Религия - Уиллокс Тим (книги TXT) 📗
— За всю свою жизнь я никогда не встречал женщины восхитительнее тебя, — сказал он.
Это утверждение звучало достаточно искренне, чтобы успокоить ее на время. Она спросила:
— Тогда почему ты не пускаешь меня к себе в постель?
Ее глаза пронзали его насквозь. Казалось, они светятся изнутри. Как именно и почему, он не смог бы объяснить, но это было так. Они светились. Так было с самого начала, когда он увидел, как она кружится во мраке его таверны. Но, глядя в ее глаза, было особенно трудно мыслить связно, а в непосредственной близости от прочих частей тела, погруженных рядом с ним в воду, просто невозможно. Он боролся с собой, заставляя руки лежать на ее талии, но все-таки они соскользнули чуть ниже — безобидное маленькое движение, ничего больше. Кончики пальцев легли на начало ложбинки, разделяющей ее ягодицы. Голова у него пошла кругом.
— Ты меня слушаешь? — спросила она.
— Ну конечно, — ответил он совершенно бездумно.
— Тогда почему?
— Почему?
Ее рот был цвета раздавленных розовых лепестков, маленький рот, губы скорее тонкие, чем пухлые, но удивительно ровно очерченные, изящно изогнутые в середине, гармонирующие с не менее изящным носом.
— Да, почему?
Слова потекли, он сам не понял откуда. Слова эти были совершенно ничтожны, как он запоздало понял, их вообще не следовало произносить.
— Многочисленные раны и болезни, — пробормотал он. — Тяжелая лихорадка, чуть ли не чума, утомительные ночные дежурства. Все мыслимые осложнения и горести…
— Я смогу исцелить все болезни.
Она поцеловала его, и он отказался от всех своих благих намерений без дальнейшей борьбы. Он снова ощущал ее проворный дрожащий язык. Темные волосы Ампаро отросли и падали на шею буйными локонами. Он скользнул рукой под ее ягодицы и направил конец члена в складки влагалища. Первые полдюйма были холодны и увлажнены только морской водой, он продолжал продвигаться, несмотря на трудности, но, хотя она сама умоляла об этом, он все-таки какой-то миг опасался, что сделает ей больно, если набросится со всей разгоревшейся страстью. Ампаро схватилась за края бочки у него за спиной, обхватила его бедра пятками и откинулась назад. Она вскрикнула от страсти, которая подстегивала его собственное желание, когда он продвинулся еще на один, самый важный дюйм и остановился. Она тоже застыла — конечности ее были напряжены, как натянутая тетива, — задержав дыхание. Ампаро открыла глаза и посмотрела на него. Он подхватил ее руками и поднялся на ноги, обод бочки ободрал кожу на спине, когда он поднимался, входя в нее глубже. Она снова закричала, но на этот раз звук шел откуда-то из глубины ее существа, и глаза Ампаро, полузакрытые дрожащими веками, закатились. Он поцеловал ее в шею — соленая вода обожгла язык — и понял, что может продвинуться еще глубже, и это будет принято с радостью; он обхватил ее ладонью сзади за шею и крепко держал, проходя последний дюйм. Ее ноги прижимались к его бедрам. Он поцеловал ее в губы, почувствовал, как ее стон эхом прокатился по его голове, и принялся двигаться, медленными и длинными толчками. Внутри его бурлил настоящий котел, какая-то мощная безымянная волна поднялась и прошла через позвоночник, затопив его разум дьявольским огнем. Он сделался глух к реву осадных орудий и сумасшедшим звукам трубящих тревогу горнов. Он мгновенно забыл о брызжущей слюной ненависти и дикости, окружающих их. Он сознавал только присутствие Ампаро, вцепившейся в него. Ее ногти глубоко впивались в его ягодицы, ее тело было одновременно хрупким и несокрушимым, зубы скалились от восторга, похожего на боль, намокшие волосы прилипли к коже, а он с упоением целовал ее груди.
Земля под бочкой дрожала и дергалась — будто бы какое-то подземное животное, мифическое чудовище, силилось выбраться на поверхность. И это вовсе не показалось фантастическим в сложившихся обстоятельствах, как и чудовищный оглушительный удар, от мощи которого весь воздух вышел У них из легких. Она отпустила его, откинулась на спину, схватилась за окованный железом край бочки, наполовину плавая на поверхности, вздрагивала и билась, выкрикивая: «Да!» — снова и снова, будто бы единственное, чего она боялась, что он вдруг остановится. Он подавил в себе подступающую волну оргазма, он все-таки был джентльмен, и она ощутила это, отчего ее движения сделались еще более безумными. Он стоял, замерший и неподвижный, пока она делала все сама, во всяком случае, пока спина ее не выгнулась дугой, пока она не содрогнулась и не начала сползать вниз, в воду. Это было стоящее зрелище, он мысленно поздравил себя с тем, что ему довелось его увидеть. Он оторвался от нее, и она застонала. Тогда он повернул ее лицом к саду и вошел в нее снизу и сзади. Она далеко не обессилела. Он тяжело задышал, ощущая, как вторая волна страсти охватывает его, и, поскольку все правила были должным образом соблюдены, ничто больше не заставляло его сдерживаться. Вдалеке забили колокола Святого Лоренцо, с неистовством, смысла которого он сейчас не мог понять. И вскоре после того, во всяком случае так показалось, он поглядел поверх головы Ампаро со слипшимися от соленой воды волосами и обнаружил Борса, совсем некстати вывалившегося из задней двери обержа.
К его чести надо сказать, что первым движением Борса было быстро развернуться и исчезнуть, но затем некое высшее чувство долга заставило его развернуться еще раз.
— Бастион Кастилии рухнул! — прокричал он. Затем благоразумно отвернул голову, когда на глаза ему попались те самые баснословные груди. — Турки уже в городе!
— И что ты хочешь, чтобы я с этим сделал? — зарычал Тангейзер.
Борс слабо махнул рукой, мотая головой со все нарастающим отчаянием.
— Мне показалось, тебе стоит об этом знать.
— Спасибо, но, как ты сам видишь, я несколько не одет.
Борс отступил, наполовину закрытый краем бочки. Тангейзер сдержался, чтобы не выразить собственное отчаяние, для которого имелся гораздо более весомый повод, но будь он проклят, если позволит ситуации одержать над собой верх. Он отстранился от Ампаро, и она громко запротестовала, но он подхватил ее под мышки и вынул из бочки. Вода лила с нее ручьями, она стояла, не сознавая ни своей собственной наготы, ни смятения, охватившего город. Тангейзер тоже вылез. Он поднял поношенное зеленое платье и протянул Ампаро, которая взяла его без всякого желания. Сам же Тангейзер одной рукой взял кинжал, штаны и сапоги, другой подтолкнул Ампаро к двери обержа.
— Хорошо бы нам, — произнес он, — прихватить с собой какое-нибудь более приличное оружие.
К тому времени, когда Тангейзер добрался до места, какие-то полчаса спустя или, может быть, час (при этом и по физическому состоянию, и по настроению он не был способен ни на что — только подремать в объятиях Ампаро), осада вроде бы подходила к ожидаемому завершению. Улицы по дороге к стене были запружены толкающимися беженцами и упавшими ранеными. Ощущение всеобщей паники, которая заставляет людей ставить страх превыше всего остального, потрескивало в воздухе, словно в преддверии какого-нибудь природного катаклизма. Жертвой громадного тоннеля, который вырубили мамелюки в скальной породе и начинили тоннами пороха, стал неуязвимый бастион Кастилии, расположенный в восточной части крепостной стены.
Сейчас бастион представлял собой бесформенную гору, съехавшую в ров за стеной, на вершине которой реяло несколько знамен из яркого шелка со словами суры завоевания и расположился отряд стрелков-янычаров, которые стояли на коленях или лежали, целясь. Взорванный тоннель потянул за собой и широкие участки стены по обеим сторонам от бастиона. Хуже того, вторая, внутренняя, стена тоже получила обширные повреждения, и теперь передовые отряды турок, сметая отчаянное сопротивление, просачивались туда, огибая со всех сторон уничтоженный бастион, как лава огибает выступ скалы. Много отличных христианских рыцарей, без сомнения, было погребено под развалинами при взрыве, но посреди все еще дымящихся булыжников поредевший строй окруженных братьев удерживал турецкий авангард, не давая двинуться дальше; в утреннем свете с их доспехов стекали алые ручейки.
