Белая волчица князя Меншикова - Духова Оксана (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
– Сейчас, сейчас, я вам наследничка государства российского заделаю! А с доской немецкой, тощей, ни за что не лягу! Пусть в монастыре пылится!
И тут Она, не задумываясь, вскинула зажатую в руках плеть, которую несла с собой, с лошади спешившись, и прошлась по спине Алексея.
Царевич закричал истошно и отшатнулся от девицы.
– Да кто посмел… – прорычал он, оглядываясь. Сухоруков затаил дыхание: ну, давай, давай, царевич, покажи зубки!
– Прикройся, Алексей Пиотрович, – сдерживая клокочущую ярость, приказала Она.
Девица с визгом схватила разорванную одежонку, глядя, впрочем, на царицу с явным вызовом в глуповатом взоре. Пьяная компания быстро трезвела, торопливо раскланиваясь с Госпожой. Сухоруков заскрипел зубами с досады: Она всегда побеждает!
Вот и Алешка покорно прикрылся, побелев от бессильной ярости. Глаза почти вылезали из орбит, а губы кривились с ненавистью. «Покажи зубки, царевич, давай же!» – мысленно заклинал его Сухоруков. Но Алексей лишь поклонился этой… волчице.
– А-а, царица, всемилостивейшая мачеха. Какая неожиданная честь для меня. В гости ко мне пожаловала? А на кой ляд, позволь узнать?
– Только одного ради – наследника твоего, – сердито произнесла Она. – Пойдем! – приказала гневно.
А он… Сухоруков даже задохнулся от обиды. Он последовал за Ней, как покорная овца на бойню.
– Куда идем-то? – только и смог, что спросить жалобно.
А Та с силой толкнула его.
– Дорогу-то ты, поди, лучше моего знаешь. В спаленку твою. София-Шарлотта уж заждалась тебя. Идем.
– Я не хочу никакой Софии-Шарлотты! – встрепенулся царевич.
– Шагай, давай, цесаревич, – прикрикнула на него волчица.
И Алешка послушался.
София-Шарлотта уже сидела на кровати, дрожащая, жалкая, голая. На руке горело пятно – памятный щипок пьяного денщика. Глаза опухли от слез. Служанка царицына разводила огонь в нетопленой печи.
Алексей задрожал, то ли от холода, то ли от ненависти неразрешимой.
– Я не хочу! Я не хочу! Она противна мне! Тогда уж лучше, как батюшка, с денщиками! – И царевич сплюнул. В гневе стянул с себя штаны и вызывающе повернулся к царице. – Видишь, что она со мной делает, эта ведьмачка немецкая! Нет ничего удивительного, что детей у нас не родится! – сквозь слезы отчаянно рассмеялся он.
– А еще от нее воняет! – добавил Алешка брезгливо.
Она оглядела его с презрением.
А София-Шарлотта снова рыдать, как дитя обиженное.
«Нет, выбора у волчицы нет, – подумал Сухоруков, подглядывая в замочную скважину. – Сейчас сдастся».
– Ты выть-то прекрати, София-Шарлотта, чай, нет в дому покойника. Я делаю сие для твоего ж, дурища, блага, – и обернулась к служанке. – Манька!
Служанка подскочила к своей госпоже. Та пристально оглядела ее. Хороша, подойдет.
– Царевичу наследник надобен. Присмотри, чтоб он его сегодня точно получил! – сухо произнесла волчица.
Манька старательно оскалила меленькие, острые зубки.
– Как прикажешь, царица, – и сделала книксен.
А Та уже к выходу повернулась. От дверей, правда, покосилась через плечо: Манька платье с плеч стянула, выставив на всеобщее обозрение белые, пышные груди. А затем опустилась перед Алексеем на колени.
– О принцессе думай, Манька, для нее ведь стараешься! – выкрикнула царица-судьба и бросилась прочь.
Сухоруков едва от дверей отскочить успел.
Она опять обыграла его. Ничего, темно покамест над Питербурхом, темно. И еще долго также темно-то будет.
…София-Шарлотта подарит жизнь здоровому мальчику дождливым октябрьским днем 1715 года. Темный Царь решит присутствовать при родах, тем самым ее обрекая. С торжествующей улыбкой подхватит младенца на руки:
– Видите, внук! Мой! Петр Алексеевич! – крикнет он.
Я грустно гляну на мальчика, коего только что коснулся, как тавро приложил, Черный Государь. А потом подойду к кровати Софии-Шарлотты, позабытой всей придворной сворой. И попытаюсь заглянуть в глаза несчастной принцессы.
Служанка пыталась напоить ее горячим красным вином, но девочка так и не смогла сделать ни единого глотка.
– София-Шарлотта… – негромко прошептала я, склоняясь над нею. Она повернула ко мне голову, но глаза не открыла. Бедняжка, если б она нашла в себе силы взглянуть на меня, тоненькая ниточка жизни не оборвалась бы. Люди все время боятся взглянуть в глаза белой судьбы…
Ее лоб был мокрым от пота, а щеки нездорово раскраснелись. Я взяла ее за руку. Пальцы несчастной судорожно сжались.
– Мама… – прошептала она по-немецки.
Я погладила ее по голове и повернулась к выходу.
– Пригляди, чтоб проветрили тут. И камфору пожги в комнате, воздух очистить! – устало приказала служанке.
Мне не спасти Софию-Шарлотту. Значит, я все-таки проиграла.
…Несколько дней принцесса кричала от боли, раздирающей ее тело. Шесть лекарей, спешно созванных Темным Царем, только беспомощно разводили руками.
Сама я больше к Софие-Шарлотте не ходила, отправила вместо себя Князеву Дарьюшку.
Когда та вернулась, глаза горбуньи были зареваны.
Я спросила тихо:
– Ну?
Дарьюшка ненадолго закрыла глаза, а потом вымученно заговорила:
– Принцесса знает, что конец близок, государыня. Она уж священников позвала, чтоб покаяться. А что ей-то каяться, ангел она… – Голос горбуньи сорвался.
Я смотрела в пламя камина. Мир Темного Царя не место для ангелов, здесь даже волчьей богине страшно, жутко приходится.
Дарьюшка заплакала в голос и рухнула на колени.
– Прости, царица. Но не посылай ты меня к ней больше, подруженька дорогая! То, что я видела там да слышала, до оторопи берет!
Я положила руку ей на голову. Бедная горбунья. Она живет в придуманном мире, а в этом всего страшится. Смешная! Как будто смерть страшна?
Это живым оставаться – жутко.
– Алешка-то в покои вбежал, – говорила Дарьюшка сбивчиво. – Вне себя от горя сделался! Бросился ей в ноги, пальчики все перецеловал и трижды без сознания содеялся. Так царь-батюшка его ногами топтать начал…
В этот момент глухо забились в плаче колокола на церковке святого Исаакия. Последовало мгновение гробового молчания, а потом понесли сквозь ночь печальную весть колокола других церквей.
Дарьюшка взглянула на меня.
Слезы ручьем лились по ее некрасивому личику.
– Боги, все двенадцать, примите душу с миром, – беззвучно взмолилась я. Дарьюшка неподвижно замерла у меня в ногах, спрятав лицо в руках…
Позже я узнаю, что Пиотрушка лично, по наущенью Сухорукова, пса своего, тело своей мертвой невестки начнет препарировать. Или заглянуть в бездну человеческую удумал? Или Темный Царь удостовериться возжаждал, не от яда ли бедняжка скончалась, как при дворе вовсю судачить станут?
Тьма в душе, тьма в городе моем. Тьма…
– Глупые бабы умней всего выглядят в постели!
Слова прозвучали в покоях Летнего дворца. Умные «бабы» замерли в молчании. Мужчины заулыбались, ибо тот, кто пристроился сверху, всегда все ведает об умишке своем, зело великом. Постель – тема, что волнует, и будет, верно, волновать лет через триста или пятьсот. Постель есть рост по чиновной лестнице при дворе. Постель —это деревеньки с людскими душами, которые каждый может купить по бросовой цене.
Это наш опыт, наши страхи и вожделения.
Следовательно, о ней любят поговорить.
Мы научились говорить обо всем, чего не знаем, во что не веруем, чего не делаем.
Правда, ваше величество, царь-батюшка?
Альянс свиней в ярких доспехах, плотски легковозбудимых хрюшек. Кому нечего сказать – отправляется в лигу врагов государевых великих преобразований.
И поэтому я открываю рот:
– Пиотрушенька, а что, умные мужчины и задницы подставляют по-умному?
Темный Государь наказует меня смущенным взглядом. К щетинке его усов прилипла капуста из щей. Каждое утро – щи, каша, лук, уксус. Каждое утро четыре чарочки анисовой: хороший государь – государь глобальных жестов. Я заучила его утренние привычки наизусть, слишком много долгих, тоскливо тревожных лет проведено в дворцовых покоях. Я видела, как лежал он под здоровенными денщиками, елозя с постаныванием, чтобы на утро явиться своим подданным великим и грозным государем. И мне приходилось присутствовать подле. О, боги, мне бы очень хотелось быть любимой, но ведаю, что все обойденные судьбой, неудачливые, уже не молодые и вечно некрасивые ненавидят меня и ждут от меня ошибок, кои способны были бы уничтожить меня.
