Религия - Уиллокс Тим (книги TXT) 📗
Когда уже велись приготовления, чтобы спалить башню дотла, Тангейзер высказал мысль, что лучше забрать сооружение себе, установив рядом со стеной, и использовать для размещения собственных мушкетеров. Им двигало желание получить хороший обзор турецких позиций, тянущихся через всю гору Сан-Сальваторе, но Ла Валлетт воспринял его план с восторгом. Башню очистили от мертвых тел, покатили и поставили на новую позицию, на нижнем ярусе установили пару пушек, а на всех остальных разместили своих аркебузиров. Среди них был и Тангейзер.
Сверху открывался вид на адский пейзаж, выжженную солнцем землю, черную от трупов и мух. На востоке растянулась бесконечная паутина переплетенных турецких траншей. Тангейзер даже не представлял, как Гуллу Кейки умудрился провести его мимо них. И турок было по-прежнему огромное множество. Поход к лодке придется отложить до следующего кровопролития. Только вот на настоящий момент Ла Валлетт едва ли мог собрать полторы тысячи человек, способных держаться на ногах. Тангейзер, скорчившись, сидел на башне среди истоптанных и зловонных потрохов за откидывающимися воротами, оглохший и задыхающийся под палящим зноем, пока у него не кончился порох и пули, а рука до самого локтя не превратилась в сплошной синяк.
Все это он был счастлив позабыть, лежа в своей ванне. Он мысленно поздравил себя с тем, что догадался устроить ее. В самом начале он даже не догадывался, насколько ванна окажется важна для его здоровья. Может быть, он даже пролежит в ванне под звездами всю ночь. Может быть, он даже заснет и утонет, и утром его найдут с блаженной улыбкой на лице. Но потом Тангейзер вспомнил, что Никодим раздобыл и готовит на ужин отбивные из филе барашка, и он отодвинул в сторону мысли о смерти. Он шевельнулся, поскольку ощутил рядом чье-то присутствие. Лицо Ампаро возникло над окованным железом краем бочки, и сердце Тангейзера упало. Слезы застилали глаза Ампаро, глядевшие на него с укором. Он тотчас понял, что вот-вот лишится того небольшого отдохновения от войны, какое надеялся обрести сегодня вечером. Он скроил участливую физиономию.
— Ампаро, — произнес он, — отчего ты такая печальная?
Она отвернулась, подняв лицо к небу, — воплощенное страдание. Предприняв усилие, ему самому показавшееся героическим, Тангейзер протянул руку, чтобы погладить ее по голове. Она отстранилась. Раньше он никогда не видел ее такой, но это был лишь вопрос времени, поскольку она все-таки была женщина.
— Ты хочешь мне что-то сказать, — заметил Тангейзер.
Она не посмотрела на него.
— Ты любишь Карлу, верно?
Тангейзер шумно вздохнул. Как и в большинстве других случаев, во всех своих страданиях он мог винить только себя самого. Он изумился только, что среди всеобщего хаоса подобный пустяк, оказывается, может так тяжело давить на него.
— Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз, — предложил он.
— Значит, это правда.
— Ампаро, я три дня подряд занимался смертоубийством. В такое время простительно, даже если кто-то вдруг подумает, что наступает конец света. Сжалься же над несчастным солдатом и дай ему насладиться мгновениями тишины.
Она взглянула на него, и ее глаза налились слезами. Едва ли его страдания перевесят сейчас ее собственные. Она потянулась к нему, словно дитя, и он заставил себя подняться на негнущиеся, дрожащие ноги и обхватил ее за плечи мокрой рукой.
— Он меня напугал, — проговорила она.
Все чувства Тангейзера тут же насторожились.
— Кто тебя напугал? — спросил он.
— Фра Людовико.
Боль и усталость исчезли, сметенные волной гнева. Он ощутил, как напряглись челюсти, как натянулась кожа на голове, как кровь прилила к мозгам.
— Он сделал тебе больно?
Она отрицательно покачала головой, без особенной убедительности. Он рукой поднял и развернул к себе ее лицо. Воспоминание о страхе, какой вызвал в ней Людовико, сменилось боязнью того, что Ампаро увидела в глазах Тангейзера. Он старался сохранять хладнокровие, какого не ощущал в себе. Он снова пробежал пальцами по волосам Ампаро и вытер слезы с ее лица.
— Ты моя самая любимая, — произнес он.
— Правда? — И ее лицо мгновенно снова засветилось.
— Ты всегда будешь моей самой любимой. А теперь расскажи мне, что сделал Людовико. Расскажи мне все.
Людовико сидел в кабинете дель Монте, в Итальянском оберже, адмирал милостиво позволил ему пользоваться своим кабинетом. На стенах висели портреты героев ланга прежних времен и оттоманские знамена, захваченные во время морских сражений. Штандарт с Красной рукой, знамя Санджака Чедера, захваченное сегодня днем, занимало между ними почетное место. У адмирала было хорошее кресло; сидя в нем, как раз будет удобно вести приближающиеся переговоры с балифами Французского ланга.
Людовико еще предстояло завершить возложенную на него Гислери миссию. Унаследует ли дель Монте кресло великого магистра, оставалось пока под вопросом. Однако среди множества задач, стоявших перед Людовико, эта была далеко не самой сложной. Он предварительно обсудил кандидатуру дель Монте с главами других лангов. Кастильцы, арагонцы, германцы и овернцы уже пообещали ему свою поддержку. Хотя Религия знала множество героев, в защите форта Святого Михаила не было равных дель Монте. Никто из командиров защитников не пользовался большим уважением. И самое главное, после девяноста дней тяжелейшего противостояния ни у кого не осталось сил для политических интриг. Людовико предполагал, что переманить на свою сторону французов не составит особенного труда, хотя, разумеется, темперамент вынудит их изобразить сопротивление.
Людовико был в одной черной рясе, освободиться от доспеха было настоящим счастьем. Спина и ребра доставляли страдания, и он ерзал в кресле. Та пуля, которая поразила его в спину две ночи назад, оставила в доспехе вмятину размером с куриное яйцо, и несколько мгновений он верил, что убит. Ощущение оказалось волнующим. Он не испытывал страха, не испытывал сожаления. Он сознательно вызвал перед мысленным взором образ Христа на кресте. Он пробормотал слова покаяния. Он ощутил, как умиротворение снизошло на него. Но потом образ Карлы возник перед его глазами, любовь к ней затопила сердце, и вот тогда он ощутил страх. Страх, что его любовь никогда уже не найдет выражения. Вот какое жалкое чувство он испытывал, думая, что уже переселяется в вечность, но потом к нему подполз верный Анаклето, лишившийся своего прекрасного лица, и Людовико понял, что смерть все-таки не пришла за ним.
Мысль о Карле сжигала ему внутренности, словно огонь, под которым никогда не остывают угли. Однако же терпение в этом деле, как и в большинстве дел, само принесет ему спелый плод. Везению германца уже приходит конец. Да и Карла все-таки не побывала в его постели. Людовико услышал тяжелые шаги по коридору и тотчас же понял, кому они принадлежат. Он раскрыл на конторке Библию и сделал вид, будто погружен в чтение. Дверь с грохотом распахнулась. Людовико еще мгновение изучал страницу, затем поднял голову.
— А, капитан, — произнес он. — Вы раньше, чем ожидалось.
Лицо Тангейзера окаменело. За пояс был заткнут длинноствольный пистолет, и еще болтался в ножнах кинжал с рукоятью, украшенной драгоценными камнями в турецком стиле. Глаза горели жаждой убийства.
— Ампаро, должно быть, совершенно доверяет вам, если так скоро поведала все, что с ней произошло, — сказал Людовико.
За спиной Тангейзера возник Анаклето, он держал руку на рукояти меча.
Не оборачиваясь, Тангейзер произнес:
— Если твой мальчишка дорожит оставшимся у него глазом, пусть ведет себя осмотрительнее.
Людовико кивнул головой, и Анаклето исчез.
Тангейзер сунул руку под бригантину и извлек сверток, упакованный в навощенную бумагу. Он бросил его на конторку.
— Здесь четверть фунта опиума, с моими наилучшими пожеланиями, — произнес он. — Более чем достойная плата за то, чтобы ты больше не пугал девушку.
— Примите мои благодарности.
