Вождь окасов - Эмар Густав (читать книги полные TXT) 📗
Молодые люди осмотрелись вокруг.
– Это правда, – прошептал Валентин, с унынием потупив голову, – да спасет нас Господь.
В самом деле положение путешественников было по-видимому безвыходно. Они ехали по одной из тех дорог, которые проложены в скале и огибают Анды; дорога эта едва имела четыре фута ширины; с одной стороны она была обрамлена гранитной стеной в тысячу метров, а с другой пропастями неизмеримой глубины, внизу которых журчали глухо и таинственно невидимые воды. В таком месте всякая надежда на спасение могла бы показаться безумием.
Между тем путешественники все продвигались вперед, один за другим, безмолвно и угрюмо. Каждый внутренне сознавал близкую опасность, но не смел, как это всегда случается в подобных обстоятельствах, сообщить свои опасения товарищам.
– Мы еще далеко от Скачка Колдуна? – спросил Валентин после довольно продолжительного молчания.
– Мы приближаемся и скоро доедем, – отвечал Трангуаль Ланек, – если только...
Вдруг туман, скрывший горизонт, внезапно расторгся, молния осветила небо, и страшный порыв ветра ворвался в ущелье.
– Сойдите на землю! – вскричал Трангуаль Ланек громовым голосом. – Сойдите на землю, если дорожите жизнью! Лягте и ухватитесь за скалы.
Все последовали совету вождя. Лошади, предоставленные самим себе, инстинктивно понимали опасность и немедленно тоже легли на землю, чтобы ветер не сдул их.
Вдруг грянул гром, и полился проливной дождь. Перо не в состоянии описать страшного урагана, который разразился над горами с невыразимым бешенством. Куски огромных скал, подмытые водой, уступая силе ветра, катились сверху вниз с ужасным грохотом; столетние деревья вырывались с корнем и взлетали на воздух как соломинки. Свист ветра, удары грома, смешивавшиеся с ревом бури, хрипение изнемогавшей природы, которая билась под могучею рукою Бога, составляли самую страшную симфонию, какую только можно вообразить.
Вдруг крик горести и агонии пролетел по воздуху и на минуту заглушил все звуки урагана. С выражением крайнего отчаяния дон Тадео вскричал:
– Дочь моя! Спасите мою дочь!
Король Мрака, презирая опасность, которой подвергался, встал на ноги, протянув руки к небу; волосы его развевались по ветру, лицо было освещено светом молнии. Донна Розарио, слишком слабая и слишком хрупкая, чтобы удержаться за острые уступы скал, была схвачена ураганом и брошена в пропасть. Красавица, не говоря ни слова, бросилась в бездну, чтобы спасти свою дочь или умереть вместе с нею.
– О! – вскричал граф с лихорадочной энергией. – Я спасу донну Розарио!
И он хотел уже исполнить свое намерение, но железная рука удержала его.
– Останься, брат, – сказал ему Валентин печальным и тихим голосом, – предоставь мне подвергнуться этой опасности.
– Но...
– Я так хочу!.. Какая нужда, если я умру? – перебил Валентин с горечью. – Меня не любят! Мужайтесь, друг, – прибавил он, обращаясь к дону Тадео, – я возвращу вам вашу дочь или погибну вместе с нею.
Он позвал свою собаку, дал ей понюхать шарф молодой девушки, прицепившийся к кусту, и сказал:
– Ищи, Цезарь, ищи!
Благородное животное жалобно завыло, обнюхало воздух по всем направлениям, потом после минутной нерешимости замахало хвостом, обернулось к своему господину и бросилось по крутому, почти отвесному скату пропасти.
Валентин сделал Луи прощальный знак и, принудив своего друга предоставить ему одному всю заботу, начал спускаться, держась за кустарник. Ураган как будто удвоил ярость: небо, беспрерывно прорезываемое молниями, превратилось в огненную скатерть; дождь полился еще сильнее. Дон Тадео, несмотря на всю свою энергию, был поражен этим ужасным ударом. Лишенный мужества, он упал на колени на мокрую землю и начал истово молиться, чтобы Тот, для кого все возможно, возвратил ему дочь.
Валентин исчез.
ГЛАВА LXXXVI
Пропасть
Когда Валентин бросился в пропасть, он повиновался первому движению сердца, которое заставляет человека подвергаться величайшим опасностям и пренебрегать жизнью, чтобы помочь тем, кого они любят. Любовь молодого человека к донне Розарио была достаточно сильна для того, чтобы побудить его к этому поступку, однако на этот раз случае он был побуждаем только преданностью к своему молочному брату и желанием возвратить несчастному отцу дочь.
Как только он повис на отвесной стене скалы, вынужденный ощупывать место прежде чем поставить ногу или схватиться за кустарник, его возбуждение исчезло, уступив место той холодной и ясной решимости храброго человека, который рассчитывает каждое свое движение.
Предпринятый им спуск был чрезвычайно труден; он мог действовать только ощупью. Часто он чувствовал, как из-под его ноги выскакивал камень, на котором он думал утвердиться, или как в руке его отрывалась ветвь, за которую он хватался. Он слышал, как на дне бездны ревела вода, и хотя вокруг него все было темно, он чувствовал головокружение при мысли о глубине бездны, над которой он висел. Однако непоколебимый в своей решимости, он все спускался, следуя насколько это было для него возможно, по следам своей собаки, которая шла впереди него и останавливалась время от времени, показывая ему дорогу своим тихим лаем.
Он уже спустился очень глубоко, потому что, нечаянно подняв голову, не приметил над собою неба: все слилось с мраком пропасти. Он остановился на минуту, чтобы перевести дух, и потом снова закричал своей собаке:
– Ищи, Цезарь, ищи!
Собака оставалась нема. Встревоженный Валентин повторил зов и наклонился вперед по инстинктивному движению. Вдруг ему показалось, что в нескольких футах от того места, где он находился, лежит какая-то фигура в белом платье, очертания которой были однако так неопределенны, что он наклонился еще более вперед, чтобы удостовериться, не ошибается ли он.
Он устремил глаза на этот предмет с таким пристальным вниманием, с таким упорством, что почувствовал начало сильнейшего головокружения; в висках его застучало, в ушах сделался шум. Хотя он и мог еще отдать себе отчет в странной перемене, происходившей в нем, и понимал опасность, угрожавшую ему, но не имел силы отвести глаз от предмета, привлекшего его внимание, а напротив смотрел на него еще пристальнее, с тем необъяснимым наслаждением, смешанным с ужасом и страданием, которые человек испытывает в подобных обстоятельствах.
В ту минуту, когда он без сопротивления предавался этому роковому влечению, его вдруг сильно дернули назад. Иллюзия тотчас рассеялась. Как человек, освободившийся от кошмара, он бросил вокруг себя смутный взор. Цезарь, упершись всеми лапами о скалу, держал в зубах полу его плаща. Валентин обязан был жизнью чудному инстинкту ньюфаундлендской собаки. Возле Цезаря была Красавица.
– Можете ли вы отвечать мне теперь? – сказала она отрывистым голосом.
– Как нельзя лучше, сеньора, – отвечал Валентин.
– Вы поможете мне спасти мою дочь, не правда ли?
– Я спустился в эту бездну именно затем, чтобы отыскать ее.
– Благодарю, кабальеро, – сказала донна Мария с признательностью, – она недалеко отсюда. Господь позволил, чтобы я успела вовремя предохранить ее от ужасного падения; с помощью вашей драгоценной собаки, которая прибежала ко мне, я удержала мою дочь в ту самую минуту, когда она чуть было не исчезла в глубине бездны; я уложила ее в кустарник. Бедняжка теперь лежит без чувств и не сознает, что случилось с нею; пойдемте, ради Бога! Пойдемте, прошу вас.
И Красавица потащила Валентина за собой. Она, казалось, преобразилась; уверенность, что она спасла свою дочь от смерти осветила ее лицо безумной радостью. Она быстро бежала по склону пропасти с совершенным презрением к опасности, от которой по жилам Валентина пробегал трепет.
Донна Розарио лежала без чувств посреди густой чащи свившихся лиан, составлявших самые необыкновенные параболы вокруг пяти или шести огромных миртов; она тихо качалась в этом импровизированном гамаке, над бездной в несколько тысяч футов.
