Лихолетье Ойкумены - Вершинин Лев Рэмович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
Полисперхонт не любит Македонию и будет плохим наместником. Если уже сейчас он почти открыто говорит о том, что в старое время жилось лучше и следовало бы восстановить древние рубежи, то что же будет потом?
Тем паче что у него найдется немало сторонников…
Такие же царьки, как он, не простившие Аргеадам лишение их, венценосных, возможности автономно крутить хвосты бычкам в своих горах.
Правда, найдутся и противники.
Коренные македонцы, не желающие распада страны, находящейся на пороге величия – своего собственного, нажитого трудом и доблестью, а не азиатского, химерического.
И царь Арридей никогда не даст согласия на отделение горных царств; дурачок или нет, а память у него хорошая, и он очень послушный. Антипатр для него – все равно что отец, он порой так его и называет, и вовсе не зря наместник провел многие вечера наедине с базилевсом, натаскивая его, словно эфиопского попугая. Теперь, если царь Арридей слышит в своем присутствии слово «Македония», он тут же, не глядя на происходящее, мгновенно откликается: «Должна быть единой!»
Не стоит забывать и об Эвридике.
Девочка пошла замуж за малоумного ради короны, а теперь, имея корону, мечтает еще и о власти. О власти над настоящей державой, а не огрызком ее. И она запретит Арридею, млеющему при одном взгляде на нее, даже слушать чьи-либо разговоры на эту тему.
Даже если этим «кем-то» будет наместник…
Но Полисперхонт упрям, а Арридей – не забывай, Антипатр! – не единственный венчанный царь, живущий в Пелле… Что, если горские царьки сговорятся с ведьмой? Она ведь пойдет на что угодно, даже на развал страны, лишь бы только вернуться из Эпира, куда спровадил ее Антипатр под радостный вой половины древних македонских родов?..
И что тогда?
Полисперхонт – законный наместник, и древний обычай подтверждает его право старейшего.
Александр, сын Гаденыша, – законный царь, коронованный по всем правилам, причем для многих, не знающих, что к чему, его отец превратился в миф, а миф всегда притягателен…
А ведьма Олимпиада – законнейшая опекунша своего родного внука, доныне удерживаемого злыми недругами вдали от бабушки.
Пожалуй, это выглядит даже трогательно.
Вот только нет в этом раскладе места ни для царя Арридея, ни для лучших людей страны, озабоченных ее благом, ни для самой Македонии.
Больше того: здесь нет места и для Кассандра!
А вот этого уже допускать нельзя, нельзя умирать, не решив эту проблему…
Филипп! Фил! Если ты слышишь меня, подскажи!
И в ответ на немой вопль является мысль, то ли своя, то ли подсказанная тем, кто спит в белой усыпальнице, но такая простая, мудрая и прозрачно-ясная, что становится досадно: как же не додумался раньше?!
Конечно!
Полисперхонт, и с этим ничего не поделаешь, – наместник.
Ибо никто не вправе распоряжаться посохом как своей собственностью.
Но армия-то, армия, стоящая в Элладе, закаленная в боях с бунтовщиками! Она создана Антипатром, на его деньги, она сражалась под его знаменем, и каждый таксиарх, не говоря уж о гетайрах, – из коренных македонцев; горную сволочь вербовщики, следуя приказу наместника, не принимали.
Армия знает Кассандра и сражалась за единство Македонии.
И если Антипатр не вправе передать сыну посох наместника, то кто может запретить ему своей волей назначить его архистратегом войска? А там уж дело сына, как найти общий язык с таксиархами.
Кассандр – умный мальчик, он все сделает как надо.
…Удивительно светло и чисто становится на душе.
Глаза Антипатра закрыты, но он все равно видит: горная тропа, и синее небо над головой, и по тропе, сторожким охотничьим шагом идут гуськом трое юношей, почти мальчиков; на плечах у них – легкие меховые безрукавки, на поясах – кинжалы, за спинами – котомки с нехитрой снедью. Уже пятый день выслеживают они снежного барса, и плевать, что уже перейдена граница Македонии и Тимфеи; пусть попробуют тимфейские козодралы встать у них на пути! – мало не покажется, отделают до крови, как недавно отделал старший, Фил, в кулачном бою долговязого тимфейского царевича Полисперхонта, наезжавшего со своих диких гор к соседям, в культурную Пеллу, где есть даже каменные дома, мир посмотреть и себя показать.
Старейший из вождей улыбается.
Он знает, что будет дальше: притаившаяся пятнистая кошка прыгнет из кустов прямо на плечи Филу, и Парме в прыжке поймает ее на копье, а Фил добавит кинжалом, и оба они, победители, будут добродушно подтрунивать над невезучим Анто, которому только и останется, что свежевать тушку…
Антипатр открывает глаза, и взгляд его незамутненно ясен, как бывает лишь у не ведающих грядущего младенцев и ни о чем не сожалеющих старцев.
– Деточка! – зовет он удивительно звонким и сильным голосом, и поджарый чернобородый сын покорно подбегает к креслицу.
– Что, батюшка?
– Присядь, родной! – сухой старческий палец указывает прямо на траву, у ног. – И слушай внимательно. Нам нужно о многом поговорить…
Первый свиток
Эписодий 1
Люди и тени
Мидийское нагорье. Ранняя весна года 460
от начала Игр в Олимпии
…Антигон хлопнул в ладоши, и, раздвинув завесы полога, в шатер проскользнул высокий шлем, украшенный пучком волос из конского хвоста. Поди ты! Настоящий македонский шлем! Пожалуй, даже чересчур македонский. Таких, помнится, давно уже не делают даже там, в родных горах, гнушаясь простотой и нарочитой грубоватостью. Разве что самые упрямые из ветеранов продолжают таскать на головах этакое старье – из особой гордости и в упрек молодежи, падкой на азиатские блестки.
Да уж… Шлем-то македонский, а вот глаза под исцарапанным медным козырьком – вовсе не македонские. Лилово-черные, выпуклые, налитые маслянистой поволокой.
Азиатские глаза. По-собачьи преданные.
И – умные.
– Приведите Эвмена!
– Повинуюсь, мой шах!
Слегка всколыхнув струи узорчатой ткани, воин скрылся. А медовое азиатское величание все шелестело и шелестело в сумеречном воздухе шатра, не торопясь исчезать, шуршало все тоньше, пока не угасло наконец в шорохах и перестуках просыпающегося стана.
Превозмогая жгучую боль, полыхающую в левом виске – она и разбудила задолго до рассвета! – Антигон осторожно растянул губы в улыбке. Хм… «шах»!.. Что ни говори, а персы – понятливый народец. Шах – это шах, и никаких сомнений. Если войско в твоих руках. А что? Разве не так? Эх-хе-хе. Да вот только попробуй-ка приказать своим хоть в шутку назвать себя базилевсом… Нет, назвать-то назовут, не поморщатся. Жить каждому охота. Да вот только в тот же миг выползет из полисадия молва-молвишка, и ничем ее уже не остановишь. И помчится она по всем дорогам, на все четыре стороны света, сбивая конские спины, раздувая корабельные паруса.
На нильские берега полетит, к старинному дружку Птолемею, исхитрившемуся-таки подмять под себя – и похоже, надолго уже – фараоновы земли; к глиняным громадам вавилонских башен, на восстановление которых не жалеет ни золота, ни рабских рук громогласный и упрямый верзила Селевк; в унылую пыльную Пеллу, столицу давно и навсегда покинутой, уже почти и забытой Македонии, к сумасшедшему и оттого вдвойне опасному мальчишке Кассандру, сыну Антипатра-покойника…
И все.
На посмевшего назваться царем – налетят стаей. И ведь загрызут, вот что обидно. За то, что первым решился. И даже не вспомнят, как убивали бедолагу Пердикку, всего-то и хотевшего, чтобы они подчинялись царю…
Шакалы…
Ну что ж. Значит – пусть побольше умных и верных, все понимающих правильно персов будет в личной охране. И плевать на ворчанье ветеранов. Драться они уже не способны – годы не те, зато горазды предавать собственных вождей…
Как того же Эвмена.
Антигон приподнялся и сел на ложе.
Боль, в последние дни с методичностью пожилого, чуждого и злобе, и милосердию палача рвавшая череп изнутри, кажется, начала понемногу смягчаться. Не то чтобы угасла, нет, но сделалась привычной, нудно-терпимой. Вот ведь, давно нет глаза, а пламя в пустой глазнице подчас вспыхивает до того яростно, что хочется биться головой о собственный щит…
