Затерянный остров - Маннель Беатрикс (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
— Еда готова.
Нориа с непроницаемым лицом указала на кастрюлю, стоящую на огне.
— Я скажу остальным, — ответила Паула и вернулась в палатку. — Я думаю, Нориа что-то слышала.
— Тогда у нее уши должны быть, как у рыси, — сказал Вильнев, — и, кроме того, мы каждого сможем уверить в том, что ее неидеальное знание немецкого языка привело к неправильным предположениям.
Они сели у костра и отведали куриный суп с имбирем и рис. Никто не разговаривал, все были заняты своими мыслями.
С каждой ложкой супа Паула все больше ощущала тяжесть в животе, которую она так часто в своей жизни игнорировала, а потом была вынуждена горько за это расплачиваться. Хотя им удалось составить убедительную грамоту, ей было понятно, что из этой чудовищной лжи ничего хорошего не выйдет. То, что они делали, было неправильно. Не только из-за последствий, с которыми им всем придется считаться, если выяснится, что они солгали, но и в большей степени из-за того, что ей не хотелось начинать новую жизнь с обмана. Она должна была убедить мужчин найти честный путь во дворец королевы, даже если бы это заняло намного больше времени. Все же еще было не поздно.
После ужина они снова встретились в палатке Вильнева.
— Где сургуч? Я вырезал отличную печать — имперский орел с плюмажем. — Ласло воодушевленно размахивал круглым куском дерева.
— Мы не можем этого сделать. — Когда никто не отреагировал, Паула сказала еще раз, теперь уже громче: — Так не пойдет, мы не можем так поступить!
— Она права. — Мортен пришел ей на помощь. — Я не понимал, какие размеры принимает наша ложь, а сейчас я постоянно думаю о том, что сказано в Библии: «Если властитель слышит ложь, все его слуги становятся негодяями».
Ласло постучал печатью себе по лбу.
— Это будет просто смешно, если мы сейчас отступим назад.
Вильнев согласился с ним.
— Я тоже так думаю. И что может случиться? Кто, скажите ради бога, видел здесь герб кайзера? Да никто из нас не смог бы его с точностью распознать. Я подумал о том, какие последствия этот обман будет иметь в немецкой империи, но очень маловероятно, что это письмо когда-либо попадет в Германию.
— Но разве мы здесь не для того, чтобы начать все сначала, — начала Паула, — разве мы все не оставили что-то позади, разве это хорошо — начинать с обмана?
— Господи! Почему нет? — Ласло посмотрел на Паулу, качая головой. — Никто не ранен, никому не причинен вред, наоборот, это только польстит королеве. Это же ее образ жизни, не так ли? — Он говорил саркастическим тоном. — Придумать, как решить проблемы четырех человек, и отказаться от этой идеи при малейшей трудности? Вы действительно так слабы?
«Да как он смеет так со мной разговаривать! — подумала Паула и почувствовала, что его слова приводят ее в раздражение. — Что этот красавец может знать о том, какие трудности я уже пережила?» Она бросилась на него, чтобы дать ему пощечину.
Вильнев встал так, что Паула наскочила на него, и это рассердило ее еще больше.
— Уже слишком поздно, — сказал Вильнев и попытался успокоить ее взглядом своих зеленовато-карих глаз. — Мадам Келлерманн, Ласло абсолютно прав, мы будем выглядеть смешно, пути назад нет. Значит, мы ставим печать и утверждаем, что наши подарки были украдены пиратами возле Нуси-Бе, вследствие нападения которых нам удалось спасти только кайзерскую грамоту и себя.
Паула повернулась к Мортену и выжидающе посмотрела на него, но этот трус только пожал плечами. У нее самой не было шансов против Вильнева и Ласло. Она ненавидела себя за то, что не нашла лучших аргументов и не уговорила их отступить. Она неохотно принесла сургуч, чтобы помочь им сделать обман совершенным.
Тяжесть в ее животе, усиливавшаяся при изготовлении грамоты, превратилась во внушающие опасения спазмы, и когда Паула позже залезла под одеяло, она думала, что не будет спать всю ночь, но, к своему большому удивлению, она проспала до утра крепким сном.
7 Письмо Матильды
Флоренс, моя дорогая дочь!
Приходил иезуит отец Антоний, который руководит детским домом в Анталахе и который хотел убедить меня пойти с ним, потому что они вместе с детьми отправляются на прекрасный остров Святой Марии, поскольку боятся того, что здесь происходит. Гроза заставила его переночевать у меня, что только усилило его беспокойство.
Чтобы избавиться от него, я пообещала ему вскоре присоединиться к ним, хотя у меня и в мыслях не было покидать это место, так как я жду Эдмонда, и без него я больше никуда не поеду. Только для него я приобрела у Лабора этот участок земли, обменяв его на украшения, а поскольку ему было этого мало, я добавила еще голубой флакон с «Парфюмом императрицы Евгении», чтобы он согласился. И тогда я смогла наконец посадить эту прекрасную, эту окаянную ваниль.
Но я забегаю вперед. Я так хотела бы, чтобы ты, Флоренс, когда-нибудь прочитала это длинное письмо, но это не в моей власти. И если бы я верила в силу жертв, то ради этого я принесла бы в жертву зебу. Все, во что я еще хочу верить, — это справедливость, и, если мне не удастся выполнить задуманное, то я умоляю тебя завершить это ради меня. Я наделю тебя всем необходимым, и ты будешь сполна вознаграждена — это я, по крайней мере, могу тебе обещать.
Чтобы сохранить нашу тайну, я спрячу это письмо так, что никто его не найдет, кроме тебя. Я знаю, как легко все выходит из-под контроля. Пираты поджидают повсюду. На тот случай, если твой муж благородного происхождения, а я боюсь, что именно такого ты себе и нашла, я должна позаботиться о том, чтобы только от тебя зависело, что ты ему захочешь оставить. В глазах многих людей я только навлекла позор на себя и свою семью, вела себя как жалкая старая, даже преступная чудачка. Но ты должна знать, как все было на самом деле. Я испытываю детское желание получить твое прощение или хотя бы понимание, которое вызвано как моей любовью к тебе, так и осознанием того, что жизнь не вечна. Ты, наверное, помнишь, что после побега от пиратов мы потерпели кораблекрушение на острове Реюньон, где нас тепло приняли владельцы плантаций. Я склоняюсь к мысли, что их радушие было вызвано в значительной мере золотыми монетами, которые я украла у Ле Томаса в качестве вознаграждения за годы нашей неволи.
Нас великодушно приняли мосье Фереоль Белье Бомон и его семья, которые на плантации Святой Сюзанны на восточной стороне острова, кроме сахарного тростника и апельсинов, выращивали также ваниль и содержали приличное количество темнокожих рабов. Я надеюсь, что этот маленький мужчина с большим животом не стерся в твоих воспоминаниях. Он постоянно лицемерно проповедовал Слово Божье, но по-настоящему плакал, когда в 1848 году Франция потребовала отменить рабство.
Но его дом на плантации нравился мне так же, как и тебе. Каменные лестницы, выложенные обожженной плиткой, ведут к веранде, которая по бокам закрыта белой решеткой от назойливого солнца. На каждом окне — ставни, также есть ванная комната, выложенная кафелем, с ванной и туалетом. До того момента ты ни разу не видела подобных вещей, и даже я забыла о существовании таких удобств.
Тебе сразу понравилась кровать в твоей комнате — французская железная кровать с балдахином из нежнейшего муслина, вышитого маленькими розовыми бутонами. Я тоже наслаждалась мягкой кроватью и чистыми простынями, которые мне не нужно было стирать. Ты тогда сразу начала наблюдать за дочерьми мосье Бомона. На их маленького брата Луи, долгожданного и позднего ребенка, ты не обращала внимания, хотя он часто держался за твою юбку. Нет, тебя интересовали девочки. Тихая и болезненная Мари была на два года старше тебя, а Жозефина, белокурая, полная, злая, была твоего возраста. Они обе мне не нравились, я была уверена, что они завидуют твоей красоте. Но ты ревностно уцепилась за них и пыталась стать их подругой. Ты день и ночь училась, чтобы восполнить все пробелы и быть на уровне, ты стала самой прилежной в воскресной школе. Да, я знаю, я должна была гордиться тобой, но мне не нравилось это чрезмерное усердие. Оно ясно указывало на то, как ты стыдилась своей неосведомленности.
