Роб Рой (др. изд.) - Скотт Вальтер (список книг TXT) 📗
– Боже, храни великого Георга, нашего короля! – провозгласил Эндрю. – Я говорил вам, что вы не найдете здесь никаких якобитов.
После всяческих проволочек я был наконец вынужден открыть дверь, так как иначе ее взломали бы.
Вошел мистер Джобсон с несколькими помощниками, среди которых на первом месте держался младший Уингфилд, которому, несомненно, тот и был обязан своими сведениями, и предъявил свой ордер, направленный не только против Фредерика Вернона, осужденного изменника, но также против Дианы Вернон, девицы, и Фрэнсиса Осбалдистона, джентльмена, обвиняемого в «недонесении об измене». Случай был из тех, когда сопротивляться было бы безумием; поэтому, выговорив отсрочку в несколько минут, я изъявил готовность отдаться в руки властей.
С болью в сердце увидел я затем, как Джобсон направился прямо в комнату мисс Вернон, и понял, что оттуда он без колебания и задержки прошел в помещение, где спал сэр Фредерик.
– Заяц улизнул, – сказал этот мерзавец, – но след еще не простыл – ищейки схватят его за задние ноги.
Донесшийся из сада стон возвестил, что его предсказание оправдалось. Через пять минут в библиотеку вошел Рэшли с двумя пленниками – сэром Фредериком Верноном и его дочерью.
– Лисица, – сказал он, – вспомнила свою старую нору, но не подумала, что предусмотрительный ловец может ее заложить. Я не забыл садовую калитку, сэр Фредерик, или – если этот титул больше вам по вкусу – благороднейший лорд Бьючемп.
– Рэшли, – сказал сэр Фредерик, – ты гнусный негодяй!
– Я больше заслуживал этого названия, сэр баронет – или милорд, – когда под руководством опытного наставника стремился разжечь гражданскую войну в сердце мирной страны. Но я сделал все, что было в моих силах, – сказал он, возведя глаза к потолку, – во искупление моих ошибок.
Больше я не мог сдерживаться. Я хотел молча наблюдать их встречу, но тут почувствовал, что должен заговорить или умереть.
– Если есть в преисподней рожа, – проговорил я, – отвратительней всех других, то это рожа подлости под маской благородства.
– А-а! Мой любезный кузен! – сказал Рэшли, подойдя ко мне со свечой и оглядывая меня с головы до ног. – Добро пожаловать в Осбалдистон-холл! Извиняю вашу желчную злобу – тяжело в одну ночь потерять родовое поместье и любовницу: ибо мы пришли вступить во владение этим бедным домом от имени законного наследника, сэра Рэшли Осбалдистона.
От меня не укрылось, что, бравируя таким образом, Рэшли с трудом подавлял чувства злобы и стыда. Но состояние его духа обнаружилось явственней, когда к нему обратилась Диана Вернон.
– Рэшли, – сказала она, – мне вас жаль, потому что как ни велико то зло, которое вы пытались причинить мне, и зло, причиненное вами на деле, я не могу ненавидеть вас так сильно, как я вас презираю и жалею. Совершенное вами сейчас было, может быть, делом одного часа, но оно до последнего вашего дня будет давать вам пищу для размышлений, – а каких, то знает ваша совесть, которой не вечно же спать.
Рэшли прошелся по комнате, остановился в стороне у столика, где стояло еще вино, и дрожащей рукой наполнил большой бокал; но, поняв, что мы заметили его дрожь, он подавил ее усилием воли и, глядя на нас с напряженным, вызывающим спокойствием, поднес бокал ко рту, не пролив ни капли.
– Это старое бургонское моего отца, – сказал он, переводя взгляд на Джобсона, – я рад, что оно не все еще выпито… Вы подберете достойных людей, чтоб они управляли от моего имени домом и поместьем, – старого пройдоху дворецкого и безмозглого мошенника-шотландца надо выбросить вон. А этих особ мы препроводим сейчас под стражей в более подобающее для них место. Заботясь о вашем удобстве, – добавил он, – я велел заложить нашу старую семейную карету, хотя мне небезызвестно, что леди не страшится иногда странствовать в ночную сырость и в седле и пешком, лишь бы цель путешествия была ей по вкусу.
Эндрю ломал руки:
– Я только сказал, что мой господин разговаривает, верно, с призраком в библиотеке… а мерзавец Лэнси не постыдился предать старого друга, который двадцать лет каждое воскресенье пел с ним псалмы по одному псалтырю!
Его вышвырнули за порог вместе с Сиддолом, не дав кончить причитания. Однако изгнание Эндрю привело к неожиданным последствиям. Решив, как рассказал он потом, попроситься на ночлег к тетке Симпсон («авось приютит как-нибудь ради старого знакомства»), он прошел главную аллею и вступил в «старый лес», как он зовется, хотя сейчас больше похож на пастбище, чем на лес, – и вдруг натолкнулся на гурт шотландского скота, расположившийся там на отдых после дневного перегона. Эндрю нисколько не удивился, потому что всякому известен обычай его земляков, погонщиков скота: как настанет ночь, устроиться на самом хорошем неогороженном лугу, какой они найдут, а перед рассветом уйти, пока не спросили плату за постой. Но он удивился и даже испугался, когда какой-то горец наскочил на него, стал его обвинять, что он-де обеспокоил скот, и отказался пропустить его дальше, пока он не поговорит «с их хозяином». Горец повел Эндрю в кусты, где он увидел еще трех или четырех своих соплеменников. «Я тогда же смекнул, – сказал Эндрю, – что их для гурта многовато: а как начали они меня допрашивать, так сразу и рассудил: у них совсем иная пряжа на веретене».
Погонщики подробно расспросили его обо всем, что произошло в Осбалдистон-холле, и были, казалось, удивлены и огорчены его ответами.
– И правда, – докладывал Эндрю, – я им выложил все, что знал; потому что я никогда в жизни не отказывал в ответе кинжалу и пистолету.
Погонщики шепотом посовещались между собой, а потом собрали в одно стадо весь свой скот и погнали его к выходу из главной аллеи – в полумиле от замка. Здесь они принялись стаскивать в кучу лежавшие по соседству поваленные деревья и соорудили из них временное заграждение поперек дороги, ярдах в пятнадцати от аллеи. Близилось утро, и бледный свет на востоке спорил с тускнеющим сиянием месяца, так что предметы можно было различать довольно явственно. С аллеи донеслось громыхание кареты, запряженной четырьмя лошадьми и сопровождаемой шестью всадниками. Горцы внимательно прислушивались. Карета везла мистера Джобсона и его несчастных пленников. В конвое были Рэшли и несколько верховых – полицейские чиновники и их помощники. Как только проехали ворота у входа в аллею, их затворил за кавалькадой горец, нарочно ради этого карауливший здесь. В ту же минуту карета была остановлена стадом, в которое она врезалась, и воздвигнутой впереди преградой.
Двое из верховых спешились, чтоб убрать срубленные деревья, подумав, должно быть, что их тут оставили случайно или по небрежности. Другие принялись сгонять арапником скот с дороги.
– Кто посмел тронуть наш скот? – сказал суровый голос. – Стреляй в него, Ангюс.
– Отбивают пленников! – закричал Рэшли и, выстрелив из пистолета, ранил говорившего.
– Врукопашную! – крикнул вожак погонщиков, и схватка завязалась.
Служители закона, ошеломленные неожиданным нападением, да и вообще не отличавшиеся отвагой, защищались довольно слабо, несмотря на численный свой перевес. Некоторые попробовали было двинуться назад к замку, но при звуке пистолетного выстрела из-за ворот вообразили себя в кольце и поскакали врассыпную кто куда.
Рэшли между тем сошел с коня и пеший схватился в отчаянном поединке с вожаком разбойников.
Я наблюдал за поединком из окна кареты.
Рэшли наконец упал.
– Согласен ты просить помилования во имя Бога, короля Иакова и старой дружбы? – произнес голос, отлично мне знакомый.
– Никогда! – твердо ответил Рэшли.
– Тогда умри, изменник! – сказал Мак-Грегор и пронзил палашом простертого у его ног противника.
Еще секунда, и он уже был у дверей кареты, протянул руку мисс Вернон, помог сойти ее отцу и мне и, вытащив за шиворот судейского секретаря, швырнул его под колеса.
– Мистер Осбалдистон, – сказал он шепотом, – вам-то ничего не угрожает; я должен позаботиться о тех, кому помощь моя нужнее. Ваши друзья скоро будут в безопасности. Прощайте и помните Мак-Грегора.
