Королева Марго (др. перевод) - Дюма Александр (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
– Мне кажется противоестественным бегать от людей, которых любишь и которые тебя любят, – ответил Карл.
– Я и бежал не от тех, кто меня любит, а от тех, кто меня терпеть не может. Ваше величество, разрешите мне говорить с открытой душой?
– Говорите, месье.
– Меня не выносят герцог Алансонский и королева-мать.
– Относительно Алансона я не отрицаю, – сказал Карл, – но королева-мать проявляет к вам всячески свое внимание.
– Вот поэтому-то я и боюсь ее, сир. И слава богу, что я ее боялся!
– Ее?
– Ее или окружающих ее. Вам, сир, известно, что иногда несчастьем королей является не то, что им чересчур плохо угождают, а то, что угождают слишком рьяно.
– Говорите яснее: вы сами обязались говорить все.
– Как видите, ваше величество, я так и поступаю.
– Продолжайте.
– Ваше величество сказали, что любите меня?
– То есть я любил вас, Анрио, до вашей измены.
– Предположите, сир, что вы продолжаете меня любить.
– Пусть так.
– Раз вы меня любите, то вы, наверно, желаете, чтобы я был жив, да?
– Я был бы в отчаянии, если бы с тобой случилось какое-нибудь несчастье.
– Так вот, ваше величество, вы уже два раза могли прийти в отчаяние.
– Как так?
– Да, сир, два раза только провидение спасло мне жизнь. Правда, во второй раз провидение приняло облик вашего величества.
– А в первый раз чей облик?
– Облик человека, который был бы очень изумлен тем, что его приняли за провидение, – облик Рене. Да, сир, вы спасли меня от стали…
Карл нахмурился, вспомнив, как он увел Генриха на улицу Бар.
– А Рене? – спросил он.
– Рене спас меня от яда.
– Фу! Тебе везет, Анрио: спасать – это не его специальность, – сказал король, пытаясь улыбнуться, но от сильной боли не улыбка, а судорога пробежала по его губам.
– Итак, сир, меня спасли два чуда: одно – раскаяние Рене, другое – доброта вашего величества. Должен сознаться, я боюсь, как бы бог не устал делать чудеса, поэтому я и решил бежать, руководясь истиной: на бога надейся, а сам не плошай.
– Отчего же ты не сказал мне об этом раньше, Генрих?
– Если бы я сказал об этом вам даже вчера, я был бы доносчиком.
– А сегодня?
– Сегодня – другое дело; меня обвиняют – я защищаюсь.
– А ты, Анрио, уверен в первом покушении?
– Так же, как во втором.
– И тебя хотели отравить?
– Пытались.
– Чем?
– Опиатом.
– А как отравляют опиатом?
– Спросите, сир, у Рене: раз отравляют и перчатками…
Карл насупился, но понемногу лицо его разгладилось.
– Да, да, – говорил он, как будто разговаривая с самим собой, – всем тварям, по самой их природе, свойственно бежать от смерти. Так почему же не делать сознательно того, что делается по инстинкту?
– Итак, довольны ли вы, ваше величество, моею откровенностью и верите ли, что я сказал вам все?
– Да, Анрио, да, ты хороший малый. И ты думаешь, что те, кто желает тебе зла, еще не угомонились и будут покушаться впредь на твою жизнь?
– Сир, каждый вечер я удивляюсь, что еще живу.
– Они знают, как я тебя люблю, Анрио, поэтому-то они и хотят тебя убить. Но будь спокоен – они понесут наказание за свою злую волю. А теперь ты свободен.
– То есть я могу уехать из Парижа, сир? – спросил Генрих.
– Нет, нет, ты знаешь, я не могу обойтись без тебя. А! Тысяча чертей! Надо же, чтобы при мне был хоть один человек, который меня любит.
– В таком случае, сир, если ваше величество хотите меня оставить при себе, то окажите мне одну милость…
– Какую?
– Оставьте меня здесь не под видом друга, а под видом узника.
– Как узника?
– Да так. Разве вы, ваше величество, не видите, что ваша дружба меня губит?
– И ты желаешь, чтобы я тебя возненавидел?
– Только для вида, сир. В такой ненависти мое спасение: до тех пор пока они будут думать, что я в немилости, они не станут торопиться умертвить меня.
– Не знаю, Анрио, каковы твои желания, – заявил Карл, – не знаю, какая у тебя цель, но если твои желания не осуществятся, если ты не достигнешь поставленной тобой цели – я буду очень удивлен.
– Значит, я могу рассчитывать на то, что король будет относиться ко мне строго?
– Да.
– Тогда я спокоен… Что прикажете сейчас, ваше величество?
– Ступай к себе, Анрио. Я болен; пойду посмотрю своих собак и лягу в постель.
– Сир, – сказал Генрих, – вашему величеству надо было бы позвать врача: ваше сегодняшнее нездоровье, может быть, серьезнее, чем вы думаете.
– Я послал за мэтром Амбруазом Паре.
– Тогда я ухожу, чувствуя себя спокойнее.
– Клянусь душой, Анрио, – сказал король, – из всей моей семьи ты, кажется, один на самом деле меня любишь.
– Это ваше искреннее убеждение, сир?
– Честное слово дворянина.
– Хорошо! В таком случае поручите месье де Нансе стеречь меня, как человека, который настолько прогневил своего короля, что не проживет и месяца: это единственное средство, чтобы я мог любить вас долго.
– Месье де Нансе! – крикнул Карл.
Вошел командир королевской охраны.
– Я отдаю вам на руки, – сказал ему король, – самого важного государственного преступника; вы мне ответите головой за его сохранность.
И Генрих с унылым видом пошел вслед за де Нансе.
III. Актеон
Оставшись один, Карл очень удивился, что к нему не пришел ни один из верных его друзей; а два верных его друга были кормилица Мадлена и борзая Актеон.
«Кормилица, наверное, пошла к какому-нибудь знакомому гугеноту петь псалмы, – подумал он. – Актеон же все еще дуется за то, что я сегодня хлестал его арапником».
Карл взял свечу и прошел к кормилице. Ее не было дома. Читатель, наверное, помнит, что из комнаты Мадлены была дверь в Оружейную палату. Карл подошел к этой двери, но пока он шел, у него опять начались боли, которые вдруг появлялись и потом сразу проходили; сейчас было такое ощущение, точно в его внутренностях ковыряли каленым железом. Неутолимая жажда мучила его; на столе он увидел чашку с молоком, выпил ее залпом и почувствовал облегчение. Затем опять взял свечу, которую поставил до этого на стол, и вошел в Оружейную палату.
К его крайнему изумлению, Актеон не бросился навстречу. Быть может, его заперли? Но тогда, почуяв, что хозяин вернулся с охоты, он стал бы выть. Карл свистел, звал – собака не являлась. Он прошел шага четыре дальше, и, когда свеча осветила дальний угол комнаты, он там увидел на полу неподвижно распростертую собаку.
– Сюда! Актеон! Сюда! – позвал Карл и еще раз свистнул.
Собака оставалась недвижима.
Карл подбежал и прикоснулся к ней: бедное животное уже закоченело. Из ее рта, перекошенного болью, вытекло на пол несколько капель желчи, смешанной с кровавой пенистой слюной. Собака нашла берет Карла и умерла, положив голову на вещь, олицетворявшую для нее хозяина.
Глядя на труп собаки, Карл забыл о своих болях и почувствовал себя бодрее; от ярости кровь закипела у него в жилах, ему хотелось закричать; но короли, скованные собственным величием, не могут поддаваться первому порыву, которым руководится обычный человек в своих страстях или в случае самозащиты. Карл сообразил, что здесь кроется какое-то предательство, и промолчал.
Он встал на колени около собаки и опытным взглядом осмотрел труп. Глаза собаки имели стекловидную окраску, язык был красный и весь в язвинах – заболевание настолько своеобразное, что Карл вздрогнул.
Король взял заткнутые за пояс перчатки, надел их, приподнял посиневшую губу собаки и в промежутках между острыми клыками заметил какие-то застрявшие беловатые кусочки. Вытащив несколько кусочков, он увидел, что это бумага; около бумаги опухоль была сильнее, десны вздулись, а слизистая оболочка разъедена, как купоросом. Он внимательно осмотрел все кругом. На ковре валялись два-три маленьких обрывка бумаги, похожей на ту, какую он обнаружил во рту собаки. На одном обрывке, побольше других, сохранились остатки гравюры. У Карла волосы на голове зашевелились, когда он разглядел эти остатки и узнал изображение соколиного охотника, которое Актеон выдрал из охотничьей книги.
