Тайна могильного креста - Торубаров Юрий Дмитриевич (бесплатные версии книг TXT) 📗
– Не грузи коня чужим добром, сложишь голову под их топором, – говаривал он своим дружинникам, глядя, как ляхи кидают в повозки прусский скарб.
Когда накатывалась зга [8], утомленные походом дружинники останавливались на привал. Перед сном воевода всегда делал обход. Издали завидя высокую сухую фигуру своего предводителя, воины раздвигались, давая место у весело потрескивающего костра. Сеча, опершись на плечо какого-нибудь молодчика, присаживался на минутку, перебрасывался с дружинниками парой шуток и шел дальше.
У очередного костра встретил Аскольда в кругу друзей. Тот смеялся вместе со всеми какой-то байке, но взор его был грустен. Вздохнул воевода, понимая, чем терзается его сын, но промолчал. Ведь как хотел уберечь его от тоски, в поход забрал, думал – забудется. Да ошибся, видать – слишком крепкое чувство вошло в сердце юноши…
А утром опять бешеная скачка. И снова вражьи города открывают свои ворота. Бегут старшины прусские. Но где их дружина? Уж очень подозрительны эта легкость побед и кажущаяся покорность врага. Дальше двигаться опасно – может быть западня. Сеча решил идти к князю.
Михаил встретил воеводу радостно, дохнув крепким винным запахом и нетвердо покачиваясь на ногах. Обсуждать с ним что-либо было бесполезно. Оставался только Конрад.
Свой шатер князь Мазовецкий разбил на холме, к которому со всех сторон подступал лес. Войдя в шатер, воевода прищурился от яркого света, исходившего от свечей, густо натыканных в подсвечник. Внутренность шатра была обставлена со вкусом. В большом зеркале Сеча увидел старика с окладистой белой бородой и осунувшимся лицом. Не поверил изображению, ибо вовсе не таким себя чувствовал.
Князь сидел за столом и что-то писал. Услышав шаги, резко обернулся, но тут же расплылся в улыбке и широким жестом указал на стул.
– Чем могу служить?
– Князь, дальше двигаться нельзя, – с ходу начал воевода. – Враги часто пользуются такой хитростью – заманят в удобное для них место, где ни встать, ни мечом махнуть. Зажмут со всех сторон и давай тешиться. Прежде чем дальше идти, надо все разузнать. Где их воины? Почему они не оказывают сопротивление? И еще хотел бы я знать… только не серчай на меня, старика… Где обещанные тобой немцы? – Сеча резко выпрямился и казался теперь огромным и устрашающим.
– А, рыцари… – Конрад покосился на собеседника. – Должны быть. Вчера я получил весть, что фон Зальц выступил и вот-вот с нами соединится. А что касается твоих опасений, думаю, они напрасны. Я уже не раз говорил: просто враги не ждали нашего прихода и бросились спасать свои шкуры, ища защиты у паршивой Латвии. Будут просить у ней помощи. Пока те соберутся, мы успеем прибрать к рукам не один город. Тогда пойдем на мировую.
Воевода поморщился. Ему не понравились ни смысл слов, ни легкость, с какой они были произнесены.
– Если они соберут силы, то уже не будут думать о мире, – заметил он.
– Э, воевода, время ты не учитываешь. Дело к осени пойдет. Урожай собирать надо. Согласятся они на мировую, поверь моему слову.
Воевода промолчал. Громким шлепком убил впившегося в щеку комара.
– Спать не дает эта живность, – пожаловался Конрад, ища понимания в глазах воеводы.
– Место ветреное выбирать надо, – посоветовал тот. – А на твои слова скажу: боюсь, князь, пронадеешься. Кому охота на своих плечах чужую ношу нести, каждый норовит ее сбросить. – Сеча поднялся. – Предлагаю подождать здесь.
– Военный поход всегда опасен. Если боишься его, не надо и начинать.
– Князь, я все сказал, – тихо ответил воевода. – Подумай. Не забывай, что и Ростислав, оставив Галич, думал кое-что приобрести у Литвы. Потерял же все. – Он направился к выходу.
Конрад быстро вышел из-за стола, преграждая Сече дорогу.
– Что заторопился, пан? Откушай со мной. Хочу угостить тебя заморскими винами.
– У нас панов нет, – усмехнулся воевода, – а за приглашение премного благодарен, но в походах не пью. Дал зарок. Нарушать не буду, – твердо закончил он.
Князь понял, что уговоры бесполезны, и проводил гостя до выхода.
– Останемся друзьями, воевода! – сказал вдогонку.
– От настоящих друзей, князь, никогда не отказываюсь. – И воевода стал быстро спускаться с холма, придерживаясь за высокую поросль. Поляк долго смотрел вслед, пока тот не скрылся за ближайшим лесом.
Время клонилось к вечеру. Яркое солнце уже касалось верхушек деревьев своим раскаленным ободом. Вокруг горели костры, и воздух был густо напоен запахом дыма, жареного мяса вперемешку с болотной гнилью и душистым липовым ароматом. В русском становище готовились ко сну, и мало кто заметил, как двое верховых исчезли в черной пасти леса.
А утром растревожил всех яростный лай приблудных собак да громкий топот мчавшейся во весь опор лошади. Дозорные, узнав во всаднике своего, пропустили. Он не стал отвечать на все их расспросы, а сразу поскакал к стоянке воеводы.
Сеча уже проснулся и лежал, наблюдая, как серая пичужка кормит свое потомство. Она прыгала с ветки на ветку, держа добычу в маленьком клюве и тревожно чирикая. Дальше понаблюдать за ней не удалось. Микула, сдерживая разгоряченную лошадь, на одном дыхании выпалил:
– Воевода, до пруссов два перехода. У них много воинства собралось. От их костров светло, как днем. А люди к ним идут и идут. Я Добрыню оставил, чтобы он все разглядел. Завтра к рассвету он должен вернуться, – Микула замолчал, тяжело дыша.
– Видишь, князь, – вслух сказал воевода, будто Конрад стоял где-то рядом, – кто прав? Отдыхай! – приказал он Микуле, вскочил и решительно зашагал к стоянке польского князя.
У входа в шатер, сидя прямо на земле, спали два воина, сжимая в руках тяжелые алебарды. Сеча осторожно проскользнул внутрь. Слабый огонь лампады, мерцавшей в углу, слабо освещал помещение. Князь Мазовецкий крепко спал. Воевода потряс его за плечо. Тот проснулся и, потягиваясь, спросил:
– Что привело тебя в такую рань?
– Пруссы в двух переходах отсюда, – коротко ответил воевода.
– Ну и что? – к удивлению его, князь ответил довольно спокойно. – Стоило из-за этого будить. Мы их сами ищем.
– Их очень много. И люди прибывают. Срочно надо посылать гонцов к немцам и укреплять лагерь. А может, и уходить…
– Что? – поляк приподнялся, лицо его стало жестким. – Уходить? Сейчас? Ты спятил, старик! Фон Зальц на подходе. Я сейчас же велю послать к нему гонца с повелением самого скорейшего прибытия. Уходить! – нижняя губа Конрада презрительно оттопырилась. – Что скажет Великий князь Михаил?
– Я сам ему доложу. Думаю, он со мной согласится. Хотя… на все его воля, – с этими словами Сеча вышел.
Немцы подошли на четвертый день. Об их появлении загодя возвестили громкие напевы труб и воинственный барабанный бой. Русскую дружину раздирало любопытство: никто из них до сих пор не видел этого диковинного воинства. И вот они показались. Впереди на вороных конях – несколько трубадуров с длинными, поднятыми вверх трубами. За ними – барабанщики. Затем закованный в железо воин на высоком белом коне. Стяг у него в руках бился на ветру. За ним шел отряд рыцарей впечатляющего и внушительного вида – в туниках и белых плащах. Каждого воина украшал большой черный крест на левом плече. В руках они держали огромные щиты с различными изображениями. Длинные с крестообразными рукоятками мечи бились о лошадиные бока в такт шагам. Все ряды были ровные, четкие. От них веяло грозной силой, смешанной с пренебрежением и явным чувством превосходства перед встречающими.
– Ишь, гордецы какие! Не подойдешь! – возмутился стоявший рядом с Аскольдом дружинник. – Посмотрим, какие они в бою.
Сразу же состоялся совет. Узнав о враге, магистр ордена Герман фон Зальц презрительно бросил что-то по-немецки.
– «Пойдем вперед, там и утопим их в собственной крови», – перевел Конрад воеводе. На том и порешили.
Объединенное войско встретило врага на второй день пути. Оба князя и великий магистр в сопровождении небольшого отряда рыцарей выехали для осмотра противника. На дальнем конце огромного поля возвышался пологий холм. С его вершины в обе стороны спускались ряды прусского воинства. За их спинами, прикрывая, как щитом, красовалась громада дремучего леса. Слева, извиваясь по-ужиному, проползал древний овраг. Справа уходило вдаль, упираясь в небесную синеву, озеро.
8
Зга – сумерки, темнота.