Иголка в стоге сена (СИ) - Зарвин Владимир (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Ныне она ослеплена страстью и не желает видеть невзгоды, подстерегащие ее на пути. А когда прозреет, что-либо изменить будет уже поздно…
…Я хочу уберечь Эву от ошибки, в память о ее отце. Едва ли Жигмонт желал бы своей дочери участи, кою она себе уготовила по неведению…
— И чего ты хочешь от меня? — вопросил его Иван.
— И княжне, и боярину нужно придти в себя от выпавших на их долю страданий. Эве придется полгода носить траур по отцу. Жить она будет в Кракове, при дворе, в окружении вельмож.
Тебя же я прошу об одном: если боярину суждено будет выжить, сделай так, чтобы он эти полгода не виделся с княжной и не бередил ее сердца.
— Почему лишь полгода? — усмехнулся Великий Князь. — Мыслишь, за столь малый срок боярин охладеет к Эве?
— Или княжна одумается! — развел руками Король. — Как говорят у вас на Москове: «с глаз долой — из сердца вон»! А уж я позабочусь о том, чтобы в Кракове она не была обделена вниманием!
Что скажешь, брат, стоит ли дружба меж нашими державами той малой услуги, о коей я тебя прошу?
— Ты умеешь убеждать, брат мой! — утвердительно кивнул Великий Князь. — К тому же, исполнить твою просьбу не составит больших трудов. У нас говорят: «дома и стены лечат».
Если Господь сохранит Бутурлину жизнь, я заберу его на Москву. До конца зимы он будет под присмотром лекарей, а к весне для него найдется служба, с которой ему будет не до любви…
— Рад, что мы уразумели друг друга! — торжественно поднял свой кубок Ян Альбрехт. — А знаешь, брат, я передумал посылать тебе бочонок с вином. Я отправлю в Москву два бочонка бургундского!
Глава 75
Дмитрий сам не ведал, сколько времени его душа блуждала во тьме. Но в какой-то миг перед глазами боярина забрезжил смутный свет, и он понял, что все еще принадлежит бренному миру.
Он покоился на ложе, укрытый покрывалом из звериных шкур. Горница, ставшая прибежищем Бутурлина, была невелика, но казалась просторной, благодаря широкому окошку, в которое лился яркий полуденный свет.
Грудь боярина стягивали бинты, мешающие дыханию, но Дмитрий знал: если их снять, кровь снова хлынет из раны, нанесенной ему тевтонцем.
Он попытался глубже вздохнуть, и из его уст вырвался звук, подобный стону. В тот же миг над ним склонились два лица, коих он никак не ожидал увидеть. Одно из них принадлежало Воеводе, другое — Флориану.
— Хвала святым угодникам, жив! — донесся до него насмешливый, хрипловатый голос Самборского Владыки. — Я уже не чаял, боярин, что смогу перемолвиться с тобой парой слов!
— Да, напугал ты всех! — с улыбкой молвил Флориан. — Без малого пять дней душа носилась меж явью и навью. Людей, что в замке не было, звал в бреду. Некоего Отца Алексия, Василия, покойного Тура…
…Ты и сам порой умершим казался. Все лекари руки опустили, почитали — не жилец. Великий Князь гонцов на Москву за попом отправил, думал, придется тебя отпевать…
…А ты, гляди, каков, — выкарабкался с того света!
— Княжна… — выдавил из себя Дмитрий, удивляясь собственному голосу, хриплому и чужому.
— А что княжна? — усмехнулся Кшиштоф. — Переживает за тебя, места себе не находит. Будь ее воля, не отходила бы от тебя ни днем, ни ночью!
Исхудала вся, одни глаза горят на лице. Государю то не по нраву, он и велел Эву к тебе не пускать. Пришлось мне на хитрость пойти, сказать ей, что тебе для исцеления больше свежего воздуха нужно.
Зато оруженосец твой ни на миг тебя не покинул, полотенца мокрые клал на лоб, чтобы жар снять, снадобья целебные из ложки в рот вливал, пока ты между жизнью и смертью не мог выбрать…
— Где он? — с трудом вопросил Бутурлин.
— Где ему быть? — пожал плечами Воевода. — Здесь, в замке, обретается со всеми нами. Нынче за водой пошел — видишь, бадья в углу совсем опустела. Я и подумать не мог, что он окажется тебе так верен!
— А что с ордалией?
— А сам как мыслишь? — разгладил усы Воевода. — Выиграл ты Божий Суд, боярин, выиграл, как Бог свят! Если у кого и были сомнения в твоей правоте — развеялись начисто, когда с тевтонца голова слетела!
Но и этого мало! Великого Магистра удар хватил. Когда ты обезглавил фон Велля, он вскочил на ноги и рухнул в тот же миг, как подкошенный. У него отняло речь, теперь он, что колода, лежит, пошевелиться не в силах.
— Что же ваш Государь, бросил Слуг Ордена в темницу? — полюбопытствовал Дмитрий.
— Если бы! — досадливо поморщился Кшиштоф. — Великий Казначей пал пред ним на колени, уверяя Государя в вассальной преданности Ордена, все бормотал о могуществе дьявола, якобы помогшего тебе победить.
Прочие немцы, что при нем были, тоже подтвердили на коленях слова присяги. Ясное дело, за шкуру свою убоялись, черти!
Государь сжалился над недужным Магистром, позволил Казначею отвезти его в Кенигсберг. Остальных немцев тоже отпустил восвояси, проявив монаршее милосердие…
…Сам не могу поверить, что он так мягко с Братьями обошелся после всего, ними содеянного! Ведь твоя победа доказала всем, что смерть Корибута — дело немецких рук!
Будь моя воля, я бы сих тварей!.. — лицо Воеводы налилось кровью, веко на глазу дернулось, ладонь стиснула сабельную рукоять.
— Я тоже ждал от Короля большего… — разочарованно вымолвил Бутурлин, — …теперь, похоже, трон Магистра займет Казначей…
— Похоже на то, — горестно вздохнул Воевода, — но кто мы такие, чтобы судить наших Владык? Государь решил, что правильно будет отпустить немцев на волю, я их и отпустил…
Спасибо тебе, что хотя бы с одним из них рассчитался за гибель Жигмонта!
— С двумя, дядя, если считать Магистра! — поправил его Флориан. — Тебе, Дмитрий, и впрямь, покровительствует Небо. Не знаю, суждено ли нам когда-либо сойтись в битве против общего врага. Но я буду горд биться с тобой плечом к плечу!
— И я с радостью буду сражаться вместе с тобой, Флориан, — уверил Бутурлин юношу, — это куда лучше, чем воевать друг против друга!
— Что ж, пойдем мы, боярин, — произнес Кшиштоф, заметив, что взор московита затуманила усталость, — а ты поправляйся, копи силы…
— Погоди, Воевода! — окликнул Дмитрий старого шляхтича, прежде чем тот покинул его покои. — Как там дела у Великого Князя?
— На днях отобедал с нашим Государем, — ответил Кшиштоф, — а нынче утром они прогуливались по замку, как добрые друзья. Сдается мне, миру меж нашими державами ничто не грозит.
— Вот и ладно! — слабо улыбнулся Бутурлин, чувствуя, что вновь погружается в забвение. — О большем я и не мечтал. Значит, не зря были все наши старания, Воевода…
На сей раз Кшиштоф лишь утвердительно кивнул в ответ. Впервые в жизни ему не хотелось спорить с московитом.
_________________________
Вновь придя в себя, боярин увидел Газду, заботливо поправляющего ему сползшее на сторону покрывало.
— Как ты, брат? — вопросил он Дмитрия. — Знаю от Воеводы, что приходил в себя, когда меня рядом не было. Уж не взыщи, я воду брал из колодца…
— Мне ведомо, ты был рядом все дни, что я лежал в беспамятстве… — с трудом ворочая языком, вымолвил Бутурлин, — спасибо, брат…
— Будет тебе… — смутился казак, — …ты бы сделал для меня то же самое. О чем тут толковать? Ты жив, хвала Господу, а остальные беды мы как-нибудь одолеем!
— Что дальше намерен делать? — поинтересовался у друга Дмитрий. — Думал о том?
— Подумывал, — качнул смоляным чубом Газда, — недельку-другую побуду с тобой, пока на ноги не встанешь. А там, брат, пути наши разойдутся…
— Разве ты не отправишься со мной на Москву? — огорченно произнес Бутурлин.
— Что мне там делать? — вздохнул Газда. — Я уж встретился с Москвой, и встреча не принесла мне радости…
— Воротынский — еще не вся Москва, Петр, — попытался отговорить друга от задумки покинуть его Дмитрий.
— А прочие бояре, мыслишь, по-иному ко мне отнесутся? Кто я для них? — диковина, степной дикарь. Не то — половец, не то — печенег.
