Белые и синие - Дюма Александр (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
Бонапарт быстро обошел все палаты, слегка постукивая хлыстом, который он держал в руке, по желтым отворотам своих сапог. Он шел быстрым шагом, твердя следующие слова: «Укрепления разрушены; в Сен-Жан-д'Акре судьба была против меня. Мне следует вернуться в Египет, чтобы защитить его от приближающихся врагов. Через несколько часов турки будут здесь; пусть все те, кто чувствует в себе силы подняться, следуют за нами: их понесут на носилках и повезут на лошадях».
Далее автор воспоминаний продолжает:
«У нас было от силы шестьдесят больных чумой, и всякое число, превосходящее это количество, преувеличено; их непрерывное молчание, полный упадок сил и общая вялость предвещали скорый конец; везти их в таком состоянии явно означало бы заразить чумой всю армию. Люди хотят беспрестанных завоеваний, славы, блестящих подвигов, но нельзя сбрасывать со счетов неудачи. Тот, кто считает себя вправе упрекать за какой-либо поступок вождя, кого превратности судьбы и злополучные обстоятельства подталкивают к роковому краю пропасти, должен, прежде чем выносить приговор, войти в положение данного конкретного человека и спросить себя положа руку на сердце: не поступил бы он сам так же на его месте? Следует пожалеть того, кто вынужден совершить деяние, что всегда выглядит жестоким со стороны, но следует и простить его, ибо победу, скажем прямо, можно завоевать лишь подобными средствами».
Впрочем, предоставим слово человеку, который больше всего заинтересован в том, чтобы говорить правду. Послушайте!
«Он приказал рассмотреть наилучший выход из положения. Ему доложили, что семь-восемь человек особенно тяжела больны и им не прожить более суток; кроме того, пораженные чумой люди распространят эту болезнь среди солдат, которые будут с ними общаться. Некоторые настойчиво молили о смерти. Мы решили, что было бы гуманно ускорить их кончину на несколько часов».
Вы еще сомневаетесь? Наполеон сейчас выскажется от первого лица:
«Кто из людей не предпочел бы быструю смерть жуткой перспективе остаться в живых и подвергнуться пыткам этих варваров! Если бы мой сын — я все же полагаю, что люблю его так сильно, как можно любить собственных детей, — находился в таком же состоянии, как эти несчастные, то, по моему мнению, с ним следовало поступить так же, и если бы такая участь постигла меня самого, я потребовал бы, чтобы со мной поступили так же».
Мне кажется, что эти несколько строк вносят полную ясность. Почему г-н Тьер не прочел их или, если он их прочел, почему он опровергнул факт, признанный человеком, в чьих интересах было это отрицать? Поэтому мы восстанавливаем истину не ради того, чтобы предъявить обвинение Бонапарту, который не мог поступить иначе, чем он поступил, а чтобы показать приверженцам чистой истории, что она не всегда является подлинной историей.
Маленькая армия возвращалась в Каир той же дорогой, по которой уходила из него. Жара возрастала с каждым днем. Когда французы покидали Газу, было тридцать пять градусов, а когда проверили температуру песка ртутью, она достигала сорока пяти градусов.
Перед прибытием в Эль-Ариш Бонапарт увидел среди пустыни, как двое солдат засыпают какую-то яму.
Ему показалось, что это те самые люди, с которыми он беседовал двумя неделями раньше.
В самом деле, солдаты сказали в ответ на его вопрос, что хоронят Круазье.
Бедный юноша только что умер от столбняка.
— Вы положили его саблю вместе с ним? — спросил Бонапарт.
— Да, — ответили оба в один голос.
— Точно? — настаивал Бонапарт.
Один из солдат спрыгнул в могилу, разрыл зыбучий песок рукой и вытащил на поверхность эфес оружия.
— Хорошо, — сказал Бонапарт, — заканчивайте.
Он стоял рядом до тех пор, пока яма не была засыпана; затем, опасаясь, что кто-нибудь осквернит могилу, он произнес:
— Нужен доброволец, который будет стоять здесь на часах, до тех пор пока не пройдет вся армия.
— Я здесь, — откликнулся голос, точно исходивший с неба.
Бонапарт обернулся и увидел старшего сержанта Фалу, сидевшего на верблюде.
— А, это ты! — воскликнул он.
— Да, гражданин генерал.
— Каким образом ты оказался на верблюде, когда другие идут пешком?
— Потому что двое чумных умерли на спине моего верблюда, и никто больше не желает на него садиться.
— А ты, как видно, не боишься чумы?
— Я ничего не боюсь, гражданин генерал.
— Ладно, — сказал Бонапарт, — мы это запомним; ступай к твоему приятелю Фаро, и приходите ко мне оба в Каире.
— Мы придем, гражданин генерал.
Бонапарт бросил последний взгляд на могилу Круазье.
— Спи спокойно, бедный Круазье! — промолвил он, — твою скромную могилу нечасто будут тревожить.
XVIII. АБУКИР
Четырнадцатого июня 1799 года, после отступления по раскаленным пескам пустыням Сирии, которое оказалось столь же гибельным для армии, каким окажется отступление из Москвы по снегам Березины, Бонапарт вернулся в Каир, где его встретила бесчисленная толпа.
Ожидавший его шейх подарил ему великолепного коня и мамлюка Рустана в придачу.
Бонапарт указывал в своем бюллетене, написанном в Сен-Жан-д'Акре, что он возвращается для того, чтобы не допустить высадки турецкой армии, сосредоточенной на острове Родос.
Он был хорошо осведомлен в этом отношении, и одиннадцатого июля береговые наблюдатели в Александрии заметили в открытом море семьдесят шесть кораблей; из них — двенадцать военных кораблей под оттоманским флагом.
Комендант Александрии генерал Мармон посылал гонца за гонцом в Каир и Розетту; он приказал коменданту Рахмании прислать ему все войска, что были в его распоряжении, и отправил двести солдат в форт Абукира для подкрепления.
В тот же день комендант Абукира, батальонный командир Годар, в свою очередь, писал Мармону:
«Турецкий флот стоит на якоре на рейде; мы с моими солдатами погибнем все как один, но не сдадимся».
Двенадцатого и тринадцатого неприятель ожидал прибытия задержавшихся войск.
Тринадцатого вечером на рейде насчитывалось сто тридцать кораблей, из них тринадцать семидесятичетырехпушечных, девять фрегатов и семнадцать канонерских лодок. Остальную часть флота составляли транспортные суда.
На следующий день вечером Годар сдержал слово: он и его солдаты были убиты, а редут взят.
Осталось лишь тридцать пять человек, засевших в форте. Ими командовал полковник Винаш.
Он продержался два дня, сражаясь с целой турецкой армией.
Бонапарт получил эти известия, когда еще находился у пирамид.
Он отправился в Рахманию и прибыл туда девятнадцатого июля.
Турки, овладевшие редутом и фортом, выгрузили на берег свою артиллерию; Мармон мог выставить против турок лишь тысячу восемьсот пехотинцев и двести моряков, составлявших морской легион, и он посылал Бонапарту из Александрии гонца за гонцом.
К счастью, вместо того чтобы двинуться на Александрию, как опасался Мармон, или на Розетту, как опасался Бонапарт, турки, с присущей им беспечностью, ограничились тем, что заняли полуостров и проложили слева от редута длинный ряд окопов, прилегавших к озеру Мадия.
Впереди редута, на расстоянии около девятисот туазов, находилось два укрепленных холма, на одном из которых они разместили тысячу солдат, а на другом — две тысячи.
Их общее количество составляло восемнадцать тысяч человек.
Однако эти восемнадцать тысяч, по-видимому, явились из Египта не только для того, чтобы выдерживать осаду.
Бонапарт поджидал пашу Мустафу, но, видя, что тот не предпринимает никаких действий, принял решение атаковать его.
Двадцать третьего июля он приказал французской армии, находившейся всего лишь в двух часах пешего хода от турецкого войска, перейти в наступление.
Авангард, состоявший из кавалерии Мюрата и трех батальонов генерала Дестена, вооруженный двумя пушками, построился в центре.
Дивизия генерала Рампона, под началом которого были генералы Фюжьер и Ланюсс, двигалась слева.
