Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович (книги бесплатно читать без TXT) 📗
Пушечный выстрел прервал размышления Чербула. Из правых, почти уже разобранных ворот походного города осман выехала первая колонна всадников в алых плащах. Потянулись ряды, сверкавшие на солнце доспехами, — панцирные тимариоты. Запылила по шляху янычарская пехота.
— На Сучаву пошли, — тихо молвил стоявший рядом Палош. — Вернулся бы скорей Болокан, знал бы, что делать!
— Глядеть, баде Симеон, глядеть, — чуть усмехнулся Войку. — Иначе что скажем нашим, когда свидимся?
— Мыслишь, нет за ними другого глаза? — Дремлет наш князь или нет его? Эх, ударить бы на нехристей! Срубить хоть пяток — да и к богу!
Войку не отвечал. Сколько душ по всей их земле в эти дни с тревогой, отчаянием и болью задавались, наверно, тем же вопросом! Жив ли Штефан-воевода, где он теперь, садится ли на коня, собирает ли защитников страны? Где нынче тот бешляг, на котором собираться им, разбросанным по всей Молдове, — тем, кто ходил на орду, кто уведен обманом боярами-предателями, кто заблудился в незнакомом лесу после сражения в Белой долине? Не лучше ли самим отыскать противника, вцепиться в горло первому встречному осману или турку и погибнуть вместе с ним?
Но не погибать надо было, а жить. Ради победы, ради избавления родины от рабского лале, приготовленного ей Мухаммедом. Этому учили его отец и Зодчий, его славнейший наставник. Этого требовал его государь, воевода Штефан, его земля.
— Зачем пяток? — с прежней усмешкой спокойно ответил он Палошу. — Нас мало, а ворогов — вон сколько, на каждого из наших — десяток. Десять надо срубить каждому, не меньше. А такого с единого налета не сделаешь.
Из лагеря внизу выступило наконец несколько десятков всадников в ослепительно сверкающих доспехах, в развевающихся ярких одеждах. «Сам султан!» — вырвалось у кого-то из воинов, собравшихся на опушке.
— Нет, братья, не он, — поправил Чербул, всматриваясь в выползающую из ворот колонну. — Это, мыслю, пока еще начальник первого полка, Сулейман Гадымб.
— Тот самый? — удивился Цопа.
— Тот, — подтвердил Войку. — Коий из-под Высокого Моста от твоей десницы, Цопа, ноги унес. Не тревожьтесь, братья, вскорости увидим самого царя.
Его величество Мухаммед Фатих, однако, заставил себя ждать, Долго еще из стана выползала конница и пехота, выезжал пушечный наряд. Наконец, появились священные верблюды с Кораном, казной и знаменем, семь бунчуков султана, всадники с бубнами. Следом выбрался на дорогу огромный, сияющий великолепием двор падишаха во главе с ним самим. Войку вспомнился ночной кошмар в шатре Юнис-бека, бледное лицо венценосного упыря, склонившегося над ним, словно лик судьбы. Он не боялся раззолоченного живого идолища, окруженного пышной свитой, восседающего на белом коне. Рука невольно сжалась на рукояти турецкой сабли; Войку еще сразится с той злой силой, которую привел на его землю султан.
Солнце ушло за край леса на той стороне долины, когда лагерь осман опустел. Исчезли палатки, телеги, остатки укрепленных бревенчатых ворот, последние колья ограды. Только один отряд еще оставался в черте недавнего табора, не собираясь, по-видимому, оставлять его в виду близкой ночи. Турки зажгли костер, что-то жарили на длинном вертеле, громко переговаривались, хохотали. Чувствовали себя хозяевами, победителями, которым никто и ничто не может уже грозить.
— Ну вот, баде Палош, — сказал Войку, — эти, кажется, для нас. Попробуем?
— Давай, пане сотник, — отозвался старый воин, — если твоя милость согласна.
Отряд на опушке собрался весь — не хватало лишь Болокана и Бузилэ, ушедших в свой поиск. Бывалым бойцам не надо было объяснять, как действовать; не ожидая полной темноты, все начали осторожно подбираться к сумерничавшим османам. Перебравшись через небольшой ручей, двинулись дальше ползком. Турок было человек пятьдесят, судя по снаряжению — легкоконных акинджи. Скакуны этого арьегардного, оставленного, по-видимому, для прикрытия белюка, стояли в стороне, привязанные к оставшемуся от лагерной ограды бревну. Акинджи не выставили даже охраны; в те дни османам еще казалось, что кяфиры уничтожены и разогнаны навсегда.
Войники подползли к невысокому валу ограды, из которого были выдернуты колья, осторожно вынули сабли, приготовили луки. По знаку Чербула стрелы свистнули в наступавшей тьме; высвеченные костром силуэты захватчиков представляли хорошие мишени. Раздались крики ярости и боли, упало несколько врагов. Нападавшие мгновенно сомкнули кольцо, обрушили на растерявшихся осман клинки. Острая сабля Войку — подарок Юниса — со свистом опустилась на бритую голову турецкого конника, лопнувшую под ней, как пузырь на болоте, в желто-алых брызгах крови и мозга; Чербул было отшатнулся, но на него сбоку кинулся, вопя от ярости, другой осман. Войку встретил нацеленный в него ятаган, отбил его, срубил своего противника. И успел еще выручить Клауса, неумелого в рубке саблями, у которого рослый турок выбил клинок и замахнулся для последнего удара. Войку с налета достал саблей поднятую руку османа, отрезал, как бритвою, кисть. И Чубарэ, деловито хрякнув, добил ножом воющего газия.
Пять десятков вражеских тел в свете костра лежало теперь в черте бывшего турецкого лагеря. Негрул и Цопа, Чубарэ и другие войники снимали с поверженных оружие, спокойно отрезали тяжелые кошели, снимали украшения, стаскивали сапоги. Клаус перевязывал Палошу легкую рану, полученную в схватке.
— Братья, а мне? А мне что оставить? — этим возгласом о своем возвращении объявил Бузилэ, тут же бросившийся очищать убитых от всего, что могло пригодиться ему, живому. Взяв себя в руки, Войку отвернулся от этого зрелища: законы войны велели ничего не оставлять тем, кто ни в чем не мог уже нуждаться.
Тут, однако, тяжелым шагом приблизился Болокан. Дав ему для начала доброго пинка, воин схватил Бузилэ за ворот, приподнял, как щенка, на вершок от земли и поставил перед Чербулом.
— Так что, пане сотник, мы уже здесь, — степенно сообщил посланец. — Князь-воевода наш, слава господу, жив-здоров, собирает войско. А с нами из княжьего стана пришел пан-боярин. Большой при воеводе человек до твоей милости пришел.
Войку всмотрелся во мрак. Из-за черты турецкого стана навстречу сотнику неторопливо двигалась высокая фигура. По русым кудрям, ниспадавшим на кольчужный ворот, Чербул узнал побратима-москвитина, Влада Русича.
21
Высокородный пан Шендря, портарь столицы, с дозорной башни наблюдал за тем, как под Сучавской крепостью разворачивается армия султана Мухаммеда. Рядом с портарем внушительной глыбой возвышался благородный рыцарь Велимир Бучацкий, сын польского магната, наследник огромных земель близ коронного града Снятина, не столь уж дальний родич царствующего дома Короны Польской и Великого княжества Литовского; тот самый Велимир Бучацкий, который, возлюбив зеленые просторы Земли Молдавской, храбро бился за эту землю с османами под Высоким Мостом, а теперь, опоздав к новой битве с нехристями, едва успел укрыться от мунтянских и турецких разъездов за стенами Сучавы.
— Так и не удалось мне, — сказал рыцарь по-польски, — на этот раз подраться с воинами Большого Турка. Что поделаешь, — добавил он со смехом, — опоздавшим к столу достаются только кости.
— Пан каштелян понапрасну горюет, — отозвался боярин, не принимая шутки. — В Сучаве пан рыцарь сможет с блеском наверстать, что упущено им в Белой долине.
Велимир не был каштеляном; титул каштеляна Бучацкого носил пребывавший еще в добром здравии отец рыцаря, барон Дитрих, в течение многих лет поддерживавший самые тесные связи с молдавским княжеским домом. Но рыцарь, в свое время, должен был унаследовать и титулы, и обширные владения старого Дитриха; в духе времени можно было с полным правом величать каштеляном влиятельнейшего и богатейшего ляха, давнего друга господаря и самого Шендри.
Рыцарь Велимир стоял на боевой площадке башни, расставив, как колонны, ноги в громадных сапогах и, не скрывая любопытства, следил за турецкими полками. Отогнав в тыл воловьи упряжки, салагоры, понукаемые и направляемые топчиями и гумбараджиями, начали придвигать к месту стрельбы огромные осадные пушки осман. Марталозы-саперы рыли уже для этих чудищ удобные земляные лежки, устраивали невысокие брустверы от ядер из крепости. Подтаскивали дубовые лари с порохом, катили по земле большие каменные и чугунные ядра. Среди сотен людей, копошившихся вокруг темных пушечных туш, двигалось сверкающее на солнце яркое пятно: сам султан со свитой объезжал позиции наряда. Перед самыми крупными орудиями Мухаммед спешивался, подходил к окопам, проверял работу воинов. Похвалил ставивших самую грозную с виду пушку гумбараджи-христиан, большей частью миланцев, среди которых распоряжался знаменитый ветеран его войска, отличившийся еще под Константинополем венгр Урбан. Придирчиво оглядел орудия, отданные в ведение немцев, взятых недавно в плен; ничего не сказав, отъехал. Немцы действовали толково, но хвалить их еще было рано.
