Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
Критий бросил взгляд вниз, на трепещущее Собрание, и насмешливо улыбнулся. Затем он произнес с театральной напыщенностью:
- Мы отдаем вам в руки этого человека, Ферамена, осужденного согласно закону. Отведите же его. Одиннадцать, куда подобает и сделайте с ним что следует.
Аристон встал со своего места. В эту минуту и даже в ближайшие день-два ему абсолютно ничего не угрожало, и он это знал. Критий был слишком умен, чтобы сейчас добавлять масла в огонь новыми арестами и казнями. Нет, он даст возможность демосу, городской черни успокоиться, забыть о происшедшем.
“Ну а я, - подумал Аристон, - сегодня ночью смогу спокойно покинуть Афины. Сегодня ночью. После того как навещу в тюрьме “Котурна”. Чтобы засвидетельствовать ему мое уважение. Ибо, кем бы он ни был - ренегатом, трусом, предателем, лжецом, - он это заслужил. Своим сегодняшним поведением он многое искупил в своей жизни…”
Аристон без труда прошел в тюрьму. Это объяснялось тем уважением, даже любовью, которыми он пользовался
повсеместно; кроме того, приказ об его аресте еще не был отдан. Об убийстве двух стражников Критию даже не доложили, в сущности, оно осталось почти незамеченным во всеобщей суматохе.
Когда он вошел, Ферамен сидел на скамье, бледный как смерть, держа роковую чашу в дрожащих руках.
- Ферамен, - окликнул его Аристон.
Ферамен поднял голову. Его глаза расширились от удивления.
- Ты! - воскликнул он.
- Да, - сказал Аристон, - это я. Я пришел, чтобы отдать тебе должное. Сегодня ты достойно защищал дело свободы, друг мой…
- Друг? - прошептал Ферамен. - Ты назвал меня своим другом? Меня, бросившего тебя на произвол судьбы у Аргинус? Меня, который в сговоре с Критием отказал тебе
в гражданстве, столь доблестно завоеванном тобою? Меня, который…
- Да, назвал, - заявил Аристон и, нагнувшись, поцеловал его.
Ферамен встал. Кровь бросилась ему в лицо. Его темные глаза засверкали.
- Возьми этот таз. Аристон! - сказал он.
- Взять?
- Да-да! Этот таз! Я назначаю тебя симпосиархом. Разве ты не знаешь, как играть в коттаб?
Аристон с недоумением посмотрел на окружающих:
стражников, членов Одиннадцати, любопытных, которые всегда толкались в тюрьме во время казни знатного узника. Затем его осенило - коттаб, ведь это игра, за которой он наблюдал в доме Алкивиада в ту ночь, когда этот сумасбродный гений глумился над мистериями и высмеивал богов. Тогда в роли симпосиарха выступал Орхомен, он держал у себя на коленях серебряный таз, в который играющие издалека плескали вином, произнося при этом здравицу в честь самого любимого человека.
Он нагнулся и поднял маленький грязный тазик, валявшийся на полу.
Ферамен улыбнулся ему; он полностью овладел собой, его абсолютное спокойствие внушало благоговейный трепет.
Затем “Котурн”, этот сапог на обе ноги, ренегат, трус, предатель, поднес чашу с ядом к своим губам. Аристон видел, как его горло большими глотками проталкивало внутрь это смертельное лекарство.
Он отнял чашу от губ, еще раз улыбнулся и спросил:
- Ну что. Аристон, друг мой, ты готов?
- Да, - прошептал Аристон и высоко поднял таз. И тогда Ферамен умелым движением кисти послал последние капли из своей чаши через весь подвал так, что они
попали точно в таз.
- Эта капля для моего возлюбленного Крития! - произнес он.
Вот так Ферамен, “Котурн, Надевавшийся на Обе Ноги”, достойно встретил свою смерть.
И в ту же самую ночь, мчась во весь опор по дороге, ведущей из Афин в Фивы, под ясным звездным небом, Аристон принес священную клятву:
- Эта последняя капля будет влита в горло Крития моей рукой!
И эта клятва стала второй за всю жизнь, которую ему суждено было нарушить. Первой была клятва, данная им покойному Данаю.
Глава XXV
Аристон сидел у огня в маленькой харчевне, пытаясь согреть руки о большую чашу нагретого медового вина. Харчевня находилась в Беотии, у самой границы между этим государством и Пла-теей, так что здесь, естественно, было гораздо холоднее, чем на юге, на Аттическом полуострове.
Он повернул голову и окинул взглядом людей, битком набивших харчевню. Он сразу определил, что почти все они были афинянами, хотя никогда прежде ему не приходилось видеть жителей своего приемного полиса столь молчаливыми, запыленными, усталыми, забитыми, запуганными…
Он подозвал хозяина харчевни и спросил, кто эти люди.
- Кто они? - переспросил этот славный беотиец. - Ну разумеется беженцы, мой господин, бегущие от Тридцати Тиранов. Такое впечатление, что афиняне изобрели для себя новый закон: любой бедолага, чье имя не внесено в список Трех Тысяч Олигархов, сколь бы знатным и благородным он ни был, может быть в мгновение ока отправлен в тюрьму, где ему тут же предоставят возможность промочить горло глотком отборного яда. И все это без ненужной траты времени на такие глупости, как суд.
- И что, все эти люди были осуждены на смерть? - спросил Аристон.
- Нет, мой господин. Иначе они не были бы здесь.
Просто у них появились некоторые основания считать, что следующая порция яда предназначается для них. Как я слышал, теперь в Афинах заработать ее можно безо всякого труда. Может, их вина состоит в том, что они прилюдно подали милостыню нищему, или ни разу не забили до смерти своего раба, или, страшно подумать, ни разу даже не столкнули с дороги в грязь какого-нибудь фета…
- Словом, им так или иначе не удалось соответствовать высоким аристократическим принципам и в полной мере проявить надлежащие благородные чувства? - подытожат
Аристон.
- Вот именно. Ну а ты, мой добрый господин, осмелюсь
спросить, что привело тебя в наши края?
- Да то же, что и их. Только мне удалось выбраться оттуда немного раньше, еще до вступления в силу того закона, о котором ты говорил, друг мой. Однако судя по твоим словам, ты придерживаешься либеральных взглядов, невзирая на твой цветущий вид и весьма почтенное брюхо. Весьма редкий случай. Тем не менее, мне думается, ты мог бы мне помочь. Допустим, я хотел бы кое-что изменить в
Афинах…
В глазах хозяина промелькнуло внезапное подозрение.
- Господин столь благородного вида, как ты? - осведомился он.
- Благодарю тебя за лестные слова. Но я не всадник и даже не калокагат. Я простой метек. Правда, богатый метек - точнее, был им до того, как они отобрали у меня мои мастерские и к тому же убили моего лучшего друга.
- А кто был твоим лучшим другом, мой господин? -
спросил беотиец.
- Ты когда-либо присутствовал на играх? - спросил Аристон. - На Истмийских или Олимпийских?
- И на тех, и на других, - с гордостью заявил хозяин.
- Тогда ты должен знать - или, по крайней мере, должен был видеть - атлета Автолика.
- Автолика? Великого панкратиаста? Который сломал руку Промития, как тростинку, а затем зашвырнул его так далеко, что… Неужели ты хочешь сказать, что они…
- …убили его? Да, - подтвердил Аристон.
Пламя ярости вспыхнуло в глазах хозяина харчевни. Он,
как и многие простые люди, всегда восхищался спортивными подвигами и боготворил могучих, бесподобно сложенных атлетов, которые их совершали.
- Я бы на твоем месте, мой господин, - сказал он, - отправился в Фивы. Там обосновался фрасибул Стирий-ский. Я слыхал, что он собрал вокруг себя немало отличных воинов.
Аристон, разинув рот, уставился на хозяина, буквально остолбенев от изумления. Подумать только, Фрасибул, молчаливый соучастник Ферамена во время позорной судебной расправы над шестью стратегами! Каким образом подобный тип мог найти в себе мужество, чтобы?..
Но он тут же спохватился и направил свои мысли в иное русло, вспомнив, уже без всякой насмешки, о более ранних событиях. Ибо шесть лет назад Фрасибул приобрел заслуженную славу, одержав, вместе с Алкивиадом, блестящую победу в морском сражении под Кизиком; опять же, через три года он с тридцатью триерами подчинил себе все фракийские города, восставшие против Афин. И даже при Аргинусах, несмотря на то что его самолюбию был нанесен болезненный удар, когда афиняне безо всяких видимых причин понизили его до должности триерарха - скорее всего за давние и близкие отношения с Алкивиадом, - фрасибул тем не менее проявил себя по меньшей мере достойно. Так можно ли считать трусом человека только за то, что он один-единственный раз потерял самообладание? Ибо одно дело смотреть в лицо смерти во время боя, когда кровь кипит в жилах и у тебя нет времени думать о ней. И совсем другое - встретить ее в мрачном и сыром подземелье, держа в руках чашу с ядом. Во всяком случае, мысль о такой смерти должна казаться невыносимой. Ну а теперь…
