Графиня де Шарни. Том 1 - Дюма Александр (полная версия книги .TXT) 📗
Бийо вошел в дверь, которая быстро и беззвучно захлопнулась за ним.
На сей раз фермер насчитал семнадцать ступенек; ступив на семнадцатую, он прервал молчание, на которое, казалось, обрек сам себя, и вполголоса сказал:
— Ну вот, я на месте.
В нескольких шагах от него перед дверью колебалась драпировка; Бийо направился прямо к драпировке, отвел ее и очутился в большой круглой подземной зале, где собралось уже человек пятьдесят.
Наши читатели уже побывали в этой зале лет пятнадцать-шестнадцать тому назад, вслед за Руссо.
Как во времена Руссо, стены ее были затянуты алыми и белыми полотнищами, на которых были изображены переплетенные циркуль, угольник и отвес.
Единственная лампа, укрепленная под сводами, лила тусклые лучи на середину круга, но была бессильна осветить тех, кто, не желая быть узнанным, держался ближе к стене.
Для ораторов и лиц, ожидавших приема в члены общества, был приготовлен помост, на который вели четыре ступени; в глубине помоста, поближе к стене, одиноко возвышались стол и пустое кресло, предназначенное для председателя.
За несколько минут зала настолько наполнилась народом, что свободного места для ходьбы уже не оставалось. Здесь были люди всех сословий и рангов, от крестьянина до принца, приходившие один за другим тем же путем, что и Бийо; у одних были здесь знакомые, другие никого не знали; одни выбирали себе места наугад, другие согласно своим симпатиям.
И у каждого под сюртуком или плащом виднелся либо фартук каменщика, если то был просто масон, либо шарф иллюмината, если то был одновременно и масон, и иллюминат, то есть приобщенный к великой тайне.
Всего трое мужчин не имели на себе этого последнего знака, а только фартуки каменщиков.
Один из них был Бийо, другой — молодой человек от силы лет двадцати и, наконец, третий — мужчина лет сорока двух, судя по манерам, принадлежавший к высшему слою общества.
Хотя появление этого последнего произвело не больше шуму, чем появление более скромных членов сообщества, но через несколько секунд после его прихода отворилась замаскированная дверь, и перед собравшимися предстал председатель, носивший одновременно знаки отличия Большого Востока и Великого Копта.
Бийо негромко вскрикнул от удивления: этот председатель, перед которым склонялись все головы, был не кто иной, как его недавний знакомый по празднику Федерации.
Он медленно поднялся на помост и, обратись к собранию, сказал:
— Братья, сегодня нам предстоит исполнить два дела: я должен принять трех новых адептов; я должен дать вам отчет в своих действиях начиная с того дня, как я взялся за свой труд, и по сию пору; потому что труд мой день ото дня становится все тяжелее, и вы должны знать, по-прежнему ли я достоин вашего доверия, а я должен знать, по-прежнему ли вы удостаиваете меня доверием. Лишь получая от вас свет и возвращая вам его, могу я шагать по темному, ужасному пути, на который я вступил. Итак, пускай в этой зале останутся одни вожди ордена, чтобы мы могли принять или отвергнуть трех новых членов, явившихся к вам. Затем, когда эти трое членов будут приняты или отвергнуты, все от первого до последнего вернутся на заседание, потому что я желаю отчитаться в своих поступках не перед кружком избранных, а перед всеми и от всех получить порицание или принять благодарность.
На этих словах отворилась дверь, противоположная той, в которую вошел председатель; за ней открылось просторное сводчатое помещение, похожее на подземелье древней базилики, и безмолвная, похожая на процессию призраков толпа хлынула туда, под аркады, скудно освещенные немногочисленными лампами, дававшими ровно столько света, чтобы, как сказал поэт, мрак был виднее.
Остались только трое. Это были те, кто желал вступить в сообщество.
Случайно все они встали, прислонившись к стене, на равном расстоянии друг от друга.
Все трое смотрели друг на друга с удивлением, лишь теперь узнав, что являются главными действующими лицами заседания.
В этот миг дверь, сквозь которую вошел председатель, снова отворилась. Появились шесть людей в масках, трое из них стали по одну, а трое по другую сторону кресла.
— Пускай номер второй и номер третий на минуту выйдут, — сказал председатель. — Никто, кроме высших вождей, не должен узнать тайных причии приема или отказа в приеме новых братьев масонов в орден иллюминатов.
Молодой человек и человек с аристократической внешностью вышли в тот коридор, по которому проникли в зал.
Бийо остался один.
— Приблизься, — сказал ему председатель после недолгого молчания, длившегося, пока двое других кандидатов не удалились.
Бийо приблизился.
— Каково твое имя среди профанов? — спросил у него председатель.
— Франсуа Бийо.
— Каково твое имя среди избранных?
— Сила.
— Где ты увидел свет?
— В суасонской ложе Друзей истины.
— Сколько тебе лет?
— Семь лет.
И Бийо сделал знак, указывавший на то, что он имел в масонском ордене ранг мастера.
— Почему ты желаешь подняться на высшую ступень и быть принятым среди нас?
— Потому что мне сказали, что эта ступень есть еще один шаг к всеобщему свету.
— Кто твои крестные?
— У меня нет никого, кроме человека, который по собственному почину сам пришел ко мне и предложил меня принять.
И Бийо пристально посмотрел на председателя.
— С каким чувством ты пойдешь по пути, который просишь перед тобой отворить?
— С ненавистью к сильным мира сего, с любовью к равенству.
— Что будет нам порукой в твоей любви к равенству и в твоей ненависти к сильным мира сего?
— Слово человека, никогда не нарушавшего слова.
— Что внушило тебе любовь к равенству?
— Моя униженность.
— Что внушило тебе ненависть к сильным мира сего?
— Это моя тайна, тебе она известна. Зачем ты хочешь принудить меня повторить вслух то, что я едва смею сказать самому себе?
— Пойдешь ли ты сам по пути равенства и обязуешься ли по мере отпущенных тебе сил и возможностей увлекать на этот путь всех, кто тебя окружает?
— Да.
— Будешь ли ты по мере отпущенных тебе сил и власти сметать все препятствия, что мешают свободе Франции и освобождению мира?
— Да.
— Свободен ли ты от всех обязательств, а если нет, готов ли порвать с ними, коль скоро они войдут в противоречие с обетами, которые ты сейчас принес?
— Да.
Председатель обернулся к шестерым вождям в масках.
— Братья, — сказал он, — этот человек говорит правду. Я сам пригласил его примкнуть к числу наших. Большое горе привязывает его к нашему делу узами ненависти. Он уже много сделал для Революции и еще многое может сделать. Предлагаю себя ему в крестные и ручаюсь за него в прошлом, настоящем и будущем.
— Принять, — единодушно произнесли шесть голосов.
— Слышишь? — сказал председатель. — Ты готов принести клятву?
— Говорите, — отозвался Бийо, — а я буду повторять.
Председатель поднял руку и медленно, торжественно произнес:
— Во имя распятого Сына клянись разорвать земные узы, связующие тебя с отцом, матерью, братьями, сестрами, женой, родней, друзьями, любовницей, королями, благодетелями и со всеми людьми, кому бы ты ни обещал в прошлом своего доверия, послушания, благодарности или службы.
Голосом, быть может более твердым, чем голос председателя, Бийо повторил те слова, которые тот ему подсказал.
— Хорошо, — продолжал председатель. — С этой минуты ты освобожден от упомянутой присяги отчизне и законам. Поклянись теперь открывать новому, признанному тобою вождю все, что увидишь и сделаешь, прочтешь или услышишь, о чем узнаешь или догадаешься, а также выведывать и разузнавать то, что не обнаружится само.
— Клянусь! — повторил Бийо.
— Клянись, — подхватил председатель, — чтить и уважать яд, железо и огонь как быстрые, надежные и необходимые средства к очищению мира истреблением всех тех, кто стремится принизить истину или вырвать ее из наших рук.
— Клянусь! — повторил Бийо — Клянись избегать Неаполя, избегать Рима, избегать Испании, избегать всех проклятых земель. Клянись избегать искушения открыть кому то ни было увиденное и услышанное на наших собраниях, ибо быстрее, чем небесный гром, настигнет тебя повсюду, где бы ты ни спрятался, невидимый и неизбежный кинжал.
