Пробуждение барса - Антоновская Анна Арнольдовна (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
Шадиман насторожился, но благополучие монастыря прежде всего, и монах не преминул на совете попросить у Луарсаба отписать монастырю Варалейский лес, необходимый для расширения монастырского хозяйства. Даже князя удивила смелость монаха. Лес славился молодыми оленями и считался доходным государственным имуществом. Луарсаб понял, на каких условиях духовный отец окажет помощь. Скрыв радость, Луарсаб нарочито пытался высказать неудовольствие, и обманутый двор не препятствовал тайной их беседе.
На следующий день царь на совете заявил, что считает неудобным отказать монастырю и после венчания исполнит просьбу отца Трифилия.
Совещание у католикоса длилось целый день. Католикос считал необходимым поддержать царя, уже сидящего на царском престоле, а не мечтающих о такой возможности. Епископы, архиепископы и митрополиты думали точь-в-точь, как думал католикос, и, снабженный благословением, синклит поспешно разъехался.
Беспокойно проходила зима, шумно началась весна.
Первый колокол должен был ударить из Кватахевского монастыря. Поэтому Трифилий, прискакав из Тбилиси, призвал к себе столетнего монаха и приказал старцу во имя спасения церкви увидеть сон. На следующее утро старец, прижимая к груди перо, вылез из кельи и дрожащим голосом поведал монастырю о благости, ниспосланной ему богом через архангела Михаила…
Поспешный звон притянул в Кватахеви покорную паству. Окутанный синими клубами ладана, старец, подняв лучезарные глаза и белоснежное перо, повторял свой «светлый» сон.
Перезвоны монастыря подхватили медные голоса картлийских храмов.
Митрополиты, архиепископы и епископы, спешно призвав священников, приказали служить благодарственное молебствие и в прочуствованных проповедях объявить пастве о чудесном сне благочестивого старца и оставленном ему светлом знаке — белоснежном пере архангела Михаила.
Мартовские ветры разносили по Картли весть о чуде святого монастыря. Торжественно гудели колокола. Церкви размножали весть о божьей благодати.
"И сказал господь бог архангелу Михаилу: спустись на грешную землю и передай мое повеление самому благочестивому старцу. И было так. Летит задумчиво святой архангел Михаил над спящей Картли, и ярче горят небесные светила. Летит архангел Михаил над церквами Картли, летит, заглядывая в кельи благочестивых старцев. И скорбит архангел Михаил, не найдя достойного, и сурово повернул крылья к святому Кватахевскому монастырю. И сподобился столетний старец. Спит и будто не спит. Наполнилась келья благоуханьем, и слышит старец серебряный голос: «Встань, удостоенный божьей милости, возьми перо от крыла моего, иди и поведай людям желание господа бога. Пусть возрадуются христиане, бог благословляет святой брак царя Луарсаба, ибо берет себе ставленник неба женой сестру Великого Моурави, спасшего Картли от торжества неверных магометан. И знаком желания господа бога да послужит венчание Луарсаба в церкви благочестивого монастыря Кватахевской божьей матери. И да переступит бесстрашно чистая Тэкле, благословенная богом, порог, не переступаемый под страхом смерти ни одной женщиной более двухсот лет. И да будет божье благословение над царственной четой».
Князья поняли: церковь стала на сторону царя. Против этого даже оружие бессильно.
В игре с Трифилием в «сто забот» Шадиман получил мат, и Луарсаб под сдавленный скрежет аристократии и растерянность перепуганных картлийцев повел возлюбленную под венец.
От кватахевского поворота, от тваладских стен до западных ворот монастыря колышутся взлохмаченные толпы. Не только цари Грузии, не только князья, казалось, вся Картли, бросив города и деревни, сбежалась к запрещенному порогу, через который должна переступить избранница царя Луарсаба.
— Но почему у Великого Моурави такое бледное лицо?
— О, о, он дружинами оцепил монастырь.
— Отец приехал, говорит — в Тбилиси никого не впускают, войско Эристави ворота сторожит.
— Мцхета тоже стерегут.
— Гори тоже.
— Моурави знает свое дело, враг может неожиданно напасть.
— Враг может, и князья тоже… Слышал такое: один раз в Кахети, при царе Бакуре… царь на охоту уехал, а когда вернулся, другой его место занял…
— Тише, кизил зеленый проглотил? Не видишь, гзири волчьи глаза открыли.
— Люди, все ущелье занято, тваладцы сабли обнаженными держат…
— Тише, тише…
Живые волны колыхнулись. Баака пригнулся к Дато.
— Все готово князь, не беспокойся, ни один живым не уйдет, если против замыслил…
— Как тебе сон старца нравится, князь?
— Молчи, Тамаз, не время сомневаться…
— Знаешь, Георгий, раньше думал — самое трудное иметь собственных буйволов, теперь вижу — собственная царица тоже нелегкое дело.
— Собственный царь еще страшнее, Папуна.
— Женщины, а вдруг инокини оживут и задушат Тэкле?
— Вай ме, наверное оживут… Бегите, бегите, женщины!
— Звенят инокини цепями, звенят.
— Тише, женщины, инокини должны покориться богу…
— Люди, старая Дареджан говорит, бог не успел предупредить…
Трепет пробежал по толпе, дрожали, жались друг к другу, даже мужчины беспокойно ежились.
Закачался потемневший лес. Угрожающе надвинулось ущелье, в мутном тумане ветвями маячили поднятые руки.
— Едет! Едет! Горе нам… Горе нам!..
Князья с блестящими свитами на разукрашенных конях двигались к монастырю.
Сверкая в золотой пыли шелками, жемчугами, изумрудами, Мухран-батони, Эристави, Цицишвили окружили Тэкле, белым облаком застывшую на белом коне, украшенном бирюзой и сафьяном. Мирван, легко соскочив, помог сойти «райскому видению». Русудан и Нестан взяли Тэкле под руки.
Сдвинулись жадные взоры. Ворота распахнулись. Внезапно взметнулся коршун и, шумно хлопнув крыльями, скрылся в знойном небе. Толпа ахнула, качнулась и упала на колени. Русудан, побледнев, выдернула руку и прислонилась к стене.
— Паата, Автандил!
Нет, она не смеет переступить смертоносный порог.
Нестан со стоном отшатнулась.
Тэкле, белее вершины Мкинвари, растерянно вскинула глаза, ни одна женщина не подошла к ней.
Если ждет смерть, значит, богу не угодно ее счастье, а без Луарсаба жизнь не нужна. Тэкле выпрямилась. Мирван, протянул руку, смело повел к воротам «обреченную».
Русудан упала у стены. Гром дапи, удары цинцили подхватили десятитысячный стон. Судорожно задергались взметенные в мольбе руки.
— Когда-нибудь окажу Мирвану равную услугу, — шепнул Даутбеку бледный Саакадзе.
— Едет, едет!
— Как жизнь, прекрасен царь Луарсаб!
— О, о, он один розовый, глаза молнии мечут!..
— Богом клянусь, светлее стало!..
— Счастье! Счастье!
— Счастье пусть кватахевская божья матерь пошлет!
— Счастье пусть святой Георгий пошлет!
— Святой Евстафий!
— Жизнь за твою улыбку отдам!
Пандури подхватили тысячные пожелания.
Луарсаб, улыбаясь, бросил поводья и, окруженный царями Кахети, Имерети и владетелями Абхазети, Одиши, Гурии, царевичами, светлейшими князьям, быстро вошел в ожидаемый рай. Князья, азнауры, бесчисленная свита, телохранители, личная дружина плыли в каменную пасть. Баака, Саакадзе, «барсы» замкнули волну.
Огромное пространство зачарованно замерло. Тихо звенели наконечники пик, настороженно цокали копыта.
Полные ужаса глаза прикованы к воротам.
Когда-то была Картли, когда-то были картлийцы, боролись, любили, изменяли, жаждали славы. Когда-то здесь стояли люди, страдали, кажется, ждали чуда. Но жизнь кончилась, окаменела. Прошли дни, годы, столетия. Нет, только один час пролетел…
Ударил колокол, зазвенели колокола, в овале ворот стоял настоятель Трифилий:
— Люди, наш светлый царь Луарсаб Второй изволил сочетаться святым браком с прекрасной Тэкле Саакадзе. Да будет благословен брак царя под сенью обители Кватахевской!
Взвизг пращей, взвизг зурны, взвизг сабель, звон пандури, дайра, песни, грохот дапи, стон, плач, смех, раскаты радости, победоносные звуки горотото прорвали напряженность. Умчался страх. Размноженное эхом потрясение захлестнуло монастырь…
