Графиня де Шарни. Том 1 - Дюма Александр (полная версия книги .TXT) 📗

— Клянусь! — повторил Бийо.

— А теперь, — сказал председатель, — живи во имя Отца, Сына и Святого Духа!

Укрытый в тени брат отворил дверь крипты, где, ожидая, покуда свершится процедура тройного приема, прогуливались низшие братья ордена.

Председатель подал Бийо знак, тот поклонился и пошел к тем, с кем отныне был связан страшной клятвой, которую сейчас произнес.

— Номер второй! — громким голосом провозгласил председатель, едва за новым адептом затворилась дверь.

Драпировка, закрывавшая дверь в коридор, медленно приподнялась, и вошел молодой человек, одетый в черное.

Он опустил за собой драпировку и остановился на пороге, ожидая, пока с ним заговорят.

— Приблизься, — велел председатель.

Молодой человек приблизился.

Как мы уже сказали, он был совсем молод — лет двадцати, от силы двадцати двух — и благодаря белой, нежной коже мог бы сойти за женщину. Огромный тесный галстук, какие никто, кроме него, не носил в ту эпоху, наводил на мысль, что эта ослепительность и прозрачность кожи объясняется не столько чистотой крови, сколько, напротив, какой-то тайной неведомой болезнью; несмотря на высокий рост и этот огромный галстук, шея его казалась относительно короткой; лоб у него был низкий, верхняя часть головы словно приплюснута. Поэтому спереди волосы, не длиннее, чем обычно бывают пряди, падающие на лоб, почти спускались ему на глаза, а сзади доставали до плеч. Кроме того, во всей его фигуре чувствовалась какая-то скованность автомата, из-за которой этот молодой, едва на пороге жизни, человек казался выходцем с того света, посланцем могилы.

Прежде чем приступить к вопросам, председатель несколько мгновений вглядывался в него.

Но этот взгляд, полный удивления и любопытства, не заставил молодого человека потупить глаза, смотревшие прямо и пристально.

Он ждал.

— Каково твое имя среди профанов?

— Антуан Сен-Жюст.

— Каково твое имя среди избранных?

— Смирение.

— Где ты увидел свет?

— В ложе ланских Заступников человечества.

— Сколько тебе лет?

— Пять лет.

И вступивший сделал знак, который означал, что среди вольных каменщиков он был подмастерьем.

— Почему ты желаешь подняться на высшую ступень и быть принятым среди нас?

— Потому что человеку свойственно стремиться к вершинам и потому что на вершинах воздух чище, а свет ярче.

— Есть ли у тебя пример для подражания?

— Женевский философ, питомец природы, бессмертный Руссо.

— Есть ли у тебя крестные?

— Да.

— Сколько?

— Двое.

— Кто они?

— Робеспьер-старший и Робеспьер-младший.

— С каким чувством пойдешь ты по пути, который просишь перед тобой отворить?

— С верой.

— Куда этот путь должен привести Францию и мир?

— Францию к свободе, мир к очищению.

— Чем ты пожертвуешь ради того, чтобы Франция и мир достигли этой цели?

— Жизнью, единственным, чем я владею, потому что все остальное я уже отдал.

— Итак, пойдешь ли ты сам по пути свободы и очищения и обязуешься ли по мере отпущенных тебе сил и возможностей увлекать на этот путь всех, кто тебя окружает?

— Пойду сам и увлеку на этот путь всех, кто меня окружает.

— И по мере отпущенных тебе сил и возможностей ты будешь сметать все препятствия, которые встретишь на этом пути?

— Буду сметать любые препятствия.

— Свободен ли ты от всех обязательств, а если нет, порвешь ли ты с ними, коль скоро они войдут в противоречие с обетами, которые ты сейчас принес?

— Я свободен.

Председатель обернулся к шестерым в масках.

— Братья, вы слушали? — спросил он.

— Да, — одновременно ответили шестеро членов высшего круга.

— Сказал ли он правду?

— Да, — снова ответили они.

— Считаете ли вы, что его надо принять?

— Да, — в последний раз сказали они.

— Ты готов принести клятву? — спросил председатель у вступавшего.

— Готов, — отвечал Сен-Жюст.

Тогда председатель слово в слово повторил все три периода той клятвы, которую ранее повторял за ним Бийо, и всякий раз, когда председатель делал паузу, Сен-Жюст твердым и пронзительным голосом отзывался:

— Клянусь!

После клятвы рука невидимого брата отворила ту же дверь, и Сен-Жюст удалился тою же деревянной поступью автомата, как и вошел, не оставив позади, по-видимому, ни сомнений, ни сожалений.

Председатель выждал, покуда не затворилась дверь в крипту, а затем громким голосом позвал:

— Номер третий!

Драпировка в третий раз поднялась, и явился третий адепт.

Как мы уже сказали, это был человек лет сорока-сорока двух, багроволицый, с угреватой кожей, но, несмотря на эти вульгарные черточки, весь облик его был проникнут аристократизмом, к которому примешивался оттенок англомании, заметный с первого взгляда.

При всей элегантности его наряда в нем чуствовалась некоторая строгость, начинавшая уже входить в обиход во Франции и происхождением своим обязанная сношениям с Америкой, которые установились у нас незадолго до того.

Поступь его нельзя было назвать шаткой, но она не была ни твердой, как у Бийо, ни автоматически четкой, как у Сен-Жюста.

Однако в его поступи, как и во всех повадках, сквозила известная нерешительность, по-видимому свойственная его натуре.

— Приблизься, — обратился к нему председатель.

Кандидат повиновался.

— Каково твое имя среди профанов?

— Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский.

— Каково твое имя среди избранных?

— Равенство.

— Где ты увидел свет?

— В парижской ложе Свободных людей.

— Сколько тебе лет?

— У меня более нет возраста.

И герцог подал масонский знак, свидетельствовавший, что он облечен достоинством розенкрейцера.

— Почему ты желаешь быть принятым среди нас?

— Потому что я всегда жил среди великих, а теперь наконец желаю жить среди простых людей; потому что всегда жил среди врагов, а теперь наконец желаю жить среди братьев.

— У тебя есть крестные?

— Есть, двое.

— Назови их нам.

— Один — отвращение, другой — ненависть.

— С каким желанием ты пойдешь по пути, который просишь нас открыть перед тобой?

— С желанием отомстить.

— Кому?

— Тому, кто от меня отрекся, той, что меня унизила.

— Чем ты пожертвуешь, чтобы достичь этой цели?

— Состоянием, и более того — жизнью, и более того — честью.

— Свободен ли ты от всех обязательств, а если нет, готов ли ты порвать с ними, коль скоро они войдут в противоречие с обетами, которые ты сейчас принес?

— Вчера я покончил со всеми своими обязательствами.

— Братья, вы слышали? — обратился председатель к людям в масках.

— Да.

— Вы знаете этого человека, предлагающего себя нам в соратники?

— Да.

— И коль скоро вы его знаете, считаете ли, что нужно принять его в наши ряды?

— Да, но пускай поклянется.

— Знаешь ли ты клятву, которую тебе надлежит теперь принести? — спросил принца председатель.

— Нет, но откройте ее мне, и, какова бы она ни была, я поклянусь.

— Она ужасна, особенно для тебя.

— Не ужасней нанесенных мне оскорблений.

— Она столь ужасна, что, когда ты ее услышишь, мы разрешим тебе удалиться, если ты заподозришь, что придет день, когда ты не сумеешь блюсти ее во всей полноте.

— Читайте клятву.

Председатель устремил на вступавшего пронзительный взгляд; затем, словно желая постепенно подготовить его к произнесению кровавого обета, он изменил порядок пунктов и вместо первого начал со второго.

— Клянись, — сказал он, — чтить железо, яд и огонь как быстрые, надежные и необходимые средства к очищению мира истреблением всех тех, кто стремится принизить истину или вырвать ее из наших рук.

— Клянусь! — твердым голосом отозвался принц.

— Клянись разорвать земные узы, связующие тебя с отцом, матерью, братьями, сестрами, женой, родней, друзьями, любовницей, королями, благодетелями и со всеми людьми, кому бы ты ни обещал в прошлом своего доверия, послушания, благодарности или службы.