Вождь окасов - Эмар Густав (читать книги полные TXT) 📗
ГЛАВА LXXXVII
Кипос
После умеренного обеда путешественники приготовлялись предаться отдыху, как вдруг Цезарь бросился вперед с яростным ревом. Все схватились за оружие. Настала минута страшного ожидания. Наконец послышался шум шагов, раздвинулись кусты, и явился индеец.
Это был Антинапоэль, Тигр-Солнце. При виде этого человека донна Розарио не могла удержаться от крика ужаса. Мать заслонила ее собой, чтобы защитить ее.
Антинагюэль как будто не примечал присутствия молодой девушки и донны Марии; он ни на минуту не терял того холодного бесстрастия, которое скрывает чувства индейцев; он продолжал продвигаться медленными шагами, и ни один мускул на лице его не шевелился. Приблизившись к Трангуалю Ланеку, он остановился и поклонился ему, приложив ладонь правой руки к груди.
– Я пришел в гости к моему брату, – сказал он глухим и горловым голосом.
– Милости просим, – отвечал вождь, – мы разведем огонь, чтобы принять моего брата.
– Нет, я хочу только покурить с моим братом, чтобы сообщить ему важное известие, которое без сомнения ему неизвестно и которое герольд четырех уталь-мапусов возвестил мне сегодня.
– Будет исполнено по желанию моего брата, – отвечал Трангуаль Ланек, приглашая движением руки Курумиллу сесть возле него.
Трое индейцев уселись со всем церемониалом, принятым в подобных обстоятельствах. Они зажгли свои трубки и молча курили, рассматривая друг друга украдкой.
Наконец, после довольно продолжительного времени, употребленного на то, чтобы добросовестно посылать своим собеседникам клубы дыма в лицо, Антинагюэль заговорил:
– Вот, – сказал он, – кипос, который герольд вручил мне, Антинагюэлю, сыну Черного Шакала, самому могущественному из апо-ульменов пуэльчесских.
Он вынул из-под своего плаща легкую деревянную дощечку, длиною в десять дюймов, очень толстую и надколотую. В середине этой дощечки заключался человеческий палец. Она была обернута ниткой и на одном из ее концов была прибита разноцветная шерстяная бахрома – голубая, красная, черная и белая.
– Брат мой видит, – продолжал Антинагюэль, – что на черной шерсти сделаны четыре узла, чтобы показать, что герольд выехал через четыре дня после луны; на белой завязано десять узлов, означающих, что через десять дней после того четыре уталь-мапуса возьмутся за оружие, так как это было решено на великом совете, созванном всеми токи; на красной сделал узел я. Это значит, что воины, находящиеся под моим предводительством, присоединятся к экспедиции и что вожди могут рассчитывать на мое содействие. Братья мои последуют ли моему примеру?
– Брат мой забыл сказать мне одно, что, по-моему, очень важно, – отвечал Трангуаль Ланек.
– Пусть брат мой объяснится.
– Против кого поднимают уталь-мапусы оружие? Антинагюэль бросил взгляд на белых, которые наблюдали с беспокойством за этой сценой.
– Против бледнолицых, – сказал он тоном смертельной ненависти, – против этих инков, которые хотят нас поработить.
Трангуаль Ланек выпрямился и, взглянув в лицо своему собеседнику, сказал:
– Очень хорошо, брат мой могущественный вождь, пусть он отдаст мне кипос.
Антинагюэль отдал ему. Пуэльчесский воин взял кипос, смотрел на него с минуту, потом, сделав узел на красной и голубой бахроме, передал деревянную дощечку Курумилле, который последовал его примеру. При этом поступке Антинагюэль остался спокоен и холоден.
– Итак, – сказал он, – мои братья отказывают в содействии своим вождям?
– Вожди четырех наций могут обойтись без нас, брат мой это знает, – сказал Трангуаль Ланек, – потому что война кончилась, и этот кипос фальшивый.
Токи сделал движение гнева, которое тотчас обуздал. Трангуаль Ланек продолжал ироническим голосом:
– Зачем вместо того, чтобы отдавать нам этот кипос, Антинагюэль не сказал нам откровенно, что он пришел к нам за своими белыми пленниками, которые от него убежали? Мы отвечали бы ему, что его пленники находятся под нашим покровительством, что мы не отдадим ему их и что он никогда не успеет своими ложными словами заставить нас выдать их.
– Очень хорошо, – сказал Антинагюэль, сжав губы, – таково решение моих братьев?
– Да, и брат мой знает хорошо, что мы не позволим обмануть себя.
Токи встал с бешенством в сердце, но с лицом по-прежнему бесстрастным.
– Вы собаки и бабы, – сказал он, – завтра я приду с моими воинами взять моих пленников и отдать ваши трупы в добычу коршунам.
Оба индейца улыбнулись презрительно и с важностью поклонились уходившему врагу. Токи не удостоил отвечать на эту ироническую вежливость; он повернулся спиной и вошел в лес теми же медленными и торжественными шагами, какими пришел, как будто вызывая своих противников напасть на него.
Как только он скрылся из вида, Трангуаль Ланек бросился по его следам. Индейский воин не ошибся. Проснувшись и увидав, что пленники его убежали, взбешенный Антинагюэль подозревал, что Трангуаль Ланек способствовал их побегу. Несмотря на все предосторожности, принятые ульменом, токи открыл его следы, и его единственная цель, когда он явился к Трангуалю Ланеку, состояла в том, чтобы разузнать о числе врагов, с которыми ему приходилось сражаться, и о том – возможно ли ему будет опять захватить тех, которые уже считали себя почти безопасными от его мщения. Он знал, что не подвергался никакому риску, явившись таким образом.
Отсутствие Трангуаля Ланека продолжалось недолго. Он воротился через час. Товарищи ульмена, встревожившись этим происшествием, встретили его с величайшей радостью.
– Пусть мои братья откроют свои уши, – сказал он.
– Мы слушаем, – отвечал Валентин.
– Лагерь Антинапоэля находится недалеко отсюда; он теперь знает, что мы недостаточно сильны для того, чтобы бороться с ним. Он и приходил сюда только затем, чтобы посчитать нас; он приготовляется к нападению... Что хотят делать мои братья? Наше положение очень опасно.
– Зачем вы не убили этого злодея, – запальчиво вскричала Красавица.
Ульмен покачал головой.
– Нет, – отвечал он, – я не мог этого сделать; он явился ко мне как друг; гость священное лицо, это известно моей сестре.
– Что сделано, того не воротить, – сказал Валентин. – Теперь нам надобно найти средство выйти во что бы то ни стало из ужасного положения, в котором мы находимся.
– Мы умрем прежде нежели допустим этого злодея захватить пленных, – решительно сказал граф.
– Конечно! Но прежде чем мы употребим это крайнее средство, мне кажется, мы могли бы придумать другое, – возразил Валентин.
– Я не вижу другого средства, – печально отвечал Трангуаль Ланек, – мы уже не в Арокании, я очень мало знаю места, в которых мы находимся; голая равнина не даст нам никакого убежища; Антинагюэль легко нас уничтожит.
– Может быть, не следовало бы предаваться таким образом отчаянию, недостойному нас, – энергически возразил Валентин, – нас четверо отважных мужчин, и мы не должны отчаиваться; дон Тадео, какое ваше мнение?
С тех пор как Вождь Мрачных Сердец отыскал свою дочь, он был уже не тот; он только жил для нее и ею; ничто из происходившего вокруг него не могло его заинтересовать. В эту минуту, сидя под деревом, он держал на коленях донну Розарио и с кроткой улыбкой убаюкивал ее как ребенка. Однако при вопросе Валентина он вдруг поднял голову.
– Я не хочу, чтобы моя дочь опять попалась к Антинагюэлю, – с сказал он с жаром, прижимая молодую девушку к своей груди, – что бы ни случилось, я хочу ее спасти!
– И мы также этого желаем, только индейские вожди не знают здешней местности, вы чилиец, а потому, может быть, дадите нам какие-нибудь полезные сведения; мы не знаем какое употребить средство для избежания неминуемой погибели, угрожающей нам.
Дон Тадео подумал с минуту, окинул взором горы и отвечал Валентину, который с беспокойством ожидал его ответа:
– Я доставлю вам это средство, если Господь не откажет нам в своем всемогущем покровительстве; мы находимся только в десяти милях от одной из моих ферм.
