Паж герцога Савойского - Дюма Александр (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
Она улыбнулась в ответ на его обеспокоенный взгляд.
— Я вижу, мой любимый, кого ты ищешь, — сказала она. — Ты ищешь пажа герцога Савойского, твоего веселого товарища из Ниццы и Эдена, ты ищешь бедного Леоне!
Эммануил вздохнул.
— Он умер, — продолжала она с грустной улыбкой, — и ты его больше не увидишь… Осталась его сестра Леона, и ей он завещал свою любовь и преданность тебе.
— О! Мне это не важно! — воскликнул Эммануил. — Я люблю Леону! И всегда буду любить Леону!
— Тогда поторопись и будь как можно более нежен, — сказала молодая женщина со все той же грустной улыбкой.
— Почему? — спросил Эммануил.
— Мой отец умер молодым, — ответила она, — моя мать умерла молодой, а мне через год будет столько лет, сколько было моей матери, когда она умерла.
Эммануил, вздрогнув, прижал ее к сердцу. Потом изменившимся голосом он воскликнул:
— Боже, что это ты говоришь, Леона!
— Ничего особенно страшного, милый, особенно теперь, когда я знаю, что Бог позволяет мертвым охранять живых!
— Я тебя не понимаю, Леона, — сказал Эммануил: его не на шутку начала беспокоить глубокая задумчивость, сквозившая во взгляде молодой женщины.
— Сколько времени ты можешь мне уделить, любимый? — спросила Леона.
— О, весь день и всю ночь! Разве мы не условились, что раз в году ты целые сутки принадлежишь мне?
— Да!.. Значит, отложим на завтра то, что я хотела тебе сказать. А сейчас мы с тобой будем жить прошлым!
Потом со вздохом Леона добавила:
— Увы! Прошлое — это мое будущее!
И она сделала знак Эммануилу следовать за ней.
Поскольку дом в Оледжо, обставленный скорее как молельня, а не как жилище, она купила недавно, ее здесь никто не знал, еще меньше знали Эммануила Филиберта, ведь он не был в Пьемонте с детства.
Пока они шли, крестьяне разглядывали красивого молодого человека тридцати лет и прелестную женщину лет двадцати пяти, не подозревая, что они видят государя, который держит в руках счастье их страны, и ту, которая держит в руках счастье государя.
Куда они шли?
Вела Эммануила Леона.
Время от времени она останавливалась около группы крестьян и говорила Эммануилу:
— Послушай!
Потом спрашивала у крестьян:
— О чем вы говорите, друзья? И они отвечали:
— А о чем вы хотите, прекрасная госпожа, чтобы мы говорили, если не о возвращении нашего государя?
Тогда в разговор вступал Эммануил и спрашивал:
— А что вы о нем думаете?
— А что мы можем о нем думать? — отвечали крестьяне. — Мы его не знаем!
— Но понаслышке знаете? — спрашивала Леона.
— Да, как храброго полководца. Но нам храбрые полководцы не нужны! Храбрые полководцы воюют для поддержания своей славы, а для нас война — это бесплодные поля, безлюдные деревни, горе наших дочерей и жен!
И Леона умоляюще смотрела на Эммануила.
— Ты слышишь? — шептала она.
— И что же вы хотите от вашего государя, добрые люди? — спрашивал Эммануил.
— Чтобы он нас освободил от иноземцев, чтобы он дал нам мир и справедливость!
— От имени герцога, — отвечала Леона, — я вам все это обещаю, потому что герцог не только храбрый полководец, как вы сказали, но и великодушный человек!
— В таком случае, — восклицали крестьяне, — да здравствует наш молодой герцог Эммануил Филиберт!
Герцог прижимал Леону к груди, ибо она, как когда-то Эгерия Нуме, показала ему, чего на самом деле хочет народ.
— О моя возлюбленная Леона, — сказал он, — почему я не могу вот так с тобой объехать свои земли?
Леона грустно улыбнулась.
— Я всегда буду с тобой, — прошептала она.
А потом добавила так тихо, что только она сама и Господь могли услышать:
— И может быть, позже я буду с тобой еще больше, чем сейчас.
Они вышли из деревни.
— Хотела бы я, любимый, — сказала Леона, — пойти туда, куда мы с тобой идем, по дороге, усеянной цветами; но и небо и земля отмечают по-своему ту же годовщину, что и мы: земля печальна и гола — это образ смерти; солнце сияет и льет тепло — это образ жизни; смерть преходяща, как и зима, а жизнь вечна, как солнце!.. Узнаешь ты место, где ты нашел одновременно и жизнь и смерть?
Эммануил Филиберт взглянул вокруг и вскрикнул: он узнал место, где он двадцать пять лет тому назад нашел у ручья мертвую женщину и полумертвого ребенка.
— А, ведь это здесь, не правда ли? — воскликнул он.
— Да, — сказала Леона, улыбаясь, — это здесь. Эммануил взял свой кинжал, срезал ветку ивы и воткнул ее в землю на том самом месте, где лежала мать Леоны.
— Здесь будет воздвигнута часовня Деве Милосердия, — сказал он.
— И Матери Всех Скорбящих, — добавила Леона.
И она стала собирать на берегу запоздалые осенние цветы, а перед глазами Эммануила Филиберта, облокотившегося на иву, с которой он срезал ветку, проходила вся его жизнь.
— О, — сказал он вдруг, привлекая Леону к себе, — ты ангел, ведший меня по тернистым дорогам двадцать пять лет от этого места, откуда я ушел, до этого места, куда я вернулся.
— Я клянусь тебе, любимый, на этом самом месте, что в мире духов буду продолжать делать то, что мне было предназначено Богом делать в мире людей.
Эммануил снова ощутил беспокойство, которое он почувствовал, увидев Леону.
С простертой рукой, освещенная бледным осенним солнцем, Леона казалась тенью, а не живым существом.
Эммануил опустил голову и тяжело вздохнул.
— Ах, наконец-то ты начал понимать меня, — сказала Леона. — Раз я не могу больше принадлежать тебе, я не могу больше оставаться в этом мире и могу принадлежать только Богу.
— Леона! — воскликнул Эммануил. — Разве это ты обещала мне в Брюсселе и в Экуане?!
— О любимый мой, я сделаю больше, чем обещала — сказала Леона, — я обещала тебе видеться с тобой и принадлежать тебе раз в году, и вот теперь я считаю, что этого недостаточно, и я вымолила у Бога скорую смерть, чтобы не покидать тебя никогда.
Эммануил вздрогнул, ему показалось при этих словах, что сама смерть коснулась его сердца своим крылом.
— Умереть! Умереть! — сказал он. — Но разве ты знаешь, что находится по другую сторону жизни? Ты что, как Данте Алигьери из Флоренции, спускалась в таинственную сень могилы, чтобы так говорить о смерти?
Леона улыбнулась.
— Я не спускалась в могилу, как Данте Алигьери из Флоренции, — сказала она, — но оттуда приходил ангел и беседовал со мной о жизни и смерти.
— Господи, Леона, — сказал герцог с испугом глядя на молодую женщину, — в своем ли ты уме?
Леона опять улыбнулась; несмотря на ее мягкость, чувствовалось, как глубоко она убеждена в том, что говорит.
— Я видела свою мать, — сказала она.
Эммануил слегка отстранился от Леоны, но не выпустил ее из своих объятий и посмотрел на нее с удивлением.
— Твою мать?! — воскликнул он.
— Да, мою мать, — подтвердила Леона со спокойствием, от которого у ее возлюбленного кровь заледенела в жилах.
— И когда же? — спросил герцог.
— Прошлой ночью.
— И где ты ее видела? — спросил герцог. — И в котором часу?
— В полночь, около моей постели.
— Ты ее видела? — настаивал Эммануил.
— Да, — ответила Леона.
— И она с тобой говорила?
— Она со мной говорила.
Принц отер рукой пот со лба и прижал к себе Леону, как будто желал убедиться, что это живое существо, а не бесплотный призрак.
— О, тогда расскажи мне все, дорогое мое дитя, — сказал Эммануил, — расскажи, что ты видела, расскажи, что произошло.
— Сначала я хочу сказать, — продолжала Леона, — что с тех пор, как я тебя покинула, я каждую ночь думала о двух людях, которых я любила в этом мире: о тебе и о моей матери.
— Леона! — воскликнул Эммануил и прижался губами к ее лбу.
— Брат мой! — ответила она, будто хотела придать поцелую братское целомудрие.
Герцог минуту колебался, потом приглушенным голосом ответил:
— Да, сестра моя!
— Спасибо, — сказала Леона с ангельской улыбкой, — теперь я уверена, что никогда с тобой не расстанусь.
