Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1 - Борн Георг Фюльборн (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
— В таком случае, я тем более рад, что нашел вас, — воскликнул Аццо, — я не спущу с вас глаз и буду везде следовать и оберегать вас, чтобы мерзавец не мог вам наделать зла. Если он вас узнал, то, наверное, найдет дорогу к вашей хижине, зная, что в ней живете не только вы, но и ваш прекрасный ребенок.
— Мне стало страшно, мама, когда я увидала, что он приближается к нам как черная тень!
— Когда он просунул между деревьями свое бледное, окаймленное рыжей бородой лицо и с дьявольским смехом узнал меня и Марию, я вся затрепетала и чуть было не лишилась чувств при одном его виде, зная, что он мне готовит бесконечные мучения.
— И он, и Ая, соучастница его преступлений, — но и для них настанет час возмездия! — мрачно пробормотал Аццо.
— Пресвятая Дева, помилуй, сохрани и просвети ужасного человека, облекающегося в святую одежду для достижения своих преступных целей! — сказала Энрика и зажгла лампу.
— Не освещайте хижину, вы ведь знаете, что я не люблю ночевать под кровлей; уж я давно не любовался прекрасным звездным небом и не дышал свежим летним воздухом. Так не сердитесь же на меня, Энрика, если я предпочту лечь на воздухе, на пороге хижины, а там, помолившись за вас и вашего ребенка, засну под открытым небом.
Ласково улыбнулась ему Энрика, пожелала доброй ночи и вернулась к Марии и старой Непардо.
Скоро полюбился им Аццо. Его готовность, полная самоотвержения, его помощь при всякой работе и мысль о том, что он гонимый и бездомный человек, имели сильное влияние на обитательниц уединенной хижины.
— Не правда ли, тетя Непардо, — часто говорила миленькая Мария старой одноглазой, посвятившей всю свою любовь маленькой дочери Энрики, — что Аццо добрый и верный человек! Говорят, что гитаносы фальшивы и хитры, даже сам добрый отец Фрацко их так называл, но Аццо исключение. Мне иногда кажется, что когда он думает, что за ним никто не наблюдает, на его бледном лице появляется угрожающее выражение, пугающее меня, когда же он смотрит на мать или на меня, то на лице его опять видны только одна радость и доброта.
— Он много страдал, мое дитя, — отвечала Мария Непардо, — а страдания оставляют много горечи и много мрачных дум.
Аццо приделал деревянные засовы к двери той хижины, в которой жили женщины, и хотя шалаш его, устроенный из ветвей, листвы и молодых деревьев, наподобие пастушеских, находился не более как шагах в двадцати от хижины, но он почти всегда спал у дверей хижины, в которой жили женщины, не подозревавшие о его столь трогательной заботе.
Свобода и присутствие самых любимых им людей на свете имели такое благотворное влияние на его здоровье, что он день ото дня поправлялся и силы его возвращались.
Когда он ходил с Энрикой и Марией или сидел перед хижиной, окруженной небесным спокойствием, то лицо его озарялось радостной улыбкой. Только поздно вечером, когда он стоял один за хижиной или за огородом, там, где начиналось зеленое болото, всматриваясь в темную ночь, в душе его воскресала жажда мести и вспоминалась данная им клятва уничтожить Аю и Жозэ.
Мария, подобно ангелочку, покоилась на своей постельке, а рядом с ней старая Непардо. Когда обе давно уже спали, Энрика все еще долго сидела на своей постели — картины прошлого не давали ей покоя и, носясь перед ней, то восхищали ее, то вызывали слезы из глаз. Она все думала о Франциско, которому отдалась всей душой, Франциско, которого любила все так же страстно и которого совсем потеряла из виду. Неужели он мог забыть ее?
Так страдала Энрика, сидя ночью без сна в своем уединении. Черные расплетенные густые волосы ее длинными прядями падали на грудь и белые плечи. Ее прекрасное, милое личико выражало тайную скорбь и из глаз, густо оттененных длинными ресницами, струились горячие потоки слез, которые она старалась скрывать от дочери. Только под утро засыпала она и во сне ей грезилось то счастье, которого она была лишена. На устах ее играла прелестная улыбка, а красивые руки как бы обнимали дорогого Франциско.
Так, в неизвестной глуши Меруецкого леса жили мать, дочь, больная Мария Непардо и Аццо. Не будь у Энрики тайного влечения к своему возлюбленному, жизнь эту можно было бы назвать счастливой. Небесная благодать окружала мать и дочь, а через них сообщалась другим, возвышая и улучшая их. К тому уже их окружали свежесть и тишина природы Божией, вдали от вечно шумной, вечно волнующейся столицы.
В один прекрасный летний день хорошенькая Мария вдруг увидала на холме, спускавшемся к их пустыне, старую Жуану, а рядом с ней Рамиро — они уже давно не виделись. Стройный, красивый товарищ юности пришел навестить ее. Мария, с бьющимся от радости сердцем, поспешила навстречу к своим гостям. Она радостно обняла и поцеловала добрую Жуану и от всей души протянула руку улыбающемуся Рамиро, который по старой привычке тоже хотел поцеловать ее, но так как Мария, болтая с Жуаной и простодушно держа его за руку, повела своих гостей к дому, он не исполнил своего намерения и пошел рядом с ней.
Рамиро радостно улыбался и с любопытством и удовольствием смотрел ей в лицо, прислушиваясь к каждому ее слову.
Энрика с распростертыми объятиями вышла навстречу к дорогим гостям, поздоровалась с доброй Жуаной и с товарищем Марии и ввела их в хижину. Мария прыгала от радости, угощала милых друзей всем чем только могла. Принесла самых сочных фруктов и прохлаждающие напитки, и затем повела их к своим цветам и грядам.
Жуана и Энрика многое хотели сказать друг другу и вскоре предоставили детей самим себе. Сестра пустынника посетила могилу брата — ей так все понравилось, что она решилась остаться тут до позднего вечера. Таким образом, они избежали жары и смогли дольше побыть с Энрикой и ее дочерью. Этот дальний путь, как она справедливо говорила, был совершенно безопасен, так как почти никто по нему не ходил, а вооруженный Рамиро мог защитить ее. Он был довольно силен и мужествен, чтобы в случае нужды отразить неприятеля.
Между тем Мария и ее товарищ шли по лесу, беззаботно болтая. Она хотела ему показать каждое любимое местечко, и Рамиро принимал во всем такое живое участие, что обоим казалось, как будто они никогда не разлучались и все еще живут в развалинах Теба.
Дочь Энрики созналась Рамиро, что его мундир ей очень нравится, — он, со своей стороны, хотя ничего не сказал, но часто поглядывал на шедшую рядом с ним Марию, мысленно сравнивая ее с ангелами, окружающими престол Богоматери.
— Помнишь ли ты, Мария, — сказал он, с любовью поглядывая на нее, — как мы, бывало, никогда не играли вместе? Ты была постоянно занята цветами и пестрыми камешками, я же, напротив, всегда был буйным наездником, которому всякая стена служила боевой лошадью! Теперь все изменилось и мы дружно гуляем по лесу. Если бы те времена опять возвратились, я думаю, мы были бы чаще вместе и более бы дорожили друг другом!
— Ты прав, Рамиро, время игр с камешками, с цветами и каменной стеной вместо лошади миновало. Я нашла мою дорогую мать, с которой то работаю, то прогуливаюсь по лесу. Твое желание тоже исполнилось — ты учишься владеть оружием и конем! Потом ты выйдешь в свет или отправишься на войну, а я скромно останусь в этой хижине. Теперь ты посещаешь нас, а потом ты и не вспомнишь о нас!
— Нет, Мария, когда я буду настоящим офицером и буду состоять в полку, то у меня будет больше времени и свободы, нежели теперь, — я буду приезжать к тебе верхом.
— О, это было бы так хорошо, мне очень хочется увидать тебя на лошади! К твоему приезду я уберу хижину цветами, и когда ты к нам подскачешь, то стану радостно приветствовать тебя. Ты, верно, позволишь мне тогда сесть на твою лошадь, на ту самую, на которой ты сам всегда ездишь, возьмешь ее под уздцы и поведешь — о, как будет тогда весело! — воскликнула Мария и радостно подпрыгнула при мысли об этих удовольствиях.
— Моя лошадь так смирна и тиха, что мне нечего ее вести под уздцы, особенно когда ты будешь на ней сидеть. Поверь мне, она все понимает. Когда она увидит, что я тебя весело обнимаю и ласкаю, она возгордится правом носить тебя!
