Собрание сочинений в 10 томах. Том 4 - Хаггард Генри Райдер (бесплатные серии книг .TXT) 📗
Затем был совершен обряд крещения со всеми формальностями, какие были возможны при данных обстоятельствах. При церемонии присутствовали несколько священников. Воспреемниками были его отец и Симон, получивший хорошую плату за труд. Во время совершения обряда произошло неожиданное событие. С самого начала на площади перед церковью слышался топот ног и раздавались голоса толпы, теперь же эта толпа начала стучать в двери и бросать камни в оконные витражи, разбивая чудные древние стекла. Вдруг в церковь вбежал один из прислужников и шепнул аббату что-то на ухо, отчего тот побледнел и поспешил закончить обряд.
— Что случилось? — спросил Рамиро.
— К несчастью, сын мой, эти собаки-еретики увидели, как вы или наш новообретенный брат, не знаю точно, кто из вас, вошли в это священное место, и теперь окружили церковь, требуя вашей крови, — отвечал монах.
— Так надо бежать! — сказал Рамиро.
— Сеньор, это невозможно, — вмешался дьячок, — все выходы охраняются ими. Слышите?…
В эту минуту раздался сильный стук в дубовую дверь.
— Не может ли ваше преподобие обратиться к ним с внушением? — спросил Рамиро. — Иначе… — Он пожал плечами.
— Будем молиться, — сказал один из монахов дрожащим голосом.
— Конечно!… Только лучше бы прежде уйти. Вероятно в церкви найдутся потайные помещения, если же мы останемся здесь, нас перережут.
Тогда дьячок, весь дрожа, побелевшими губами прошептал:
— Идите за мной все. Постойте. Потушите огни.
Все свечи были погашены, и, взявшись за руки, они в темноте пошли за дьячком. Они пробирались по пустой церкви, где их шаги гулко раздавались среди тишины, составлявшей резкий контраст с шумом голосов снаружи и стуком в дверь. Один из монахов, толстый аббат Доминик, отстал от прочих и пробирался вперед, протягивая руку в пространство и взывая к остальным. Дьячок, было, отозвался, но Рамиро сердито приказал ему молчать, прибавив:
— Ты хочешь, чтобы всех нас растерзали из-за монаха?
Они продолжали идти, и крики Доминика все слабели в отдалении и, наконец, совершенно стихли, заглушённые ревом, раздавшимся снаружи.
— Здесь, — сказал дьячок, ощупав пол руками. При слабом свете луны, проникшем в эту минуту через окно на хорах, Адриан увидал перед собой дыру в полу.
— Спускайтесь, там есть ступени, — сказал проводник. — Я задвину камень.
Один за другим они спустились по шести или семи узким ступеням в темное помещение.
— Где мы? — спросил один из монахов, когда дьячок, задвинув камень, присоединился ко всем.
— В фамильном склепе графов ван Валькенберг, которого, ваше преподобие, похоронили три дня тому назад. К счастью, каменщики еще не заделали вход. Если вашему сиятельству душно, — обратился он к Адриану, — станьте на гроб почтенного графа и вам будет легче дышать.
Адриан задыхался. Он воспользовался советом и увидел, что над самой его головой находилась какая-то каменная резьба с мелкими отверстиями, вероятно, доски мраморной гробницы, находившейся в церкви над полом. Через эти отверстия был виден лунный свет, дрожавший на полу хоров. В то время как Адриан смотрел в одно из этих отверстий, он услышал рядом с собой голос монаха:
— Слышите?… Двери выломаны. Помоги нам, святой Панкратий. — И монах, опустившись на колени, начал усердно молиться.
Уступив ударам, большие двери с треском растворились, и толпа ворвалась в храм. Она хлынула с ревом и гулом, как поток, прорвавший плотину, с факелами, фонарями на шестах, топорами, секирами и мечами в руках, и дошла до дубового иконостаса чудной резной работы, перед которым, возвышаясь на шестьдесят футов над полом церкви, стояло распятие с фигурами Пресвятой Девы и святого Иоанна по сторонам. Здесь вдруг с детства знакомые каждому величие и тишина святого места с его нишами, в которых отдавалось эхо, с его освещенными луной витражами, негаснущими лампадами, мерцавшими здесь и там, подобно огням рыбачьих лодок, мерцающим среди темных вод, казалось, охватило толпу. Как при священном голосе, раздавшемся среди темноты с неба, разбушевавшиеся волны и ветер утихли, так теперь при виде священных изображений Христа, стоящего с поднятыми руками над алтарем, распятого в терновом венце на кресте, молящегося до кровавого пота в саду Гефсиманском, восседающего за Тайной вечерей и произносящего заповедь: «Возлюбите друг друга, как Аз возлюбил вас», — возбужденная толпа вдруг стихла.
— Их нет здесь. Уйдем! — раздался голос.
— Нет, они здесь, — возразил другой женский голос, в котором слышались жажда мести. — Я следила за ними до самых дверей, я видела убийцу — испанца Рамиро, шпиона Симона, предателя Адриана и монахов, наших мучителей.
— Пусть их накажет Господь, — сказал первый голос, показавшийся знакомым Адриану. — Мы сделали достаточно, разойдемся по домам.
Раздался ропот.
— Пастор прав. Слушайтесь пастора Арентса.
Более спокойная часть толпы собиралась разойтись, как вдруг с противоположного конца церкви раздался крик:
— Вот один из них. Ловите его!
Через минуту окруженный людьми с факелами появился аббат Доминик. Глаза его вылезли из орбит, а разорванная ряса волочилась по полу. Измученный и испуганный, он бросился к подножию фигуры святого и молил о пощаде, пока десяток рук снова не поставили его на ноги.
— Выпустите его, — сказал пастор Арентс. — Мы боремся против церкви, а не против ее служителей.
— Выслушайте сначала меня, — раздался тот же женский голос, и все взгляды обратились к кафедре, где появилась седая костлявая старуха со сверкающими глазами, желтыми зубами и лицом, вытянутым, как у лошади, а по обеим сторонам ее стояли две женщины с факелами в руках.
— Это Кобыла! — раздались возгласы. — Марта с озера. Продолжай, Марта. На какую тему будет твоя проповедь?
— Кто проливает кровь человеческую, кровь того также прольется, — ответила она звучным, торжественным голосом, и тотчас же вокруг водворилось полное молчание. — Вы называете меня «Кобылой», — продолжала она. — А знаете ли вы, почему мне дали это прозвище? Они назвали меня так, вытянув мне губы вперед и изуродовав клещами мое красивое лицо. А знаете ли, что они принудили меня сделать? Они заставили меня нести моего мужа на спине на костер, говоря, что кобыла для того и создана, чтобы на ней ездили. И знаете, кто сказал это? Этот самый монах, который теперь стоит перед вами.
Когда она произнесла эти слова, крик ярости огласил своды церкви. Марта подняла руки, и снова водворилась тишина.
— Это сказал он, святой отец Доминик. Пусть он опровергнет мои слова. Что? Он не узнает меня? Может быть, время, горе, горячие клещи изменили лицо фроу Марты ван Мейден, которую называли Лилией Брюсселя. Взгляните на него теперь! Он вспомнил Лилию Брюсселя. Он вспомнил ее мужа и ее сына, которых он сжег. Да будет Бог судьею между нами. Сделайте с этим дьяволом, что Бог укажет вам!… Где же другие? Где Рамиро, смотритель «Гевангенгооза», много лет тому назад потопивший бы меня подо льдом, если бы фроу ван Гоорль не купила мою жизнь? Где он, приговоривший ее мужа Дирка ван Гоорля к голодной смерти? Сделайте с ним, что Бог укажет вам!… А третий, полуиспанец, предатель Адриан, носивший фамилию ван Гоорля, которого привели сегодня сюда, чтобы принять католическую веру, и который подписал донос, послуживший обвинением Дирку ван Гоорлю и приведший в тюрьму его брата Фоя, спасенного Красным Мартином. Сделайте с ним, что Бог укажет вам!… А четвертый, Симон-шпион, руки которого уже много лет обагряются кровью невинных? Симон мясник… шпион…
— Довольно, довольно, — ревела толпа. — Веревку, веревку! Повесить его на распятии!
— Друзья мои! — закричал Арентс. — Отпустите его. «Аз воздам», — говорит Господь.
— Пусть так, а мы ему прежде дадим задаточек! — раздался голос,
— Молодец, Ян!… Куда взобрался!
Все подняли головы и увидели в шестидесяти футах над своими головами на одной из перекладин креста человека, сидящего со связкой веревок за плечами и свечой, привязанной ко лбу.
