять коран. Он предполагал применить политику сглаживания острых углов и этим добиться признательности и шаха Аббаса и грузинских князей. Идея национальной независимости, вдохновлявшая Георгия Саакадзе на любой подвиг и самопожертвование, была чужда Хосро-мирзе, магометанину, приверженцу традиций иранского двора. Он жадно стремился к трону, но для этого раньше всего надо было разумно выполнить волю «льва Ирана».
«Велик шах Аббас!» – так приветствовал он у главного входа в замок Арша обезумевшего от радости Андукапара. Представший перед владетелем с любезной улыбкой Хосро-мирза, в тюрбане с великолепными развевающимися перьями, прихваченными бирюзой с голубиное яйцо, казался Андукапару выдуманным, сказочным героем его сновидений.
Своему избавителю Гульшари представилась в сверкании причудливо подобранных камней, в переливах изумрудного бархата, с длинными густыми, амброю покрытыми волосами. Гульшари была прекрасна, но Хосро-мирза внезапно припомнил пленившую его Хорешани с ее несколько пышными бедрами, с волнующей воображение походкой, с глазами манящими, но, увы, охлаждающими, как мираж, и речью, полной блеска, но, увы, насыщенной острым перцем.
Возбужденный Андукапар приказал бить в барабаны и играть в трубы. Прикрепив к поясу фамильный меч с нахохлившимся на рукоятке черным грифом, владетель ввел Хосро в чертог, сверкавший тисненой кожей и парчой, намереваясь показать собрание ковров. Воспрянув духом, Андукапар решил устроить трехдневный пир, двухнедельную охоту, состязание плясунов. Он шепнул Гульшари: «Держись поближе к своему родственнику – ведь шах Аббас именно ему и поручил захватить трон Кахети».
Все предложенные удовольствия Хосро-мирза отклонил, кроме одного. Он внимательно осмотрел находившуюся в трех агаджа от Арагви крепость Арша, главенствующую над ущельем, примыкающим к Гудамакарским теснинам. Аршас-цихе, по замыслу Хосро-мирзы, должна быть использована как верный оплот против усиливающегося проникновения России в горы Кавказа.
Образованная из природной глубокой пещеры на отвесной скале, всегда покрытой снегом, по высоте своей неприступная для врагов, крепость Аршас-цихе вызвала полное одобрение Хосро-мирзы, и он присоединил к собранию ковров и свой дар: шелковый керманшах с гербом Ирана.
Пообещав Андукапару вторично прибыть в замок для помпезного пира, который украсит своим присутствием блистательная Гульшари, и для облавы на туров и посетовав, что раньше надо провести облаву на «барсов», Хосро-мирза повелел ханам выступать.
