Религия - Уиллокс Тим (книги TXT) 📗
— Готово, — сообщил Борс.
— Погоди, — сказал Тангейзер.
Он услышал шаги за углом, увидел неровное мерцание второго факела.
В пятно света вышел Никодим. Он был без оружия.
Тангейзер со вздохом облегчения опустил ствол. Никодима они возьмут с собой. Наверное, с этого и надо было начинать. Но вот вопрос: он просто шел за ними следом или кто-то рассказал ему об их побеге? Тангейзер поглядел на Борса, который, стоя в тени, нянчил свой мушкет.
Борс пожал плечами.
— Я ни слова не сказал.
Женщин можно было не спрашивать.
Никодим остановился рядом с факелом. Он вглядывался в темноту.
— Матиас?
— Никодим, — отозвался Тангейзер. Он говорил по-турецки. — Что случилось?
— Вас предали, — сказал Никодим.
Внутри Тангейзера все перевернулось.
— Надеюсь, это был не ты?
— Нет.
— Тогда кто?
— Этого я не знаю.
— Ну, чего мы ждем? — спросил Борс, стоявший у открытой калитки.
— Погоди, — сказал ему Тангейзер. Он снова обратился к Никодиму: — Объясни.
Никодим махнул факелом на Калькаракские ворота.
— На стене у амбразур стоят люди с мушкетами. Вам придется сдаться.
Должно быть, его жест был условным сигналом, переданным кому-то у подъемной решетки, а оттуда на внешнюю стену над ними, потому что мгновение спустя из амбразуры над калиткой вылетел и взорвался снаряд с греческим огнем. Борс выругался и нырнул обратно под ворота. Он прикрыл за собой железную калитку, защищаясь от огня.
— Сдаться кому? — спросил Тангейзер.
Никодим ответил:
— Фра Людовико.
Тангейзер поглядел на Карлу, стоявшую в нише. Глаза ее широко раскрылись от испуга.
Борс снял со спины сумки и бросил на землю.
— Людовико? Да сколько у него народу? Пойдем да перебьем их. Десять минут, и мы на свободе.
Они услышали еще шаги, и Никодим развернулся посмотреть на того, кто идет. Он был в ужасе. Шаги затихли, остановившись в тени, где коридор делал поворот. Звучный голос Людовико прокатился по проходу.
— Если вы решите драться, — сказал Людовико, — женщинам не будет пощады.
— Мы сдадимся только Оливеру Старки или великому магистру, — заявил Тангейзер. — Никому больше.
— Великий магистр понятия не имеет о вашем предательстве, — ответил Людовико. — За что вы должны быть признательны. Попади вы к нему в руки, вас ждала бы виселица.
— А что ждет нас в твоих руках?
— Возможность сохранить все богатства, какие вы нажили, и получить свободу, к которой вы так рветесь.
— Это как? — поинтересовался Тангейзер.
— Священная палата не заключает сделок. Вы полностью в моей власти.
Тангейзер уловил движение. Из дыры в потолке высунулось дуло мушкета. Из дула с оглушительным грохотом вырвалось пламя, и Никодим упал на камни с раздробленной ногой. Он лежал, замерев от боли. Кровь, вытекающая из раны, шипела, издавая неожиданно пронзительный запах, когда вливалась в лужи горючей жидкости рядом с упавшими факелами.
— У грека была возможность правильно выбрать друзей, но он выказал себя полным дураком, — сказал Людовико. — Призываю вас проявить большую смекалку.
— Покажи свою рожу, ты, подлая скотина! — прорычал Борс.
Из ниши в стене вышла Карла. Она сделала несколько шагов по коридору.
— Людовико, — сказала она, — дай мне слово, что ты позволишь им уйти, и я сама, по своей воле, останусь здесь с тобой.
Тангейзер ничего не возразил. Если Людовико согласится, Тангейзер вернется еще до зари и перережет ему горло, но у монаха не было причин принимать предложение Карлы.
— Что-то я не слышу возражений от нашего галантного жениха, — заметил Людовико.
— Карла зря сотрясает воздух, я не стану этого делать, — ответил Тангейзер. — Дай нам время, чтобы мы могли прийти к решению.
— Как пожелаете, но поторопитесь. Несчастному Никодиму плохо.
Тангейзер взглянул на Борса и заговорил негромко:
— Любое сопротивление — самоубийство. Пока мы живы, возможно всякое.
— А если эта змея перережет нам глотки? — проворчал Борс.
— Если бы он хотел именно этого, то уже сделал бы. У него на нас другие виды, и в этом наш шанс на спасение.
Борс поморщился, розовый косой шрам дернулся от гнева.
— После всего, что было, мне как-то обидно умирать в камере пыток.
— Сейчас неподходящий момент спрашивать, доверишься ли ты мне, я понимаю, — сказал Тангейзер. — Но все-таки?
Борс кивнул.
— А когда я тебе не доверялся?
Тангейзер взял Карлу за запястья и притянул к себе. Ее лицо бледнело во мраке.
— Чтобы выяснить, что у него в рукаве, мы должны разыгрывать одну карту за другой, — сказал он. — Но не отчаивайтесь. Если у нас и имеется одно преимущество, оно достаточно велико. Людовико любит вас.
Карла заморгала, не уверенная, что поняла его.
— Не пытайтесь блефовать. Не пытайтесь перехитрить его или разоблачить его интриги и игры. Вы проиграете. Просто будьте искренней с самой собой, не важно, как он будет угрожать расправиться со всеми нами, не важно, как жесток он будет по отношению к нам. — Он видел, что она дрогнула, и сжал ее руки. — Исход всего зависит от вас, вы это понимаете?
Карла кивнула, все еще сомневающаяся, но Тангейзер знал, она все поймет по обстоятельствам.
Он отпустил ее и повернулся к Ампаро. Из всех четверых она, кажется, была испугана меньше остальных. Как и в ту ночь в форте Сент-Эльмо, при свете кузнечного горна, он ощутил, что те страдания, какие Ампаро пережила в детстве — в чем бы они ни заключались, — были настолько велики, что теперь она стала невосприимчивой к любым угрозам. Ее блестящие глаза взглянули на него, и, как и раньше, у Тангейзера возникло ощущение, будто бы она видит только его, а не того, кем он казался, не того, кем мог бы стать, или того, кого видел в нем весь остальной мир. И он знал, что никто больше не посмотрит на него так, что он никогда больше не встретит подобной любви, что это она женщина всей его жизни, а он не осмеливался признаться в этом даже себе самому. Тангейзер прижал ее к себе в крепком объятии, потому что знал: ей нужны будут утешительные воспоминания об этом объятии.
— Ампаро, — сказал он, — они используют тебя в качестве своего главного оружия. — Карла приглушенно вскрикнула в испуге. Тангейзер не обратил на нее внимания. Следующие слова застревали у него в горле, потому что ему никогда еще не было так стыдно. — И я не смогу тебя защитить. Пообещай мне, что ты все вытерпишь.
Ампаро секунду глядела ему в глаза, и даже в темноте ее глаза были ясными и блестящими, полными бесконечной любви, которой он не заслуживал.
Она сказала:
— Соловей счастлив.
Горло его сжалось, он подавил волну чувств, нахлынувшую на него, откуда — он и сам не знал. Он поцеловал Ампаро в губы, и она растворилась в его объятиях. Но он отпустил ее и тут же отвернулся, иначе он лишился бы всей своей рассудительности, выхватил бы меч и ринулся бы в коридор, обрекая на гибель всех их. Он заговорил с Людовико, надеясь, что голос его прозвучит достаточно твердо.
— Мы сложим оружие, только когда дойдем до блокгауза, не раньше.
— Очень хорошо, — согласился Людовико.
Тангейзер поглядел на товарищей.
— Бодритесь, — произнес он.
Они двинулись по коридору, целясь в зловещую дыру в потолке, пока не миновали ее. Людовико исчез. Они тащили Никодима, поддерживая его с обеих сторон; голова грека качалась в такт шагам, он был без сознания. Они пронесли его под решеткой и занесли в блокгауз.
Из бойниц на трех обращенных к ним углах на них было нацелено пять аркебуз. Если в планах у Людовико бойня — пусть лучше все случится здесь, а не в темном коридоре, тогда они хотя бы погибнут, глядя перед смертью на звезды над головой. Но негодяи не стали стрелять. Тангейзер с Борсом положили ружья и клинки на пол. Никодим очнулся от обморока, и Борс закинул его руку себе на плечо. Они возвращались обратно в город, который так недавно покинули.
