Город мелодичных колокольчиков - Антоновская Анна Арнольдовна (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Церковь заполнили многочисленная родня и знакомые жениха. Перед иконами пылали свечи, зажженные услужливыми друзьями. Я шепнул своим: «Слишком светло». И вмиг правая сторона церкови стала темнеть.
Я сам погрузил во тьму святого Евстафия и его двух соседей с нимбами. И вдруг заметил, что левая сторона тоже стала темнеть. На всякий случай я еще раз увлажнил палец слюной и прижал фитилек толстой свечи, озаряющей лик мученика Антония. Смотрю — на левой стороне погасла толстая свеча перед ликом пречистой девы Марии. Тут поднялся крик: «Невеста! Невеста!» И хор запел: «Гряди, голубица!»
Тесно окруженная родней, плелась Рипсиме. А с левой стороны под возгласы «Жених! Жених!» поплыла группа, тесно окружив обреченного жениха. В полумраке приглашенные и гости во главе с невестой и женихом наталкивались друг на друга, визжали, отскакивали. И когда жених и невеста предстали перед алтарем, кто-то услужливо справа и слева потушил последние две свечи.
Священник, как он потом рассказывал, хотел шепнуть дьяку, чтобы вновь свечи зажгли, и… осекся: «Наверное, сатана глаза мне затмил, еще на смех подымут, что лишнее выпил, недаром раньше почудилось, что церковь вся в огне». И он в полном мраке совершал обряд. А я, тараща глаза, все удивлялся: почему Отиа как-то не совсем рядом стоит, неужели в такой тьме рассмотрел суженую?..
Наконец храм огласился радостными воплями, поцелуями, пожеланиями. Я с моей родней и молодежь со стороны жениха выскочили на двор и, быстро обнажив шашки, скрестили их, дабы новобрачные могли проследовать под ними к порогу счастливой жизни… Первый я, выронив шашку, упал на паперть: из церкови, держась за руки, выползли, скажем для приличия, молодые. Она косила, как ожиревшая зайчиха. А он прихрамывал, как подбитый ишак. Не знаю, следует ли называть грудью впалую доску? Усы еще не успели вырасти, на костлявых плечах болталась желтая голова, похожая на примятый котел. Вцепившись в толстую руку невесты костлявыми пальцами, жених понуро плелся через двор. В воздухе заколыхались шашки. И когда маймуны доплелись до ворот, чтобы вскарабкаться до низкорослых коней, справа и слева на земле лежала сраженная небывалой красотой новобрачных родня невесты и жениха. Шашки валялись рядом. И как раз тут надо мною склонился иезуит и язвительно шепнул: «Подымись, сын мой, незачем пачкать одежду. Да будет тебе известно: цель оправдывает средства!..»
Зал наполнился громоподобным хохотом, словно князей защекотала чинка. Кривя губы, Зураб злобствовал: свадьба обманщиков захватила владетелей больше, чем дела царства со всеми кахетинскими обманщиками.
— Потом, что потом было? — вопил Джавахишвили. — Говори, дорогой!
— Потом — не знаю, ибо я на рассвете, пользуясь храпом спящих, ускакал.
— А на пиру как? — наседал Церетели. — Говори, будь другом!
— На пиру?.. Как в страшном сне! Отец невесты, с отвращением взглянув на жениха, отказался быть тамадой. Стали просить отца жениха, но он, взглянув на них, схватил кувшин и бросился в угол, где до утра сосал вино прямо из горлышка. Тогда красавец Отиа, сидевший рядом с женихом, подал голос: «Я буду тамадой!» — и, выпячивая палец с моим кольцом, начал свадебное веселье. Но от его речей многие смеялись, а многие плакали, ибо каждый по-своему понимал веселье. А родня молодоженов, хмурясь, старалась как можно скорее напиться. Тут собачий сын Отиа завел зурну о моей щедрости. Все вспомнил презренный: и кабу попадье, и бурдюк с вином священнику, даже пять марчили — оборванцу — и, выставив мое кольцо, крикнул: «А мне заранее свадебный подарок преподнес! Откуда узнал, что я тоже жених?! Потому прошу осушить чашу за здоровье моей невесты, княжны красавицы Медеи, которую я, счастливец, назову через месяц своей женой».
Только тут я от соседа узнал, что Медея — дочь одного из свидетелей, что отец ее сказал Отиа: «Пока не обновишь дом, как приличествует князю, не приобретешь виноградника, не преподнесешь подарки невесте и всей семье, не жди от меня согласия!»
В глазах у меня потемнело: вот куда пойдет приданое Рипсиме! Одно радовало: виноградник, конечно, пропал, но Рипсиме пятнадцать лет просидела, как сторожевая собака, на своих сундуках и вырвет за свое богатство не только пышные волосы Медеи, но и бородавку у свекрови.
А Отиа, не подозревая надвигающейся опасности, продолжал вливать вино в рот, а изо рта выплескивать тосты за родню Медеи, поминутно со стуком опуская тяжелую длань на дынеобразную голову перепуганного жениха…
От стены, где переливались красками персидские ковры, до стены, где красовались турецкие, раскатывался хохот разомлевших князей.
«Чтоб тебе сатана язык отсек! — злобствовал Зураб. — Весь съезд в шутовство превратил со своими молодоженами!»
— Пожалуйте, доблестные, в «зал еды», там вас ждет не один, а сколько пожелаете кувшинов… Час отдыха вовремя настал.
— «Чтоб тебе, сын ишачки, вместе с твоими обманщиками-родственниками, каджи собственными когтями усы повыдергал! Какой час для трапезы?!»
— Потом, дорогой, что было? — визжал молодой Мдивани. — Жеребца получил?
— Получил! — рявкнул Качибадзе. — Но брат сказал: «До дня свадьбы младшей дочери не приезжай, ибо и жениха Нино, красавца Бакара, превратишь в хромого верблюда».
Не только рассказ Качибадзе вызвал бурное веселье, но и отпавшая опасность возвращения Георгия Саакадзе, и избавление от новой подати царю Теймуразу, и возможность ограбления азнауров. Все служило счастливым предзнаменованием наступления новых, вернее — старых дней. И владетели искренне подымали чаши, роги, кулы, азарпеши за здоровье Зураба Арагвского.
Но Арагвскому Зурабу было не по себе: "Никто, никто, даже сильно опьяневшие, не проговорились о желании видеть меня правителем Картли. Как быть? Без полномочий князей опасно говорить с Теймуразом о присвоении мне, хранителю меча Нугзара, звания «Правитель».
К утру все было обдумано. И в «зал оранжевых птиц» Зураб вошел радостный. Никто не заметил, что радость его была наигранной. Приветствия и учтивые вопросы о сне, о здравии не отвлекли его от главного, и Зураб поспешил заявить:
— Есть, князья, еще выход…
— Выход куда? Говори, Зураб!
— На верную дорогу. Изложим царю Теймуразу просьбу княжества, чтобы посетил Тбилиси, — давно не был.
Здесь не устрашимся его царедворцев и откроем венценосцу, как мы разорялись на персов, как за наш счет Саакадзе обогащал свою свору. Царь тоже азнауров жалует раз в пять лет, и то ограничивается посулами. Уповая на бога, выпросим у него разрешение, дабы справедливо могли отнять у азнауров то, что им не принадлежит.
— Но удостоит ли царь, — буркнул Палавандишвили, — своим вниманием просьбу пожаловать в Картли и воодушевить нас на разгром азнауров?
— И я полагаю, — изрек Орбелиани, — что слишком для царя мелок такой предлог.
— Для царя, конечно, мелок, а для вас, князья, слишком крупен. — Зураб насилу сдерживал себя. — Или на самом деле вам не нужны ни земли, ни скот, ни кони?
— Еще как, дорогой, нужны! — поспешил с ответом Квели Церетели. — Мы все на тебя уповаем!
— А если так, слушайте внимательно, — Зураб уже вновь надеялся; а вдруг князья, ничего не подозревая, помогут ему осуществить задуманное? — Напишем о Тэкле.
— Но она существует?
— Успокойся, Квели: раз церковь не опровергла, что она погибла, значит, она существует. Мы, верные сыны церкови, обязаны помочь святому отцу.
— Обмануть царя?
— Опасные мысли изрекаешь, князь Качибадзе. Это тебе не случай с мегрельским женихом и не проделка с косоглазой племянницей. — И Зураб под смех князей продолжал: — Святой отец решил избавить Картли от посягательства кахетинской церкови. Узнав о намерении приверженцев Тэкле, кахетинцы встревожатся. И царь Теймураз поспешит сюда и прострет на нас милость «богоравного», подтвердив своей печатью первенство картлийской церкови.
— Выходит, фамилия Саакадзе, — почему-то оглянувшись на дверь, проговорил Фиран, — для церкови как воздух нужна? Раньше в запасе Георгия Саакадзе держали, теперь — Тэкле Саакадзе…
